В философии Н.Гудмена содержание неразрывно связано с формой. То, что говорится, необходимо имплицируется тем, как это сказано. Раскрывая проблематику контрфактических высказываний, Н.Гудмен обращает внимание на то, что рассматривая их истинность, мы отвлекаемся от содержания. Для разрешения возникшего противоречия философ обращается к диспозиционным предикатам, характеризуемым суффиксами -able,-ible. В русском языке они соответствуют качествам - гибкий, гнущийся - в отличие от определённого гнётся. Сходство проблематики диспозиционных предикатов с проблематикой контрфактических высказываний в их условности - гибкий в условиях нагревания, способен гнуться (но не выяснено, гнётся ли в данный момент времени. Здесь опять мы сталкиваемся с той же проблемой: когда и как выявляется каузальная связь явного предиката Q и предиката Q-able ?[665]
Действительно, выбирая момент времени t, в который взгляд охватывает некое визуальное поле p, можно предположить, что существует такой момент, в который поле сужено (например, один глаз закрыт, и визуальное поле включает меньшее количество феноменальных областей).[666] Если предположить, что мы выберем и определённую область р, не присутствующую в поле зрения в рассматриваемый момент времени, то мы могли бы констатировать, что нет соединения этого момента и видимости в соединение пространства-времени pt. Однако возможно рассматривать это воображаемое соединение. Здесь перед нами очень простой пример заполнения бреши в реальном опыте тканью возможного.[667]
Возможная пространственно-временная область будет соответствовать отношениям между предикатами "гибкий" и "гнётся". Но возможное не является реальным, поскольку мы можем только предполагать, что сахар "растворимый" действительно растворяется в стакане чая. Построение возможного позволяет расширить возможности построения гипотез. Диспозиционный предикат, перенесённый в область возможного, является экстраполируемым. Предикат, относящийся к возможному, в сравнении с соответствующим явным предикатом напоминает раскрытый зонтик в сравнении с закрытым - он просто покрывает большую площадь той же самой поверхности.[668] Таким образом, экстраполяция позволяет расширить экстенсионал ярлыка. Множество возможных описаний позволяют говорить о "множестве миров".
Статья Новая загадка индукции вошла в сборник Факт, фантазия и предсказание[669] и вызвала дискуссию, а наиболее яркий отклик - в заметках Яна Хакинга[670]. Я.Хакинг видит истоки проблематики Гудмена в философии Д.Локка, выраженной в терминах субстанций. "Загадка" индукции связывается здесь в первую очередь не с теорией подтверждения гипотезы, а с формированием термина, призванного обозначать некую "классификацию" - "релевантные виды". "Релевантные виды" Н.Гудмена - прообразы бесчисленных миров-фикций в Ways of Worldmaking, которые скорее можно было бы представить как "искусственные" виды в отличие от "естественных". Переход от рассмотрения "естественных" видов к "релевантным" - свидетельствует о радикальном расхождении Гудмена с родственной ему аналитической философией.[671]
Для обоснования имени для вида необходимо обобщение и формирование предвосхищающей идеи индивидуума этого сорта. "Обобщать" в данном случае означает - усиливать "эволюционирующую селекцию". "Искусственные виды" Н.Гудмена охватывают более широкий круг вещей, чем просто искусственная вещь, то есть созданная руками ремесленника. "Искусственными видами" будут и музыкальные произведения, и психологические опыты, и типы машин..[672] Я.Хакинг утверждает, что Гудмен сводит логику к своим истокам, к основанию классификации.
Но классификация невозможна без определения принципов сходства, о чём свидетельствует статья, ставшая, по словам того же Я.Хакинга, классикой номиналистской литературы - Семь структур сходства.[673] В этом контексте Я.Хакинг считает проблематику Н.Гудмена до-Юмовской. Эта проблематика предшествующего поколения номиналистов - например, Д.Локка. В Опытах о человеческом разумении отношения сходства между вещами рассматриваются для определения разновидности (species) и её обозначения. Вопрос идёт об имени субстанций, которые должны обозначать коллекции простых идей[674]. "Комплексные идеи" содержат в себе одновременно "первичные" и "вторичные" качества согласно Локку. Среди этих вторичных качеств можно выделить те, что сегодня принято обозначать как "диспозиционные", те, что Д.Локк называл "возможностями", например - возможность быть расплавленным без того, чтобы полностью поглотиться огнём.[675]
Эти "диспозиционные", или "вторичные", качества стали в философии Н.Гудмена тем стержнем, вокруг которого он конструирует свою систему познания. "Вторичные качества" Д.Локка соответствуют у Н.Гудмена понятию "аспекта"[676], близкого по значению (но не равнозначного) "аспектному видению" у Витгенштейна. "Аспект" - это способ, с помощью которого объект себя проявляет..[677] "Проявлять" объект равносильно в данном случае его "воссозданию". "Воссоздание", в свою очередь, не просто "взгляд под неким углом зрения, в некой точке"[678], а "конструирование" на основании принятой конвенционально "диспозиции" качеств. Если в Fact, Fiction, Forecast Н.Гудмен рассматривает возможность введения нового термина для определения изумрудов, которые, как справедливо отмечает Я.Хакинг, являются фикциями; то в Languages of Art "аспект", или "вторичные качества", определяет поле системы, в рамках которой строится произведение искусства, отображающее не "реальные" качества мира, а его "версию", не зависящую от "реального".[679]
Я.Хакинг видит в проблематике коррекции субстанций у Д.Локка истоки проблематики Н.Гудмена, но не в рамках задач индукции, а с точки зрения проблематики причинности. То есть проблематика Д.Юма не совпадает с проблематикой Д.Локка, но, в какой-то мере, Локк к ней приближается:
Невозможно найти необходимую связь (connection)... между комплексной идеей (какого-либо) тела, жёлтого, весомого, плавкого, гибкого, между его качествами и устойчивостью (постоянством) такого рода, что я мог бы знать с уверенностью, что к какому-либо телу, к которому будут относиться эти качества, будет присуще постоянство их проявлений. Чтобы быть в этом уверенным, я должен буду обратиться к Опыту; настолько, насколько простирается этот опыт, я могу иметь точное знание, но не далее того.[680] Субстанция фиксирована в границах опыта, но как далеко простираются границы этого опыта? Можно предположить, основываясь на тексте Д.Локка, что опыт не идёт далее настоящего момента. Если провести параллель с анализом термина "зелубой" Н.Гудменом, то очевидно стремление показать, что Юм не был достаточно точен, когда говорил о привычках.[681] Как далее замечает Я.Хакинг, Юм не имел в виду вербальные версии привычек. Для Д.Локка же важна была общая идея - "модель" или "форма", с которой могут (или нет) совпадать изумруды.[682]
В этом сравнении Я.Хакинг выявляет очевидные характеристики философии Н.Гудмена, высказанные в новой загадке индукции. Итак, классификация и обобщение должны идти вместе. Использовать имя для вида, это в целях обобщения и предвосхищения, касающихся индивидуумов этого вида. Также, как использовать для классификации имя нарицательное, значит, использовать его для экстраполяции[683].
Перенос возможного в рамках действия символической системы проявляет тот же механизм экстраполяции наименований и классификации альтернативных значений. Как в данном случае отличить символизацию в контексте искусства, если никакие "сущностные" данные не определяют эти отношения? Если наша картина мира такой же артефакт, то где граница между тем, что составляет предмет эстетического дискурса и тем, что таковым не является? Последний вопрос не может быть решён однозначно, хотя Гудмен представляет интересное решение.
Симптомы эстетического дискурса.
В задачу Гудмена входит исследование принципов символизации, определение механизма функционирования символической системы, а не детерминирование эстетических ценностей и характеристик, присущих произведению искусства вне референционных отношений.
Из этого следует, что восприятие произведений искусства - не само собой разумеющееся "проникновение" в его "сущность", не сверхчувственный талант, а такая же "работа" мысли, как и в чтении научных текстов, где знания и инструментарий исследования позволяют выйти на соответствующий уровень понимания. Так же, как и художник строит символическую систему, пользуясь многочисленными возможностями референции и в рамках плана референции, так и зритель "поднимается" по ступеням понимания в зависимости от своих знаний, возможностей сопоставлять и принимать ту модель плана референции, которую предлагает художник.
Символические системы у Н.Гудмена функционируют, исходя из "синтаксиса", они содержат в себе синтаксические схемы. В свою очередь, синтаксические схемы состоят из "букв" (характерных черт) и сочетаний этих "букв". "Буквы" представлены классом "знаков" (вариантов написания этих букв). Так, буква "а" в одном написании выступает и как "а" и как "d", таким образом, её значение выявляется в зависимости от сочетания других букв, с которыми она соединяется в слова. (dAd, bad, mdn). Синтаксически артикулируемая схема будет нотационной, а не артикулируемая - "сжатой" (насыщенной).