Проблема "предметов сознания" в философии А.Мейнонга.
Е.С. Черепанова
Имя Алексиуса Мейнонга (1853-1920) сегодня практически не звучит в контексте философии сознания специалистов по истории западной философии. Его упоминают лишь в связи с Э. Гуссерлем, с которым он вел активную переписку, а также, если речь идет о философии Ф. Брентано, коль скоро А. Мейнонг был его учеником, или в аспекте обсуждения проблем философских произведений К. Твардовского, Х. Эренфельса, Т.Г. Масарика.
Как отмечает И.М. Верле, наиболее яркая вспышка интереса к трудам А. Мейнонга пришлась на 60-70-е годы, большую роль сыграли стабильные исследования в этой области Грацкой философской школы, наибольший интерес проявили страны "англоговорящего пространства и отчасти Италия"[320]. Это привело к тому, что философия Мейнонга стала наконец объектом историко-философского исследования, а не только поводом для дискуссий. Надо сказать, что долгое "молчание о Мейнонге" вряд ли могло бы быть предсказано в момент выхода его основных работ "О предположении" (1902), "О теории предмета" (1904), так как по сравнению с "Логическими исследованиями" (1901) Э. Гуссерля труды А.Мейнонга получили более широкий отклик: спор Б. Рассела и Д. Мура с идеями А. Мейнонга сделал австрийского философа популярным, помимо Германии и Австрии, и в англоязычных странах (итоги этого спора были представлены потом Б. Расселом в "Теории дескрипции"). В начале века "конкуренция" идей Гуссерля и Мейнонга была настолько сильной, что Гуссерль в письме к Мейнонгу в 1902 году говорил с сожалением о его слабом внимании к "Логическим исследованиям", на которые, как полагал автор, Мейнонг должен был ссылаться чаще. На что последний отвечал, "что в вопросе о шансе истины, который заключается в согласующихся результатах ученых, независимо ведущих исследование, много важнее открытое, чем вопрос о приоритете"[321].
Известность Мейнонга в какой-то мере была парадоксальной - он более известен как объект спора, так как с ним полемизировали Б. Рассел, Д. Мур, Л. Витгенштейн, Г. Райл, М. Финдлей. В этом плане учитывается его влияние на развитие феноменологии Э. Гуссерля: тот же М. Финдлей указывает в книге о Мейнонге, что и "Логико-философский трактат", и "частые сноски... на не-бытийствующее и не-существующее в "Голубой книге" свидетельствуют о весомом, хотя и не прямом воздействии А. Мейнонга"[322].
Стоит отметить, что в силу основательности, последовательности и высокой степени теоретичности основные цели и смысл работ Мейнонга порой ускользают от читателя. Это привело к тому, что его противники чаще спорят по поводу конкретных примеров и облегченных отступлений в тексте произведений Мейнонга, чем по поводу концепции. Это актуализирует обращение к творчеству А. Мейнонга тем более, что по утверждению Р. Халлера, "эта глава истории австрийской философии еще не написана"[323].
Алексиус фон Мейнонг родился в дворянской католической семье. Он должен был стать юристом, и достаточно долго его образование тому соответствовало. Как пишет философ в автобиографии, в 1874 году он "еще примерный студент юридического факультета, больше всего воодушевленный лекциями Карла Менгера по национальной экономике"[324]. Это стоит подчеркнуть особо, ведь на первый взгляд экономист менее всего может подтолкнуть студента к созданию новой метафизики. Но только не К. Менгер, работа которого "Принципы политической экономии" стала в 1871 году подлинной сенсацией. Через четыре года после выхода первого тома "Капитала" Маркса К. Менгер подверг критике трудовую теорию стоимости, заложив основы неоклассической экономики, обосновав закон убывающей предельной полезности.
Экономическая теория К. Менгера строится на психической оценке потребности, соответственно стоимость - это результат столкновения значений товара, проявляющийся в психической реальности. Лекции Менгера были очень популярны, а их влияние разносторонне. Под этим влиянием, а также в соответствии с внутренним стремлением, Мейнонг с 1875 года твердо решает посвятить себя философии.
Интерес к философии у А. Мейнонга и до этого времени был достаточно сильным: как и многие австрийские философы, он начал с критики И. Канта. Правда, это была юношеская критика, и сам А. Мейнонг писал: "Результат моего наивнейшего радикализма в критике И. Канта был совершенно примитивен"[325]. В юности он активно занимается философией, и в этой ранней деятельности анализ "Критик" Канта играет существенную роль.
Ученую степень А. Мейнонг получил, занимаясь философией Д. Юма. Свою академическую карьеру он начал в Граце в качестве профессора, когда ему еще не было тридцати лет. В 1894 году он открыл первую в Австрии лабораторию по эмпирической психологии, где и сложился круг его учеников, в числе которых А. Хефлер (1870-1915), Ст. Витачек (1878-1927), Э. Малли (1879-1944).
А. Мейнонг находился под влиянием раннего Брентано "аристотелевского" периода. Работы А. Мейнонга, их структура, логика, строгость отчасти отражают искания его учителя. Но в наибольшей степени на формирование философского мировоззрения Мейнонга оказало учение Брентано об интенциональном, или интенциональных отношениях.
Ф. Брентано полагал, что философия должна начинаться с дескриптивной психологии. Понятия могут выводиться только из созерцаний, таким образом, мы получаем критерий того, обладаем ли мы подлинными понятиями или находимся лишь в плену языковых фикций. Он отвергал априорные созерцания как врожденные понятия, в духе И. Канта, и "по-новому поставил вопрос: что есть психическое?... нашел на него ответ - психические факты проявляют единообразную структуру на-что-то-направленного-бытия, о-чем-то-судящего-бытия, особенностью структуры которого является психическое бытие"[326].
Иначе говоря, признаком психического являются неизбежные интенциональные отношения: любые чувства - вера, любовь, ненависть, желание, а также мышление - направлены на предмет. Мы всегда мыслим и чувствуем что-то, а не вообще мыслим и чувствуем. Ф. Брентано отказывается от традиционной триады - мышление, чувства, воля, а вместо этого предлагает разделять интенциональные отношения на три основных класса: представление, суждение и эмоциональные феномены. Он делит мыслительные акты на два класса, но соединяет чувственные и волевые в один.
Следующий шаг, который необходимо было сделать, - это решить вопрос о статусе предметов, на которые направлены психические акты. Именно это будет затем исследоваться А. Мейнонгом в его главном труде, посвященном теории предмета. Позже, как известно, Ф. Брентано все более изменяет свою теорию так, что его номиналистская критика языка противоречит его ранним идеям. Но Мейнонг остается верен поставленной задаче и брентановским принципам исследования. Он подходит к созданию теории предмета как естествоиспытатель-эмпирик, объектом его исследования являются составляющие психических актов - предметы. Это исследование осуществляется шаг за шагом, что (если учесть установку на эмпиризм) создает известные трудности для читателя. "Терминология Мейнонга пугает современного читателя, он перенес словарь химии на сферу психического, говорит об элементах, составляющих величинах и моментах времени в духе Э. Маха"[327].
Однако в философской эволюции А. Мейнонга психологические исследования не означают создания труда по конкретной психологии, напротив, психологизм всячески ограничивается стремлением следовать "реализму" и объективизму в чисто естественнонаучном ключе, избегая неизбежных для психологии предположений и допущений. Но, с другой стороны, для философа очень важно сохранить предмет исследования - феномены сознания, в которых в синкретичном виде находятся абсолютные и конкретные истины, сиюминутные переживания и общечеловеческие ценности, элементарные логические правила и парадоксы субъективного сознания. Иначе говоря, когда человек воспринимает - в широком смысле слова представляет, воображает, мыслит - яблоко, то феномен яблока включает много больше, чем зеркальное отражение яблока чувствами.
Комплекс ощущений зеленого, кислого, твердого соотносится с уже имеющимся представлением о зеленом, кислом, твердом, с детским впечатлением о том, например, как "бывало, мешками ели такие же незрелые, и ничего...". Память с готовностью обогащает наш язык фольклорным выражением, что такими фруктами "косых править". И где-то "за кулисами" сознания уже толпятся факты о совершенно других яблоках - огромных, мягких, сладких, желтых и красных, библейских, живописных, то есть не названных, не явленных нам в реальности, но имеющихся в виду благодаря метафоричности и многозначности нашей речи. Таким образом, явление яблока в сознании - это актуализация целого комплекса ценностей, установок, форм и т.д. В силу этого оказывается, что мир предметов сознания много богаче, чем мы его обычно представляем, требуя приравнять комплекс наших ощущений к предметам познания.
А. Мейнонг берется описать этот мир онтологически, настаивая на объективности предметов сознания, пытается их классифицировать, но это опять же не является конечной целью концепции, которая должна завершиться разработкой проблемы ценностей в этико-психологическом плане. Возможно, Мейнонг и начал бы сразу с этики и проблемы ценностей, ведь чаще всего критика И. Канта касалась этической проблематики, но необходимо было найти онтологическое основание ценности в пределах феномена, что привело к созданию развернутой методологии - теории предмета. Мы не можем забывать о том значении, которое придавал Мейнонг проблеме ценности, - как в контексте влияния К. Менгера на его раннее творчество, так и в свете влияния "объективистского" (предметно-методологического) периода творчества Мейнонга на формирование проблемного поля Грацкой школы.
Необходимо также уточнить, что А. Мейнонг понимал под психологией, так как это указывает на традицию австрийской школы вводить психологию в систему философских дисциплин. В ситуации субъект-объектного познавательного отношения австрийская традиция отказывается рассматривать кантовскую вещь-в-себе как гарантию реальности феноменов, исключается любой возможный вариант полагания чего бы то ни было по ту сторону явления, которое в разных случаях сводится либо лишь к ощущению, либо к более сложному комплексу представлений и абсолютных истин, о чем уже говорилось ранее. Однако в пределах феномена это субъект-объектное отношение восстанавливается, и возникает потребность в исследовании некоторого набора предметов представления, мышления и т.п. как объективного, возможно не всегда существующего или обладающего статусом действительного. Происходит, если так можно выразиться, известное со времен Лейбница превращение единичного в бесконечно богатое бесконечное: феномен утрачивает психологический релятивизм и становится объектом исследования новой психологии, предполагающей, что в конечном феномене сознания как в зеркале можно увидеть универсум предложений-в-себе, ценностей-в-себе, предметов-в-себе.