Хинтикка Я.
Можно легко понять постороннего наблюдателя, первым впечатлением которого при взгляде на арену современной философии было бы то, что говорящие не слушают друг друга. Философы, принадлежащие к различным аналитическим традициям, кажутся непроизводительно расходующими свою изобретательность и способность к точным формулировкам на незначительные технические проблемы, не имеющие большого значения, в то время как мыслители герменевтического и деконструктивистского направлении часто представляются манипулирующими общими понятиями, выраженными на помпезном жаргоне, предназначенном, скорее, затемнять, чем прояснять идеи. Иначе говоря, может показаться, что мы наблюдаем "конец философии", который на практике означает вырождение философии в умный диалог ради умного диалога.
Эта картина может - или не может - удовлетворить социолога знания, но она не должна удовлетворять философа. Не только потому, что есть более глубокие основания для мнимо-негативных характеристик различных философских традиций. Не только потому, что есть скрытые проблемы и предпосылки, разрывающие искусственные границы между разными философскими традициями. Для философа реально возможно достижение особых результатов, вносящих существенно новый вклад в проблемы, затрагивающие все различные философские традиции. Философская мысль может дать больше, чем проявления политически корректного остроумия. - Она в силах дать ответы на вопросы, которые глубоко затрагивают предпосылки более чем одного философского направления.
В этой статье я приведу пример подобного вклада в прояснение предпосылок позиции нескольких ведущих философов, используя специфические философские аргументы. Приведет ли такое прояснение к Aufhebung (снятию) их философских учений в позитивном или в негативном смысле этого замечательно двойственного немецкого выражения, будет видно лишь по завершении моей аргументации.
Где же при нынешней ситуации в философии искать нам открытий и выявления скрытых предпосылок, тем более предпосылок, которые не могут быть раскрыты без того, чтобы опирающиеся на них философы и философские учения оказались плывущими по идеологическому течению без концептуальных весел? Многие философы (и еще больше литературоведы) укажут на Дерриду и его деконструктивизм, как на такого рода пример. И хотя я не поклонник Дерриды, необходимо сделать несколько сравнительных комментариев о методологии изучения как принадлежащих истории, так и современных идей. Много лет назад влиятельный философ и историк идей А.О. Лавджой предложил изучать историю мысли через выделение определенных "идей-единиц", которые в различных комбинациях входят в системы различных философов, равно как и мыслителей, философами не являющихся'. В качестве примера Лавджой изучал историю того. что может быть названо "принципом полноты" - метафизической идеи. согласно которой все возможности осуществляются во времени. Такая история идей в узком смысле является полезным и благотворным методом в изучении истории мысли - но она имеет свои. границы. В одном месте я доказываю, что подобные идеи-единицы Лавджоя не являются независимыми от своего контекста, и что при их изучении, следовательно, нужно обращать внимание на их взаимодействие, а не только на их различные возможности сочетаться Друг с другом2. (При доказательстве этого я, кстати, показал, что у Лавджоя было серьезно искажено представление об истории его лучшего образца, так называемого "принципа полноты"). Деррида продолжает эту динамизацию изучения истории идей, включая современные. Он старается раскрыть скрытые предпосылки, скрытые конфликты и скрытые противоречия, которые, раз они обнаружены, радикально меняют сам подход к различным мыслителям и обычно ведут к разложению, чтобы не сказать к деконструкции, их идеи.
Я в значительной мере разделяю общий взгляд Дерриды на историю философии и современную философию. Мои собственные исследования неоднократно вели меня к осознанию того, что раз мы действительно выяснили предпосылки и понятия крупного мыслителя, то тем самым мы должны его рассматривать в радикально новом свете. В моем собственном опыте архетипным образцом служила интерпретация философии Витгенштейна, включая даже его философские связи с Венским кружком3. В качестве девиза я могу, следовательно, сказать, что так же, как и Деррида, я верю, что современная философия и значительная часть истории философии созрели для деконструкции.
Тем не менее у меня есть три главных возражения против деконструктивизма. Во-первых, я полагаю, что нет веского основания думать, что та работа, которую пытается сделать деконструктивизм, не может быть сделана так же хорошо и еще лучше традиционными историческими и логическими средствами. Во-вторых, я не вижу причины, почему деконструкция не может сопровождаться реконструкцией. Или, скорее, я вижу эту причину, которую попытаюсь позже исследовать в данной статье. Но это предположение о причине оказывается ошибочным, как я здесь же докажу.
В-третьих, моя наиболее специфическая критика Дерриды заключается в том, что как деконструктивист. он по большей части неудачлив. Он никогда не был способен успешно деконструировать. по крайней мере, одну действительно значимую центральную философскую (логическую, эпистемологическую или метафизическую) идею, вместо этого сосредоточиваясь на полусырых предположениях о социальном контексте философских идей. Фактически, если вы желаете отыскать истинно значимые примеры деконструкции, вы найдете их за пределами круга тех, кто провозглашает себя деконструктивистами. Вы не отыщете их в эссе Дерриды о таких глубоких философских понятиях, как почтовые открытки, но, например, в деконструкции Эрнстом Махом ньютоновских понятий пространства и времени. Даже в моей сжатой работе по истории идей я затрагиваю ряд идей и предпосылок, которые могут лучше служить целям деконструкции, чем те, что анализирует Деррида. Они включают, кроме упомянутого выше "принципа полноты", понятия анализа и аналитичности, интуиции, индукции, знания на основе знакомства, различение модальностей de dicto и de re, интерпретацию логики высшего порядка (вместе с понятием случайной функции, столь существенной в основаниях математики), понятие полноты в логике и т.д. Далее в этой статье я покажу, как деконструировать и реконструировать даже идею элементарной логики.
В частности, Деррида ничего не может сказать об основополагающей идее, которой я руководствуюсь в данной статье. Характер этой скрытой "идеи" мог бы восхитить Коллингвуда, поскольку она не есть предположение в обычном смысле слова, а. скорее, различение или контраст, могущий служить н качестве исходной предпосылки вопроса 4.
Исходная предпосылка, которую я имею в виду, заключается в контрасте между двумя взглядами на язык и его отношение к миру и к нам. Я называю эти два всеохватывающих взгляда, с одной стороны, языком кик универсальным посредником или универсальностью языка и, с другой стороны, языком как исчислением или модельной концепцией языка5.
Согласно универсалистской концепции, язык (говоря словами Витгенштейна, "единственный язык, который я понимаю") есть неустранимый посредник между мною и миром, посредник, без которого я не могу обойтись. Таким образом, я не могу выйти за пределы своего языка (и воплощаемой им понятийной системы) и видеть его со стороны.
Тем самым, согласно универсалистскому подходу, я не могу обсуждать в моем языке отношения, связывающие его с миром. Эти отношения составляют значения слов и других выражении моего языка. Их совокупность есть то, что известно в качестве семантики этого языка. Тем самым одним из наиболее важных следствий универсалистской позиции является невыразимость семантики. Поскольку значениями наших слов и выражений, в смысле значения, отличного от обозначаемого, являются наши понятия, то универсалист обязан верить в невыразимость всех понятийных истин. По этой причине мы можем приписать предпосылку о невыразимости также и тем мыслителям, кто говорит о языке сравнительно туманно. "Бытие и время" Хайдеггера, как мы увидим, - типично такой случай.
Противоположный взгляд на язык, как исчисление, можно охарактеризовать наиболее сжато, сказав, что согласно ему возможно все то, что универсалист полагает невозможным.
Мне уже приходилось обсуждать это крупнейшее расхождение, поэтому я могу быть здесь весьма краток и подчеркну лишь несколько важных моментов. Тот, кто верит в невыразимость семантики, может очень хорошо разработать идеи о способе связи нашего языка с миром. Ранний Витгенштейн периода "Трактата" и его т.н. "картинная" теория языка - яркий пример. Что такой "семантик без семантики" должен отрицать - так это выразимость в языке главных семантических идей и, следовательно, отрицать какую-либо возможность рационального теоретизирования о семантике. Семантические идеи могут быть переданы лишь невербально, более того, непонятийно. Они опираются на невыразимое и необъяснимое допонятийное Предзнание (Vorwissen).
Единственный вид знания о языке, который может быть явно выражен и систематически развит, затрагивает чисто формальные аспекты языка, - "логический синтаксис языка". Это следствие универсалистского тезиса порождает странные последствия. Например, карнаповское предпочтение чисто формальных исследований языка и хайдеггеровское почтение к Vorwissen (Предзнанию) и прочему Vorgriffe (Предвосхищению) оказываются имеющими одинаковую конечную мотивацию. То, что их отличает - это различная оценка двух аспектов языка. Среди различных путей естественнонаучного и гуманитарного знания стратегия Хомского в его теории подхода к семантическим понятиям в плане их чисто синтаксических проявлений очень соответствует духу универсализма.
Другие следствия универсалистской позиции еще более очевидны. Прежде всего реалистический метаязык, в котором мы можем обсуждать наш собственный используемый язык, является согласно универсалистам, химерой. Ибо предполагается, что сам смысл такого метаязыка заключается в том, чтобы быть господствующей позицией, с которой мы можем обсуждать отношения нашего обычного "объективного языка" к реальности.