1.2. Социальная эволюция
Постепенно, по мере все большей социализации древнего человека, биологические факторы эволюции теряли свою детерминирующую роль. И все большее значение начинали играть значительно более эффективные факторы прогрессивного детерминизма социального характера. Изложение социальной эволюции человека начинается в данной работе после эволюции биологической. Может сложиться такое обманчивое впечатление, что социальная эволюция как бы является следующим шагом эволюционирования гоминид, пришедшим на смену эволюции биологической. Это не совсем так. Социализация древнего человека началась еще с возникновением самого древнего представителя рода Homo – Homo habilis. Вернее даже между линией Australopithecus afarensis и Homo habilis. Но тогда еще биологические факторы эволюции играли несравнимо большую роль, поэтому социальная эволюция пришла не на смену эволюции биологической, а постепенно замещала ее. И даже Homo sapiens sapiens еще долго в значительной степени зависел в своем развитии и от факторов биологического эволюционизма.
Что особенно характерно для эволюции гоминид, так это особая роль именно "группового отбора", когда субъектами процессов "борьбы за существование" выступали уже не особи, а определенные социальные группы. Тому способствовало развитие интеллекта и средств межличностной коммуникации, когда каждый индивид в отдельности представлял довольно жалкое зрелище, но в сообществе себе подобных стадо гоминид представляло уже грозную силу, способную дать отпор любому хищнику. Сначала единицей группового отбора выступало стадо, затем община, племя и, наконец, государство. Ведь действительно, слабому представителю человечества проще сохранить и распространить свои гены в сильном государстве, чем сильному представителю в слабом. Вероятно, одной из важнейших причин постоянного повышения роли социальной эволюции над эволюцией биологической является именно всё возрастающая роль в ней группового отбора. Групповой отбор не является чисто человеческим завоеванием. Истоки группового отбора лежат в нашем биологическом прошлом. К. Лоренц пишет, "очень нелегко понять историю человечества. Постоянно повторяющиеся события этой истории нельзя объяснить, исходя из человеческого разума. Сказать, что они обусловлены тем, что обычно называют "человеческой натурой", – это пустые слова. Разумная, но нелогичная человеческая натура заставляет две нации состязаться и бороться друг с другом, даже когда их не вынуждает к этому никакая экономическая причина; она подталкивает к ожесточенной борьбе две политические партии или религии, несмотря на поразительное сходство их программ всеобщего благополучия; она заставляет какого-нибудь Александра или Наполеона жертвовать миллионами своих подданных ради попытки объединить под своим скипетром весь мир. Примечательно, что в школе мы учимся относиться к людям, совершавшим все эти дикости, с уважением; даже почитать их как великих мужей... как с обществом крыс, которые так же социальны и миролюбивы внутри замкнутого клана, но сущие дьяволы по отношению к сородичу, не принадлежащему к их собственной партии" [18, с.233–234]. Вероятно такое поведение является пережитком "группового отбора", который потерял свою актуальность для человека, но все еще отдается грозным эхом в нашей истории. Ведь, в сущности, человек вырвался из оков биологического эволюционизма не более 2–3 тысячелетий назад, для вида это весьма незначительный срок.
Попытки раскрыть законы развития человеческого общества с использованием методологической базы биологического эволюционизма не только ошибочны, но и вредны и даже опасны. Даже в животном мире "борьба за существование" – это далеко не всегда борьба "клыков и когтей" и уж тем более неправомерно интерпретировать законы развития общества как "законы джунглей". Есть общие закономерности развития природы и общества, но механизмы самоорганизации всегда индивидуальны. Попытки придать "борьбе за существование" социальную окраску проистекают от незнания дарвиновского учения. Дарвин, как известно, с большой осторожностью относился к попыткам перенесения теории биологической эволюции на общество и вовсе не склонялся, как часто принято считать, исключительно к эгоистическим формам "борьбы за существование". Человек не подвержен направленному действию "естественного отбора" в биологическом смысле этого выражения. Человек развивается под действием "естественного отбора" идей, технологий, моделей развития и поведения и т.д., а не самих людей. Впрочем, здесь уместнее употреблять другое дарвиновское определение, а именно "искусственный отбор".
Человек, приблизительно с момента своего окончательного формирования, около 30–40 тыс. лет находится в состоянии биологического стазиса, т.е. если и эволюционирует биологически, то не направленно. Здесь нет никакого противоречия с теорией Дарвина, ведь человек – существо, прежде всего, социальное, а уж потом биологическое. Разве больше выживают представители власть имущих в сравнении с простым народом? Профессия главы государства считается самой опасной. К сожалению (или к счастью), в человеческом обществе больше шансов на выживание имеет не сильнейший. Во все времена больше всего гибли самые смелые и сильные, власть имущие, передовая интеллигенция, министры, генералы и т.д. Однако сказать, что под селективный пресс естественного отбора попадают более удачливые и одаренные, тоже нельзя, поскольку они в спокойные исторические эпохи все-таки имеют некоторое селективное преимущество на расширение собственной генетической линии. Весы селективного отбора покачиваются, но сохраняют шаткое равновесие, поэтому человеческий генофонд меняется в целом незначительно и стихийно (популяционные волны).
Все объясняется достаточно просто, двигателем эволюции общества являются, прежде всего, потребности (в том числе и духовные), а потребности, как известно, растут пропорционально возможностям. Поэтому рост возможностей компенсируется адекватным ростом потребностей, что приводит к тому, что давление среды на общество сохраняется либо даже иногда возрастает. Поэтому никаких адаптивных преимуществ в биологическом плане прогрессивный рост не дает. Человек еще в раннем палеолите худо-бедно обеспечил свое биологическое существование и борется уже не столько за выживание, сколько за лучшую жизнь. С того момента, как человек стал выхаживать не способных на самостоятельное существование иждивенцев, он борется уже не просто за существование, а за достойное существование (правда, к сожалению чаще в материальном, а не в моральном смысле этого слова). А более достойное существование вовсе не повышает шансы на выживание и тем более на большее потомство. В бедных семьях, как правило, больше детей. Поэтому, если и можно было вооружить этику дарвиновским учением, тогда она должна была нас учить аскетизму.
Дополнительным фактором стохастического возмущения на пути детерминирующего отбора служит социальная среда, в которой развивается индивид. Условия, в которых развивается человек, накладывают глубокий отпечаток на фенотип человека, бездарный может реализоваться, а одаренный впасть в нищету, как тут не ошибиться естественному отбору. К тому же человек, в отличие от других живых организмов, связан с природной средой не непосредственно, а через призму целого комплекса факторов социального характера. Человек, перестраивая среду по своим потребностям, тем самым избавляет себя от необходимости адаптироваться к ней биологически.
Интересно отметить, что если в процессе формирования человека его абсолютные размеры неуклонно росли, то, уже около 100 тыс. лет назад, после окончательного формирования Homo sapiens sapiens (человека кроманьонского типа) размеры человека начали столь же неуклонно сокращаться. Видимо, после того, как сравнительно большой рост сыграл свою положительную роль в становлении человека и дальнейшее развитие уже шло под руководством социальных факторов, излишний рост стал лишней обузой. Никаких социальных преимуществ большой рост, как правило, не давал, а биологически, возможно, даже был менее адаптивен. Более высокие потребности в пище плюс более высокая вероятность гибели на охоте и в войнах, поскольку сильные всегда сражались в первых рядах. К тому же половой отбор в направлении женщина → мужчина практически потерял свою роль в патриархальных культурах, но даже его остаточное действие в большей степени ориентировалось не на биологические критерии, а на социальный статус. И неизвестно как далеко зашло бы это буквальное измельчание, но роль такого важнейшего биологического фактора эволюции, как естественный отбор, резко снизилась после формирования древнейших цивилизаций. И действительно, шансы выжить начали зависеть уже не столько от того, насколько ты силен или здоров, а от того, какое социальное положение ты занимаешь и к какой цивилизации ты имеешь честь принадлежать.
Впрочем, по всей видимости, естественный отбор в смутные времена междоусобиц еще частично сохранял определенную детерминирующую роль. Плотность населения непрерывно росла, возрастала внутривидовая конкуренция. В борьбе за место под солнцем уничтожались целые народы. Но даже и тогда естественный отбор происходил не столько под влиянием биотических и абиотических факторов, сколько в результате воздействия факторов социального характера. По мере все большей социализации древнего человека, борьба за ресурсы постепенно замещалась борьбой за идеи. Не последнюю роль здесь играла религиозная непримиримость. Побеждали те народы, которые эффективнее экспансировали свою идеологию, тем самым приобретая дополнительных союзников.