Селективное изъятие преимущественно несредних элементов (свойств) системы не единственный фактор динамического (возрастного) снижения пластичности. Другим, вероятно столь же важным, фактором можно считать расширение, по мере развития и старения сложных эволюционирующих систем, глубины координационных межэлементных связей. Иными словами, рост интеграционной взаимозависимости подсистем (элементов) приводит к сокращению числа степеней свобод дальнейшего развития, снижает возможности внутренних перестроек. По мере расширения интеграционной взаимосвязи подсистем в системах, все большее число бифуркационных решений оказывается заведомо неприемлемыми с точки зрения сохранения состояния квазиустойчивого равновесия. В предельно интегрированных структурах взаимозависимость элементов и подсистем уже настолько возрастает, что глубокая реорганизация любой ее части может привести к разрушению всей системы по принципу карточного домика.
В организмических системах это проявляется, в частности, в снижении доли полезных мутаций, снижении регенерационной способности и глубины модификационной изменчивости, во все большей взаимозависимости в популяционных цепях питания и т.д. По этому поводу можно упомянуть и работу Ю. А. Жданова, Е. П. Гуськова и О. А Бессонова "Причины вымирания видов". В ней, в частности, обосновывается мысль о том, что вымирание видов – процесс не случайный (связанный, например, с бесхозяйственным отношением человека к природе или с катастрофами), а закономерный, "гибель видов млекопитающих и птиц за время исторического существования человека не является результатом чьих-то целенаправленных действий. Просто они исчерпали свой филогенетический срок существования: численность вида упала, сузился их ареал и снизилась адаптивность. Поэтому совершенно не существенно, как закончит жизнь последний представитель вида – погибнет от старости или от рук человека" [79, с.17].
В процессе интеграции общественно-политической структуры все сложнее проводить реформы, не вступающие в противоречие со сложившимися координационными связями. Наглядно это можно проиллюстрировать на примере попытки французского правительства ввести общемировую децимальную систему счисления времени (в минуте сто секунд, в часе сто минут и т.д.). При рассмотрении такой возможности выяснилось, что для этого пришлось бы не только заново переоснастить конвейеры часовых заводов, но и напечатать новые календари и карты (разметка карт на параллели и меридианы, также ведется на основе временного деления) и провести еще целый ряд сопутствующих реформ. Несомненно, в древнем мире данную реформу было бы провести значительно проще. Напротив, в наше время, когда интеграция общества достигла новых высот, все еще сложнее. Достаточно упомянуть, что даже, казалось бы, такая ничтожная задача, как решение проблемы двухтысячного года, обошлась миру в миллиарды долларов. Можно предположить, что проблема тысячного года была несколько скромнее. Трудно вообразить, насколько еще снизится пластичность общества в будущем, если процессы структуризации пойдут теми же темпами.
Согласно "теории перестроек", одной из важнейших составляющих современной "теории катастроф", величина ухудшения, необходимого для перехода в лучшее состояние, сравнима с финальным улучшением и увеличивается по мере совершенствования системы. Слабо развитая система может перейти в лучшее состояние почти без предварительного ухудшения, в то время как сильно развитая система, в силу своей устойчивости, на постепенное непрерывное улучшение не способна [80, с.101]. Исходя из вышесказанного, можно заключить, что системы, совершенствуясь, совершенствуют аппарат микроадаптаций и вместе с тем все сложнее поддаются макроадаптационным (ароморфозным) процессам, и в конечном счете наступает момент, когда необходимый порог ухудшения в процессе перестройки опускается ниже допустимого уровня, при котором система еще способна сохранить свою целостность.
А.М.Буровский также отмечает, что у сложной системы ниже порог летального воздействия, т.е. в целом прогрессивное развитие эволюционирующих систем приводит к росту их уязвимости, к сокращению сроков их бескризисного существования [81]. Такого же мнения придерживался и старейший русский этнограф С.М. Широкогоров: "Чем сложнее организация и выше форма специального приспособления, тем короче бытие вида" [51, с.118].
В природе, наряду с чрезвычайно изменчивыми свойствами, есть и практически неизменные признаки. Впрочем, это в равной мере верно и для человека. Каменный топор оставался в практически неизменном виде по меньшей мере 1 200 000 лет. Чрезвычайно устойчивой в своей базовой конструкции является и большая часть древнейших изобретений человека, многие из коих до сих пор сохранились в первозданном виде, тогда как самые современные изобретения устаревают, едва сойдя с конвейеров. Видимо, пластичность древнейших изобретений, которая выражается в определенном спектре функциональной применимости для человека, изначально была значительно выше. Тот же топор и ныне вполне удовлетворяет потребностям как полинезийского охотника, так и российского мясника.
Аналогичную картину можно наблюдать при рассмотрении определенных структур живых организмов. Те признаки, которые они приобрели еще у самых истоков органической эволюции, до сих пор чудесным образом сохраняются в неизменном виде, тогда как более поздние адаптивные свойства очень быстро, по геологическим масштабам, превращаются в изживший себя палеонтологический материал. Видимо, и здесь причина "живучести" та же, древнейшие свойства жизни хоть и малоизменчивы, но изначально нацелены на широчайший спектр адаптивности. И несмотря на то, что эти признаки по определению уже изначально менее изменчивы, реально, в филогенезе они оказываются значительно пластичнее. Дело в том, что эти признаки либо значительно менее зависимы от динамики изменений внешних условий, либо эти признаки изначально рассчитаны на широчайший спектр внешних условий. Например, внутренняя структура эукариотической клетки не меняется даже в деталях уже около двух миллиардов лет. Да в этом и нет особой необходимости, многоклеточные организмы адаптируются уже не на клеточном уровне, а на уровне конкретных адаптивных структур, для которых клетки лишь строительный материал и биохимический котел. Одноклеточным же формам вполне хватает высочайшего ресурса пластичности, который к тому же поддерживается на этом уровне посредством генной трансдукции для возможности адаптаций в пределах уже существующих клеточных структур. Как пишут К.М. Завадский и Э.И. Колчинский, "все эволюционные новшества капитального значения удерживаются с поразительной стойкостью в течение миллионов поколений, так, как это известно, например, для клеточных органелл и цитобиохимических циклов реакций... в некоторых отношениях эволюция на нашей планете завершена примерно два миллиарда лет назад, я имею в виду биохимический аппарат живого вещества, основных биохимических процессов" [82, с.77].
Фактически приобретение новых и все более сложных адаптивных структур идет подобно постройке многоэтажной пирамиды ("Ханойская башня"), в которой нижние этажи занимают хоть и малоизменчивые, но обладающие более высоким потенциалом пластичности признаки. Структуры каждого последующего этажа при филогенетическом морфообразовании вынуждены ориентироваться на совместимость с уже имеющимися структурами и потому изначально оказываются менее пластичными.
Все это в равной мере верно и для отдельных биологических видов. Как правило, более примитивные древние виды оказываются эволюционно более устойчивыми, и это тем более удивительно с учетом того факта, что они в большей степени подвержены мутационной изменчивости и гораздо быстрее обновляют генерации. Анализируя эти факты, Э. Майр пишет: "Мы снова и снова обнаруживаем остатки многочисленных и, по-видимому, преуспевающих родов, которые остались в основном неизменными на протяжении миллионов лет. Возможно, такая фенотипическая и генотипическая стабильность обусловлена наличием исключительно хорошо сбалансированного эпигенотипа" [83, с.405]. Но тогда встает закономерный вопрос, почему, как правило, более сбалансированный эпигенотип оказывается у более простых жизненных форм, ведь эволюция должна идти в сторону повышения такой сбалансированности, а не снижения ее? По-видимому у простейших жизненных форм высокая пластичность не только упрощает возможность изменяться, адаптируясь к новым условиям, но и позволяет адаптироваться, не меняя своей структуры.
Можно предположить, что и процессы адаптивного, дивергентного видообразования протекают по аналогичной модели постройки "Ханойской башни", впрочем, это в равной мере верно и для социальных структур. Попробуем подробнее обосновать эту иерархическую модель. Любая диссипативная система стремится к максимально возможной экспансии в окружающем пространстве, выходя далеко за пределы оптимального уровня внешних условий среды. Система, таким образом, стремится к расширению, приближаясь к пределам пессимальности [37] условий на границах функциональных ниш. Например, рост популяций ограничен пределами, заданными климатическими условиями среды и некоторыми биотическими факторами. Для рыночной системы расширение функциональной ниши сводится к расширению спектра участвующих в обороте товаров и услуг, а также способов и объемов их реализации. Основным ограничивающим ресурсом роста рыночной системы можно считать покупательский спрос. При пресыщении спроса, когда рыночная структура разрастается до своих пределов, рост ее закономерно останавливается.
Образование новых адаптивных структур, ориентированных на несколько иной, менее доступный спектр ресурсопотребления, в условиях, близких к оптимуму, в целом бесперспективно. Но на границах функциональных ниш возникновение таких элементов уже вполне оправдано, поскольку стремление к переходу на новый тип ресурсопотребления является следствием стремления к ослаблению внутренней конкуренции, которая в пессимальных условиях особенно высока. Например, после насыщения спроса на наиболее необходимые и очевидные предметы потребления и услуги, рыночная система начинает искать уже более специфические пути своего роста. Переход же в результате внутренней реорганизации на более труднодоступный тип ресурсов либо к существованию в нишах с более жесткими условиями среды, очевидно, должен быть связан с усложнением организации. Иными словами, прогрессивные бифуркации, как правило, приводят не к смене старой и якобы отжившей группы элементов, а к расширению системы в новые, менее благоприятные ниши. После насыщения вторичной ниши формируются еще более сложно организованные элементы, ориентированные на третичную нишу и т.д. Например, повышение социального статуса человека обычно приводит к тому, что он попадает в социальную среду, в которой требования к его финансовым и реже интеллектуальным возможностям соответственно выше, поэтому легче жить ему не становится.