Саттлер увязывает явление интуиции с явлением понимания, подчеркивая, что последнее предполагает “интуитивное проникновение в суть”, т.е. нечто значительно более широкое, чем рациональное научное объяснение. Он акцентирует внимание на наличие ощущения понимания, т.е. того, что ты знаешь, нечто, что ты знаешь, но при этом, данное знание не выражено посредством логических абстрактных понятий. Однако, это не мешает действовать на основании таких ощущений. Причем подобное ощущение может касаться как некоторого отдельного явления реальности (т.е. какого-либо уже выделенного фрагмента) так и всего мироздания в целом. Вместе с интуицией ощущение понимания пронизывает весь процесс рационального познания. Когда в конце данного процесса в результате деятельности “интуитивного разума” появляется новое знание, то сначала у нас возникает ощущение его наличия, (т.е. того, что мы нечто поняли) и, только потом начинается его выражение посредством языка абстрактных понятий. При этом, по замечанию Саттлера, утрачивается полнота, богатство, целостность явления (иначе — его уникальность). Ведь при подобном переводе выделяются универсальные свойства, присущие всему классу подобных явлений, а уникальные свойства отдельного конкретного явления остаются “за бортом”. То есть, такой перевод весьма частичен и неполон. И, чем большую роль в исследовании явления играют его уникальные свойства тем менее адекватен подобный перевод. Наименьшая адекватность выражения (всей полноты, богатства, целостности) имеется, конечно, в отношении Универсума в целом, поскольку в качестве главного определяющего его свойства выделяется бесконечность составляющих его неоднородностей (т.е. уникалий), и, посредством логических терминов, мы можем только зафиксировать существование этой бесконечности и этой неоднородности, но отнюдь не составляющее их содержание. Недаром еще неоплатоники, называя подобное ощущение “слиянием с Единым”, (т.е. с сутью мироздания), говорили о нем как о возможности соприкосновения с некоторым высшим знанием, наличие которого можно ощутить, но выразить его содержание (перевести на язык привычных для нас логических терминов) невозможно.
Отсюда возникают два вопроса: первый — насколько подобная трактовка данного ощущения, как наличия знания о всем мироздании соответствует реальности? Иначе — действительно ли причиной возникновения подобного ощущения служит вся бесконечность составляющих мироздание, чье влияние мы воспринимаем подобным образом? С точки зрения классического рационального познания (а Саттлер постоянно подчеркивает, что критикуя данный способ он пользуется его же средствами за неимением иных) косвенным доказательством такого соответствия могут служить вышеупомянутые ощущения понимания, касающиеся отдельных явлений на основании которых возможно осуществление практических действий. К сожалению, Саттлер придавая такое важное значение интуиции и пониманию, упомянул о них в самых общих чертах. Второй вопрос: а зачем нам нужно подобное знание, подобный способ мировосприятия? Ведь, если так можно выразиться, эволюция познавательных способностей человека, обусловливаемая поначалу природными, а затем — и социальными факторами, наверное, не случайно пошла по пути абстрагирования. Уже посредством чувственного восприятия мы представляем мир в виде совокупности отдельных предметов, каждый из которых в свою очередь воспринимается как совокупность (пусть даже, если угодно, целостность) отдельных, конечных по числу, свойств; в то время как этих свойств — бесконечность. Однако, надо понимать, выделение именно этих свойств определенного уровня, способствовало чисто физическому выживанию человека (или точнее, его предков). Вместе с тем, параллельно подобным чувственным образам, возникающим в результате членения мира на отдельные явления, существовало целостное мировосприятие, когда за каждым отдельным явлением ощущался весь мир. То есть, существовало ощущение полного знания о нем, полного понимания его. В природных условиях подобное восприятие также имело большое значение для выживания человека. Но, в условиях созданной им “второй природы”, подобное восприятие почти перестало быть необходимым для выживания. Перевес получило абстрактное, рационалистическое, аналитическое восприятие, представляющее мироздание в виде набора конечных явлений. И долгое время, казалось, что это единственный истинный способ достижения знания, адекватного реальности; единственный путь, следуя которому можно достичь теоретической истины, служащей основой для верных практических действий.
Но за самообман приходится дорого расплачиваться. Наличие современных глобальных проблем, порожденных глубоким разрывом между возможностями человека в преобразовании окружающего мира и его знаниями о нем, свидетельствует, что концептуальный способ познания оказывается недостаточным, чтобы действовать адекватно реальности. Но главное все же, не в удовлетворении утилитарных потребностей с целью простого физического выживания, а в стремлении человека к познанию мироздания, поискам своего места в нем, и обретению, таким образом, смысла своего бытия. И любая остановка на этом пути, любое удовлетворение чем-то одним ведет к деградации человека, его психическому и физическому вырождению.
И не удивительно поэтому, что именно в биофилософии Саттлер поднимает вопрос о необходимости новой методологии познания, без которой, в конечном итоге, невозможно сохранение человека и всех живых существ на Земле.
В итоге вернемся к авторскому пониманию термина “биофилософия”. Как уже упоминалось, по замыслу Саттлера вся книга — развернутое определение этого понятия. Но в чем его суть?
В поисках способа обретения исчерпывающего ответа на вопрос: что есть жизнь, Саттлер рассматривает все основные способы и средства познания современной научной методологии и приходит к выводу об их недостаточности для ответа на поставленный вопрос.
Следовательно, вся современная методология оказалась рассмотренной Саттлером применительно к поискам решения конкретной проблемы связанной с отдельным явлением.
Исходя из работы Саттлера можно сделать вывод о том, что основой для подобного подхода служит то место, которое явление жизни занимает среди остальных явлений космоса: оно не сводимо ко всем остальным (физическим, химическим и иным) явлениям, и, вместе с тем, возникает на их основе, вбирает их в себя, существует в тесном сплетении с ними как со своим окружением. Причем это сплетение настолько тесно, что по мнению многих исследователей представляет собой единую систему, расчленение которой в процессе изучения неприемлемо, поскольку приводит к грубейшим искажениям.
Кроме того, из вышеизложенного напрашивается вывод, что жизнь явилась основанием для возникновения такого явления как познание. Ведь только живые существа в состоянии познавать мир. (Правда, вопрос о том, что понимать под познанием, остается открытым; а значит, остается открытым и вопрос, способны ли все живые организмы к познанию, или эта способность присуща только некоторым из них. Но эта интереснейшая тема заслуживает отдельного разговора).
Впрочем, сам Саттлер в своей работе не делает подобных выводов. В принципе он только констатирует факты, ограничиваясь постановкой проблем. Но тем, как он их ставит, уже намечаются, пусть в самых общих чертах, возможные направления поисков их решения. (Недаром Лакатос в своей знаменитой работе “Доказательства и опровержения” замечает, что правильная формулировка задачи содержит в себе ее решение).
И наверное, в том и заключается новаторское значение работы Р.Саттлера, что он представил уже известные проблемы таким образом, каким их еще никто до него не представлял, указав тем самым возможность нового способа философствования, нового ракурса взгляда на мир.
Резюмируя понимание Р.Саттлером биофилософии, надо отметить, что имеющиеся в литературе разноречивости в трактовке термина “биофилософия”, отражающие реальную полярность позиций и реальную проблемность ситуации, в которой оказалось развитие современной биологии, Саттлер предлагает достаточно традиционное понимание биофилософии как методологии, но методологии не традиционной, а новой неклассической.