В этой связи, есть все основания назвать В.В. Розанова прямым наследником идей славянофилов, Ф.И. Тютчева, Ф.М. Достоевского, Н.Я. Данилевского, В.И. Ламанского, Н.Н. Страхова и К.Н. Леонтьева. Особенно это проявилось в его историософской работе "Война 1914 года и русское возрождение", которое без всякого сомнения можно отнести к ярким образцам неославянофильского направления мысли (в их числе статьи и работы В.Ф. Эрна, Л.А. Тихомирова, М.О. Меньшикова, С.Н. Булгакова, С.Н. Дурылина).
В ней он оценивает духовную ситуацию, характерную для первых месяцев мировой войны 1914 года, приводя причины существенного отличия двух различных духовных цивилизаций - германской от русской. Сама форма данного произведения разделяется на несколько отдельных статей. Среди наиболее интересных и для нас важных следует назвать следующие его выступления: "На улицах Петербурга", "Забытые и ныне оправданные. (Поминки по славянофилам)", а также "Немцы у себя и у нас". Во многом эта работа стала предтечей произведений В.Ф. Эрна "Меч и крест" и "Время славянофильствует", где он также как и В.В. Розанов отмечает причину немецкой жестокости с духовным кризисом в Германии, который определяется в преобладании начал либерализма и рационализма.
В своем произведении Василий Васильевич приводит вопиющие факты жестокого обращения немцев (врачей, военных и чиновников) к русским (а также к женщинам).
Подобные проявления жестокости Розанов объясняет повсеместным проявлением в немецкое сознание антирусских идей, которые насаждались большой когортой германских идеологов. Здесь же, уже в полной мере можно говорить о зарождении первых симптомов будущей чумы ХХ века - немецкого фашизма, столь тонко подмеченными В.В. Розановым в этой работе.
Основной причиной жестокости немцев, публицист считал их отход от традиций христианства и немецкого романтизма, главными выразителями которого были Гете, Шиллер и Шеллинг. Приход же германских народов к протестантизму и идеалам Нового времени еще более усугубило ситуацию.
В итоге к концу ХIX века, в немецком общественном сознании победили материалистические и естественнонаучные идеи Фохта, Бюхнера и Молешотта, которые окончательно выбили из них христианские традиции и нравы. И сама христианская вера у немцев превратилась в пустую формальность. Это в частности выразилось в международной политике Бисмарка и императора Вильгельма II.
При этом, Розанов вспоминает идеи славянофилов, которые с его точки зрения, стали предтечей русской консервативной традиции и он сам вполне естественно считал себя ее наследником. В этой связи, он вспоминает братьев Аксаковых, А.С. Хомякова, Ф.И. Тютчева, М.Н. Каткова, М.П. Погодина, Н.Я. Данилевского, Н.Н. Страхова, Ф.М. Достоевского и К.Н. Леонтьева.
В статье "Забытые и ныне оправданные" философ предварил идею В.Ф. Эрна о том, что само "время славянофильствует", что грешно и стыдно в этот переломный момент в истории России не быть патриотом своей страны. Как же это сегодня для нас актуально, особенно после агрессии стран НАТО против миролюбивой и православной Югославии. Ведь и первая мировая война началась после агрессии Австро-Венгрии и Германии против интересов сербского народа.
В "Последних листьях" 1916-17 годов, Розанов закончил развивать свой излюбленный жанр художественно-философской мысли, оказавший своеобразное воздействие на русскую литературу ХХ века. Он здесь как бы пошел дальше "Опавших листьев", "Уединенного", "Сахарны", "Мимолетного".
С 1916 года Василий Васильевич стал именовать свои подневные записи "Последними листьями". Это можно объяснить прежде всего тем, что писатель, остро ощущая конец личной жизни, как бы прощается со своим читателем. И во многом, поэтому, в них подводил итоги собственной деятельности в литературе, глубоко оценивая каждое свое слово, которое в любой момент могло бы стать последним. Подводя итог всему пережитому он отметил: "Я весь вылился в литературу. И "кроме" ничего не осталось".
В этих листьях, его больше, чем раньше, тревожит дальнейшая судьба России, ее целостность и усиление в обществе нигилистических и разрушительных идей. Розанов видел явное возрастание в обществе, в прессе и в государственных структурах страны сильное влияние определенных еврейских кругов, масонства и русской революционной интеллигенции на эти процессы и предостерегал страну об опасностях либеральных, нигилистических и эгалитарных идей, которые несли в общество хаос и разрушение.
В "Последних листьях", Василий Васильевич не переставал размышлять над судьбами русского народа, не стремясь при этом прийти к какому-либо заранее данному выводу. Сфера интимной жизни всегда являлась для него главенствующей. Оттуда, из семейно-личностной жизни он взирал на национальный вопрос, на революцию, на противоборство различных, но не приемлемых для него по самой своей сути партий как таковых.
Поэтому, его во многом противоречивые взгляды резко критиковались в радикальной и либеральной печати и он обвинялся Д. Мережковским и Д. Философовым в том, что является одним из "самых ярких представителей темных и злых общественных сил".
Особую тревогу у Розанова вызвало постижение разрушения в общественном сознании устоев традиционной семьи, которая была залогом развития и укрепления русской государственности. Он вполне позитивно относился не только к традиции русской православной семьи, но и к мусульманским и иудейским традициям. Но, при этом, философ предлагал взаимное уважение, взаимодействие, а не насильственное навязывание своей особенности в семейные традиции других народов. Беспокоило его именно проникновение еврейства в семейные традиции прежде всего православного народа (особенно русского), а также мусульман.
В "Последних листьях" 1917 года, Розанов глубоко скорбит о происходящих революционных событиях в стране и особенно отречение царя Николая II от власти. Его сильно расстроил сам ход данного трагического факта, приведший Россию к новым смутным временам (они на новом историческом витке продолжаются и сегодня, после распада единого прежде государства), которые выражались в отсутствии твердой государственной власти и религиозной традиции, гарантом и осуществителем которого он считал государя.
Окидывая взором исторический путь "революционной России", Розанов видел трагедию в том, что инородцы - немцы и евреи - стали оказывать решающее влияние на основные события в стране. Суть революции виделась Василию Васильевичу и в том, что "чиновник" был невыносим. Он был внешне холоден, бездушен и вообще перестал заботиться о русском государстве. Таким образом, сам чиновник превратился в "мундир без души и совести" и перестал служить государству.
Розанов рассуждает дальше: чиновник стал тихо продавать частицы России, а немец и еврей стали "обходить чиновника". Еще в "Сахарне", летом 1913 года, под знойным солнцем Бесарабии, Василий Васильевич записал следующее на листке: "Революция - это какой-то гашиш для русских... Среди действительно бессодержательной, томительной, пустынной жизни. Вот объяснение, что сюда попадают и Лизогубы, да и вся компания "Подпольной России", довольно хорошая (хотя и наивная), и Дебогорий Мокриевич". Заканчивает он запись следующими словами: "В Петербурге уже исключительно проходимцы - социал-проходимцы".
Самовлюбленность - вот, с точки зрения Розанова, суть революции, а также тупая вера в свою правоту и непогрешимость. В революции люди теряют наслаждение сегодняшним днем, осознанием действительности и живут "завтрашней радостью, которая становится стимулом человеческой жизни. Всех людей она делает нереальными - тенями. Введя, при этом, каждого человека пустоту относительно "сегодня", революция, говорит Розанов, бесконечно "огорчила и сквасила" человека и "прокисла" целый век.
Революция изгнала из жизни доброту, благость, красоту, которые могли бы спасти мир. Она уничтожила "прекрасных и счастливых" и вот Розанов написал реквием уходящего мира и нормальной жизни в России.
Презирая события революционной смуты 1917 года, Василий Васильевич безусловно верил в "бесконечно далекий день", в то, что "будет, будет заря". И вполне, как пророчество, звучат ныне его слова, записанные им в 1915 году о революционерах, взрывающих русскую землю: "Еще подышит "синий человек", лет 40, пожалуй - все 85 и наконец - перевернется книзу лицом, последний раз "укусит землю", вздрогнет и вытянется. О, Господи... Как тяжело".
Октябрьская революция и последовавшая за ней разруха и голод вывели его из равновесия: в его душе неожиданно с огромной силой всплыли былые антихристианские, языческие настроения. Ярким свидетельством переживания Розанова в этот период стали периодические выпуски уникального по своему накалу трагических чувств "Апокалипсиса нашего времени" (1917-18). Писатель придал революционным событиям форму вселенской катастрофы, крушения всей европейской цивилизации и христианской культуры. С небывалой силой вырвавшийся у Василия Васильевича апокалиптический "вопль" о гибели России стал одним из выразительных литературных свидетельств трагической революционной эпохи.
Но, как вполне обоснованно считают С.Р. Федякин и А.Н. Николюкин, Розанов лишь по внешности выглядит отступником, проклинающим христианство и вернувшимся к давним, излюбленным темам: к иудаизму и Египту. Слишком уж болезненно он порочит Новый Завет, противопоставляя ему Ветхий. Его "Обращение к евреям" в октябре 1918 года, которое он хотел сделать предисловием к одному из выпусков "Апокалипсиса", выдает и тайную, горестную причину его озлобления - это внезапная смерть сына, в которой Василий Васильевич готов был видеть карающую руку Провидения.