общему.
Здесь Кьеркегор приводит множество примеров трагичес-
кого героя, почерпнутых из Библии, древнереческой и евро-
пейской поэзии. Трагитческий герой тем иотличается от рыца-
ря веры, что он остается внутри этического и приносит себя
в жертву всеобщему. Если бы, например, Авраам в самый пос-
ледний миг вонзил кинжал себе в грудь, если бы он принес в
жертву себя, то он был бы всего лишь трагическим героем.
Авраам приносит Исаака в жертву не ради великой идеи,
спасающей народ или государство, не для того, чтобы умирот-
ворить разгневанного Бога, ведь тогда бы Бог потребовал от
Авраама принести самого себя в жертву. Авраам делает это
"ради себя самого. Он делает это ради Господа, поскольку
Бог требует доказательства его веры, и делает это ради себя
самого, чтобы суметь представить токое доказательство."
Когда человек приносит себя в жертву ради какой-то ве-
ликой идеи, выраженной во всеобщем, чуствует поддержку лю-
дей, поддержку этого всеобщего. Ему не надо заботиться о
том будет ли оправдано его деяние перед лицом всеобщего -
он ведь делает это ради всеобщего. Но с рыцарем веры все
обстоит по иному. "Кнему приближаешься с священным ужасом,
подобно тому как племя Израилево подходило к горе Синай.
Что, если одинокий человек, взобравшийся на гору Мориа этот
человек не лунатик, который уверенно ступает по зем-
ле..."Авраам должен постоянно находится в напряжении, в
страхе, ведь никто не может сказать будет ли он оправдан в
своем деянии? Это Авраам должен решить только сам, только
наедине с самим собой и своим Богом. Сартр в своей статье
"Экзистенциализм - это гуманизм" пишет, что человек, полу-
чивший откровение от Бога, все же сам решает, как ему пос-
тупать, так как он есть свобода и, следовательно сам
ответственнен за свой выбор; поэтому в своем существовании
человек находится в отчаянии, но об этом будет говориться
позднее.
Вторая проблема, которую ставит Кьеркегор в "Страхе и
трепете" может быть сформулирована следующим образом: "Су-
ществует ли абсолютный долг перед Богом?" Здесь мы также
стоим перед парадоксом.
Этическое - это всеобщее, и в качестве такового бо-
жественное. Поэтому, любой долг, в конце-концов, есть долг
перед Богом. Долг любить ближнего - это также долг перед
Богом. Однако, здесь человек вступает в отношение не с Бо-
гом, а с этим ближним. И если кто-то говорит, что его долг
- любить Бога, то он говорит некую тавтологию.
Поэтому задачей индивида будет являться выражение себя
во всеобщем и, внешнее выше, чем внутренне, которое при-
сутствует в человеке. Все это соответствует гегелевской фи-
лософии. Когда индивид пытается остаться во внутреннем,
когда он уклоняется от того, чтобы выразить себя во внеш-
нем, он прегрешает и находится в состоянии искушения.
Однако, "вера есть такой парадокс: внутренне выше, чем
внешнее". Следовательно, все вышесказанное неприменимо к
движению веры, ибо вера - это парадокс, и совершается та-
кое движение силой абсурда. Обычно считают, что человек
определяет свое отношение к абсолюту через свое отношение
ко всеобщему, тогда получается, что Бог является чем-то
производным. Напротив, в вере человек определяет свое отно-
шение ко всеобщему через свое отношение к абсолюту, следо-
вательно, человек стоит выше всеобщего. Здесь может пока-
заться, что этическое может быть уничтожено, однако это не
так. Просто в вере этическое принимает несколько иное выра-
жение, более глубокое выражение.
Этот парадокс, как считает Кьеркегор, не может быть
опосредован. Ка только единичный индивид пытается выразить
свой абсолютный долг во всеобщем он признает, что находится
в состоянии искушения; и "если он противостоит этому иску-
шению, он не может осуществить этот так называемый абсолют-
ный долг; но если он не противостоит ему он погрешает..."
Таким образом, абсолютный долг перед Богом не может
сознаваться во всеобщем. Каждый верующий может только один
-на-один общаться с Богом. И если бы Авраам попытался со-
измерить свой долг перед лицом всеобщего, то он бы был в
состоянии искушения, и не смог принести Исаака в жертву, а
если бы и смог, то Авраам - убийца, а не отец веры.
Отсюда, также следует, что рыцарь веры не может быть
никем понят. Он может быть понят только для самого себя (но
толко так, как можно понять парадокс) и для того абсолюта,
которому он поклоняется. Даже один рыцарь веры не способен
понять другого рыцаря веры. К Богу каждый должен идти своим
собственным путем (на мой взгляд это положение нисколько не
разрушает догматы веры, ибо тогда вера превратилась бы в
"исчезающую абстракцмю"). Весь трагизм, как я уже упоминал
выше, состоит, именно, в том, что никто неможет сказать ему
прав он или нет. Но Авраам не может ни мгновения сом-
неваться в своей правоте, так как тогда бы он попал в сос-
тояние искушения. Но чисто с человеческой точки зрения -
это выше любого понимания.
Абсолютный долг требует того, что запрещает этика,
однако он "не может привести рыцаря веры к тому, чтобы
отречься от любви". Ведь, если бы Авраам стал меньше любить
своего сын, то это была бы никакая не жертва, но -
убийство.
Из всего вышесказанного следует, что неправильным по-
ниманием является то, что быть единичным индивидом это неч-
то приятное и простое. Напротив, рыцарь веры понимает, что
быть во всеобщем и всецело принадлежать всеобщему - это
воистину наслаждение. "Однако, он знает также, что еще выше
вьется одинокая тропа, узкая и крутая; он знает, насколько
ужасно быть рожденным вовне, одиноко выходить из всеобщего,
не встретив рядом ни одного путника."
Кьеркегор критикует всевозможные "новоиспеченные" сек-
тантские движения. Сектанты не понимают, что к Богу идут в
полном одиночестве, они не способны осознать нужду и страх,
которые постоянно пребывают в человеке на пути к вере. Вера
для них - это всего-навсего еще одно выражение этического,
еще одна сторона всеобщего. В соей вере они просто хотят
убежать от тягот жизни. Поэтому и у сектантов - это нечто
веселое и беззаботное (стоит только вспомнить в наше время
американских сектантов и их многочисленных российских пос-
ледователей, например, "Московская Церковь Христа", и сразу
станет ясно о чем идет речь). "Дюжина сектантов берет друг
друга под руки, им ничего неизвестно об одиноких искуше-
ниях, которых ожидает рыцарь веры и от которых он не осме-
ливается бежать...Сектанты оглушают друг друга восклицани-
ями и криками, они удерживают страх на расстоянии своими
воплями, и вот такая-то шумная компания собирается штур-
мовать небо, полагая, будто идет тем же путем, что и рыцарь
веры, который в своем вселенском одиночестве никогда даже
на слышит человеческого голоса, но идет один со своей ужас-
ной ответственностью."
Истинный рыцарь знает, что все великое одинаково дос-
тупно всем. Все люди равны перед Богом. Только от самого
индивида зависит - прийдет ли он к вере, никакие советы,
никая помощь не поможет ему в этом, так как выбор человека
зависит только от него самого, и ответственность за выбор
полностью возлагается на самого человека. Рыцарь веры ни-
когда не прибегает к состраданию. Человек "создан по образу
Божььему", поэтому рыцарь никого не намерен унижить состра-
данием. "Истинный рыцарь веры - это свидетель, и никогда -
учитель, - в этом и заключена глубокая человечность, кото-
рая значительно больше, чем то пошлое сочувствие к челове-
ческим радостям и страданиям, которое на деле является не
чем иным как тщеславием. Тот, кто стремится быть только
свидетелем, признает тем самым, что не один человек, даже
самый незначительный, не нуждается в сочувствии другого че-
ловека и не должен быть унижен этим сочувствием, чтобы дру-
гой мог на этом возвыситься."
Из парадокса веры вытекает еще одна проблема - "было
ли этически ответственным со стороны Авраама скрывать свой
замысел от Сары, Елизара и Исаака?"
Этическое является всеобщем, и как таковое есть нечто
явленное. Непосредственно определенный единичный индивид
является сокрытым. Однако с возрастанием этического в чело-
веке он все больше и больше должен становиться явленным.
Поэтому, задача индивида состоит в том, чтобы избавляться
от сокрытости. Если единичный индивид пытается оставаться в
сокрытости он погрешает, и оказывается в состоянии искуше-
ния, и может выйти из этого состояния, лишь открываясь.
Здесь мы снова оказываемся перед парадоксом, Описанным
выше, если не существует такой сокрытости, в которой еди-
ничный индивид в качестве единичного стоит выше всеобщего,
то поведение Авраама нельзя считать ответственным, так как
он не принимал в учет этических соображений.
Кьеркегор рассматривает отношение к сокрытости эстети-
ки и этики не примере древнегреческих трагедий, ветхозавет-
ных сказаний и средневековой европейской поэзии. Я не буду
подробно останавливаться на рассмотрении этого вопроса,
скажу только, что сокрытость в эстетике и этике качественно
иная, нежели в вере. Эстетика оправдывает сокрытость, если
эта сокрытость могла спасти ближнего. Этика является слиш-
ком идеальной, поэтому она постоянно требует открытости и
явленности; она никогда не оправдает сокрытости.
Однако в вере все обстоит иначе. Эстетика не может оп-
равдать Авраама, так как его молчание вызвано не желанием
спасти Исаака. Наоборот, его задачей является принести Иса-
ака в жертву. Этика не может оправдать Авраама, так как в