Показательно, как конструктивизм определяет границы между группами и сами этнические или социальные группы. В статье о национальных меньшинствах в "национализирующихся государствах" Р. Брубейкер использует понятие поля, введенное П. Бурдье: "Мы воспринимаем национальное меньшинство не как определенную сущность (fixed entity) или внутренне нерасчлененную единицу (unitary group), но скорее в категориях поля дифференцированных и соперничающих позиций, принятых различными организациями, партиями, движениями или отдельными политическими предпринимателями, каждый из которых стремится к тому, чтобы “представлять” меньшинство перед лицом его собственных членов, перед принявшим государством или внешним миром, причем все делают это, претендуя на монополию легитимного представительства" [14, p. 113].
Современные вариации примордиализма связаны с гипертрофией детерминационных, повторяющихся социальных процессов и их концептуальным предъявлением действующему социальному агенту в качестве "объективных", с которыми этот агент должен смириться. Современный примордиализм отходит, конечно, от примитивного повествования о врожденных, извечно существующих внеисторических силах, которые лишь манифестируют себя в предсказуемой возне своих социальных марионеток — групп, масс, людей, политиков, элит. Он лишь полагает, что "социальное движение", например, политизация этничности и вызревание протонаций, будет иметь весьма определенный характер — потому-то и потому. Очевидно, что современный примордиализм интегрирует и субъективные, интерпретативные элементы, конституирующие изучаемую реальность.
Тем не менее, исследуя социальные конструкции, можно обнаружить различную степень их состоявшейся объективации, онтологической кристаллизации именно в отношении актуально действующих социальных акторов. Скажем, некий конкретный этнодемографический баланс может быть результатом организованной этнической чистки. Однако для ребенка, который родился и вырос в контексте этих "искусно сбалансированных" реалий и сопровождающих их фобий, последние выступают как "объективные социальные факты". В этом смысле человек с улицы, простой обыватель является прирожденным примордиалистом — потому что он застает реальность в ее уже готовой форме, а себя самого — в роли маленького существа, подавленного отчужденным коллективным сознанием. Но и политик часто застает ситуацию с уже традиционно обозначенными, исторически устоявшимися групповыми границами и конкретным численным соотношением "этнических организмов". Даже исследователь находит свой объект изучения — социального актора, интерпретирующего социальную реальность — так, как если бы она была "объективной", онтологической — социальной, психологической или даже биологической.
Игнорирование обстоятельств, напрягающих социальное действие, приводит к тому, что само описание возможных вариантов действий (интерпретаций, стратегий) оказывается подвешенным, социально необоснованным даже при условии, когда эти действия фиксированы институционально. Скажем, институциональные дефиниции национальности (nationhood) в советской истории могут способствовать тому, что у детей от смешанных браков (титульно-нетитульных) преобладающим выбором оказывается именно титульная национальная идентификация как более престижная, выгодная. Описание веера возможных стратегий может быть ошибочным, если не исследованы:
(а) сложившийся локальный, специфический паттерн идентификаций, что значит этническая идентификация для самих социальных акторов в контексте их собственных обстоятельств (традиций, доминирующих культур или групп) и
(б) политическая и социальная конъюнктура (значительно более подвижная, чем сетка институциональных определений), на основе которой люди выбирают свою этническую идентификацию.
Примордиализм стремится объяснить некий устойчивый и доминирующий вектор изменений, называемый "объективной закономерностью", вероятной регулярной связью. В России весьма вероятным является дальнейшее вызревание этнокультурных общностей в титульных республиках (обладающих определенным набором функционально-примордиальных характеристик) в этнополитические, протонациональные образования. Такая тенденция может привести к трансформации РФ в сильное централизованное государство с поясом территорий, население которых будет нетождественно в своих гражданских правах собственно российскому.
С другой стороны, конструктивистские работы стремятся преодолеть угрозу феноменологической или психологической редукции социальных стратегий — стратегий оперирования этничностью, прочерчивания границ, конструирования солидарностей и т. д. Усиливающееся внимание конструктивистских работ к социальному контексту, сложившейся практике этничности обусловлено критикой их социальной необоснованности.
Тем не менее ключевая оппозиция между этими двумя теоретическими перспективами — в "обновленном виде" — все же отчетливо сохраняется. Но она начинает носить скорее инструментально-прикладной, технический характер. Концептуальный смысл оппозиции сохраняется в процедурах презентации теоретических парадигм вненаучному социальному актору — политику, обывателю. Примордиализм отождествляет проективные, живые стратегии с "закономерными" и наиболее вероятностными векторами разворачивания реальности, а значит, привязывает их к якобы "более успешным стратегиям". Но риск здесь велик — выдать вероятное за неизбежное. Функциональный примордиализм неоднократно обманывался — и в предсказаниях того, что модернизация приведет к ослаблению этнических солидарностей, и потом, когда стало более принятым утверждать, что модернизация ведет к их возрождению. Примордиализм эффективно объясняет то, что уже случилось. Инновационный элемент, способный к радикальной бифуркации событий, всегда кроется в живых, только еще разворачивающихся интерпретативных процессах.
Изучение интерпретативных процессов по-прежнему отличает конструктивистский подход. В нынешней ситуации он, безусловно, стремится стать социально обоснованным: рефреном звучит призыв исследовать социальный контекст, наличные культурные дистанции, институциональные определения, социальные факторы, габитус (олицетворяющий непроизвольный характер интерпретативных стратегий), наконец, этнический код, в котором содержательно клиширована идентификационная стратегия представителей различных этнических категорий и групп (см., например, [6]). Конструктивизм не объясняет, но типизирует, демонстрируя веер возможных стратегий, практикуемых социальными акторами, и оставляя им большую меру свободы, чем примордиалистские объяснения.
Образ русскости кристаллизуется и определяется в соотнесении со значимыми историческими контрагентами. Причем содержание этого образа прямо зависит от качеств последних. И непрагматизм ("духовность"), и свернутая временная ориентация, и отношение к властной иерархии и государственности — все эти переменные определяются через соотнесение с ключевыми национальными визави.
В целом, парадигматические соотнесения (рождающие русскость как модель-парадигму) формируются на макроуровне, на уровне общенациональном. Но есть региональные, исторически фазовые контрагенты, также выступающие в качестве значимых "других", в соотнесении с которыми русскость может обретать несколько иной качественный ряд, иную фактуру. Отсюда вытекает следующее:
1. Существует возможность подмены действительно используемых стратегий конструирования этничности/национальной солидарности набором стратегий, якобы неизбежных по самой конструктивисткой концепции. Необходимо описание практикуемых стратегий, не связанных с чрезвычайными обстоятельствами и осуществляемых вне пределов досягаемости политических манипуляторов.
Релятивистская теория стремится быть социально и исторически фундированным конструктивизмом, не занимаясь только критикой этнонационализма как одной из стратегий. Кажется очевидным, что этнонационализм как социальный и политический проект также является "творческим символическим действием" — только не столь позитивным, сколь стратегии надстраивания гражданской солидарности над этническими границами. Но какая из стратегий будет более успешной? Здесь возникает вопрос о прогностическом потенциале конструктивизма. Мощная, утверждающая гражданские ценности конструктивистская критика этнонационализма тем не менее не может заменить вероятностного описания того, каким ресурсом дальнейшего развертывания обладают альтернативные — опасные для единства страны — стратегии конструирования солидарностей. Среди власть предержащих она не особенно действенна и еще менее существенна для массива тех обыденных стратегий, которые разворачиваются в повседневном жизненном мире "человека с улицы", будь то владелец торговой точки, солдат, а тем более офицер, служивший в Чечне или в иных горячих точках.
2. Репертуар этих стратегий варьируется — исторически, ситуативно, регионально. Русская этничность у казаков Дона реконструировалась иначе, чем у терских казаков Шелковского и Наурского районов Чечни8. У них иной коммуникативный контекст, иной набор "значимых других". Точнее, эти "другие" присутствуют иным образом. Но представления региональной специфики и ключевых элементов в сконструированной этничности не будут точными, если содержательно не описаны сами используемые людьми стратегии и если они заменяются явно концептуальными версиями.
Этнически сопряженное насилие
Различия теоретических подходов к пониманию этничности влекут за собой и различия в трактовке ими "природы этнических конфликтов", в частности, насильственных конфликтов с выраженной этнической составляющей.
Примордиализм исходит из неизбежности насилия как определенной формы взаимодействия "этносов" — объективно существующих общностей, обладающих коллективным сознанием, ментальностью, жизненным циклом и, соответственно, противоборствующими интересами и коллективными стратегиями. Поскольку этничность в примордиалистской трактовке рассматривается в качестве сущностного признака человека, а не средства категоризации, конструирования или упорядочения культурных различий, постольку насилие оказывается неустранимым, "объективным" атрибутом коллективного соперничества. С другой стороны, радикальный конструктивизм обнаруживает насилие чаще всего лишь в качестве элитарных стратегий. Здесь социальный мир и его "обыденные" конструкторы лишаются какой-либо автономии: они — чистые реципиенты тех моделей взаимодействия и мировосприятия, которые вносятся извне усилиями институциональных агентов. В крайней форме утверждается, что социальные науки создают язык и соответствующий дискриминационный дискурс, усваиваемый затем властными институтами и структурами, которые, в свою очередь, реконструируют социальный мир по соответствующим "шаблонам" и логике.