По результатам нашего исследования, 40% респондентов, признавшихся в совершении неудачной попытки самоубийства, учатся, 50,3% — работают и 6,7% не учатся и не работают. Уровень самоубийств в первой из указанных групп составляет 4,6%, во второй — 8,8%, в третьей — 6,1%. В общем числе всех покушавшихся на свою жизнь действительно преобладают студенты вузов, но лишь в силу их повышенного удельного веса в составе опрошенных, уровень же незавершенной суицидальности в студенческой среде не намного превышает средний по массиву (6,8%). Такой же показатель зафиксирован и в группе учащихся техникумов и ПТУ, в то время как среди школьников он еще ниже — 3,4% (табл. 6).
Таблица 6
Показатели суицидальности в разных социально-профессиональных группах респондентов, % ответивших
| Социально-профессиональные группы | Доля группы среди суицидентов | Доля группы в выборке | Суицидальные намерения | Попытки суицида |
| Учащиеся школ Учащиеся ПТУ, техникумов Студенты вузов Рабочие Представители интеллигенции Служащие-неспециалисты Военные и сотрудники милиции Торговые работники Предприниматели Не учащиеся и не работающие Иные категории | 8,8 8,8 26,5 17,6 5,9 2,9 0,0 17,6 6,0 5,9 0,0 | 18,0 9,1 27,4 12,2 8,3 1,2 3,5 7,9 3,9 6,7 1,8 | 16,1 17,5 21,9 18,6 24,4 50,0 4,0 32,5 21,1 17,6 12,3 | 3,4 6,8 6,8 10,2 4,9 16,7 0,0 15,8 10,5 6,1 0,0 |
| В целом по массиву | 100,0 | 100,0 | 20,2 | 6,6 |
С другой стороны, очевидно, что к числу молодежных групп с повышенным суицидальным риском могут быть отнесены служащие-неспециалисты (уровень суицидальности — 16,7%), работники сферы торговли (15,8%), предприниматели (10,5%) и рабочие (10,2%). Эти социально-профессиональные категории дают и по-вышенный процент суицидальных намерений: каждый второй опрошенный служащий и каждый третий торговый работник думали о совершении самоубийства. Самый низкий показатель суицидальных действий наблюдается, напротив, у представителей интеллигенции (4,9%) и учащихся школ (3,4%), а в группе военных и сотрудников правоохранительных органов сообщения о попытках самоубийства вообще отсутствуют.
Место жительства. Данный фактор, определяющий принадлежность индивида к тому или иному (городскому или сельскому) типу сообщества, издавна считается сильной детерминантой суицидального поведения. В соответствии с классической социологической традицией некоторые исследователи и по сей день рассматривают самоубийство как преимущественно (или даже исключительно) городское явление [25, с. 90; 26, р. 26]. Э. Дюркгейм, У. Томас и Ф. Знанецкий, М. Хальбвакс и др., наблюдавшие в своих исследованиях феномен городской сверхсуицидальности, объясняли его в терминах аномии и социальной дезорганизации. Повышенный уровень самоубийств в городах они считали закономерным следствием "урбанистского стиля жизни", неизбежно приводящего к росту социальной изоляции, ослаблению семейных и соседских связей, а также снижению эффективности системы социального контроля. Такой же позиции придерживался и П.А. Сорокин, усматривавший главную причину "эпидемии самоубийств", охватившей Россию в начале прошлого столетия, в усилении социальной дезинтеграции городских сообществ [27, с. 111–113].
Все эти процессы действительно были характерны для городской жизни многих стран Европы и США в период их индустриальной модернизации. Неслучайно, что на протяжении целого ряда десятилетий эмпирические исследования неизменно подтверждали правомерность сделанных классиками выводов9. Однако начиная с середины XX в., в мире неожиданно обнаруживается иная тенденция — к интенсивному исчезновению городской сверхсуицидальности. К 1950 г., по данным У. Шредера и Дж. Бигля, индексы самоубийств для городского и сельского населения США практически сравнялись, составив 11,9 и 10,6 соответственно [28]. Это позволило Дж. Джибсу спрогнозировать дальнейший рост числа самоубийств среди жителей сельских районов не только в Америке, но и в других странах мира [29, р. 244]. В 1960–1970-е годы эта тенденция проявилась, в частности, во Франции и Финляндии [11, р. 557], Югославии и Польше [5, р. 438], а затем (в середине 1980-х годов) была обнаружена и в Советском Союзе. По сообщению М. Ярош, в конце 1990-х годов в польских деревнях и селах самоубийств совершалось на 40% больше, чем в городах, в то время как в 1950-е годы это соотношение было обратным [5, р. 435].
Что же касается нашей страны, то данные относительно территориальной структуры самоубийств, имеющиеся в отечественной литературе, весьма противоречивы. Исследования Я. Гилинского, например, показали, что уже в 1986 г. в СССР уровень завершенных самоубийств в сельской местности был почти на 30% выше, чем в городах. Индексы суицидальности были тогда равны 27,5 и 21,2 соответственно. К середине 1990-х годов этот разрыв еще больше усилился: превышение числа сельских суицидов над городскими достигло 36,4%, а коэффициенты смертности от самоубийств равнялись, соответственно, 50 и 36,6 [20]. Вместе с тем, С.В. Кондричин в своем исследовании, базирующемся на статистике самоубийств по 40 регионам России, зафиксировал обратную корреляцию между удельным весом сельского населения и индексом суицидальности (–0,379 для р=0,016). Следовательно, чем менее урбанизирован регион, тем реже там случаются самоубийства, и наоборот [30, с. 103].
Результаты нашего опроса подтверждают общероссийскую тенденцию, выявленную Я.И. Гилинским на основе анализа статистических данных по завершенным самоубийствам. Они свидетельствуют, что сельская среда сегодня более суицидогенна, чем городская (табл. 7).
Таблица 7
Суицидальные намерения и попытки в зависимости от места жительства респондентов, % ответивших
| Типы суицидального поведения | Иваново | Районные города области | Районные города и села | Села и деревни |
| Мысли о самоубийстве Попытки самоубийства | 19,4 5,3 | 20,1 5,6 | 20,9 6,5 | 21,4 8,5 |
Наименьшее число суицидальных намерений и попыток самоубийств наблюдается, как видим, в областном центре, наибольшее — в деревнях и селах Ивановской области. И хотя обнаруженные различия не столь велики, чтобы их можно было считать статистически значимыми, общая тенденция вполне очевидна. При этом чем мельче населенный пункт и меньше численность проживающих в нем жителей, тем выше риск совершения самоубийства.
Данная ситуация, характерная, по-видимому, и для других регионов России, на первый взгляд полностью расходится с классической теорией самоубийств. На самом деле глубинные источники девиации, указанные классиками социологии, в принципе остались прежними. Они лишь сменили свою локализацию, переместившись из крупных городов в провинцию под влиянием тех трансформационных процессов, которые сопровождали коренную ломку общественного и экономического строя в нашей стране в конце 1980-х и особенно в 1990-е годы. Хроническая безработица на селе, постоянная ее угроза в малых и средних городах области, прогрессирующая бедность, углубление материального и социального неравенства, наиболее остро затронувшие провинциальную молодежь, блокирование возможностей достижения желаемых социальных позиций при отсутствии четких и всеми соблюдаемых правил игры в экономической и политической жизни общества вызвали общее разочарование, чувство незащищенности и тем самым способствовали распространению образцов самодеструктивного поведения в молодежной среде. Следовательно, есть основания утверждать, что в российской глубинке сегодня сложился тот же самый "ситуационный синдром"10, который столетие назад стимулировал драматический рост самоубийств в крупных городах и мегаполисах. Вместе с тем, материалы исследования показывают, что тип локальности и размеры населенного пункта — это вторичные факторы по отношению к социальным и экономическим.
Факторы суицидальности
Безработица. Многие исследователи, начиная с Э. Дюркгейма, особо подчеркивали роль безработицы в детерминации самоубийств. Потеря работы — сильный психотравмирующий фактор и первичный источник стресса, "запускающего" механизм суицидального поведения. По мнению Б. Янга, безработица ведет к ослаблению индивидуальной идентичности, являющейся функцией трудовых ролей, к разрыву фундаментальной связи человека с обществом и в конечном счете — к социальной дезинтеграции [31, р. 89]. Утрата прежнего социального статуса способствует также формированию психологического "комплекса неудачника" у мужчин в связи с невозможностью выполнения ими традиционной роли главы семьи, усиливает социальную изоляцию индивидов [4, р. 61]. Поэтому безработные традиционно считаются "одной из самых суицидоопасных социальных групп" [5, р. 443].
Безработица, отмечают П. Маккол и К. Лэнд, влияет на уровень самоубийств среди молодежи через создание конкуренции на рынке труда, обусловленной ростом удельного веса молодежной когорты в общей структуре населения [4, р. 62–63]. По данным Д. Фримана, однопроцентное увеличение числа безработных результируется в усилении суицидальной активности молодежи на 0,17% [3, р. 193]. Д. Эштон оценивает данную зависимость как еще более трагичную: рост безработицы на один процент, полагает он, ведет к увеличению самоубийств на 4,1% (см.: [32, с. 90]). Тесная прямая корреляция между этими переменными зафиксирована и в целом ряде других эмпирических исследований, проведенных как в нашей стране [30, с. 104], так и за рубежом [31, 33].