Самый крупный осколок СССР хоть и сумел удержать статус империи (“великой державы”), но тоже не без проблем в плане легитимности — смотри чеченскую фронду — как начало противостояния центру. Вот “малая родина”, коей клянутся все националисты, этих проблем, конечно, не знает. Чтоб быть лояльным своей Эстонии или своей Ичкерии, ее достаточно просто любить, вслушиваясь в мелодию родной речи и вдыхая ароматы заветных урочищ. Империя же, будучи государством, не вмещающимся в рамки малой родины, требует не любви, а уважения. Лояльность к ней — это лояльность к Закону. Законы не любят — их уважают, это и есть легитимность. Но важно также, на что опирается уважение.
В Стране Советов единственной опорой была военно-полицейская мощь. И чуть она ослабла — все, прощай, империя. А новая Россия предстала страной демократической — ее легитимность и была признана во всем мире как правовая. Почему же дома вышла осечка? А потому, что одной демократии тут мало: нужна еще культура правосознания — умение уважать в законе не силу, но само право. А с этим у наших людей плохо, этому нас не учили, и самые “наши” тут как раз националисты. Что титульные, что нетитульные.
Дудаев с Масхадовым ведь не испытывали затруднений с самоидентификацией в качестве офицеров имперской армии, той, что давила чеченцев в 20-х годах и гнала вагонами в Казахстан в 40-х. Дудаев, говорят, очень гордился своими советскими орденами, в том числе полученными за бомбежки Афганистана. Еще бы: ведь СССР был мощнейшей сверхдержавой, наводившей страх на весь мир, такой и присягнуть не стыдно! А что — Россия, второразрядная страна “между Нигерией и Португалией”? Что в ней советскому джигиту уважать, какую такую “правовую легитимность”?
Отсюда три вывода.
Первый: Португалию все-таки догонять надо, чтобы люди почувствовали смысл права как возможности каждому честно продвигаться до уровней, отвечающих его способностям (при всем уважении к Португалии, Россия все-таки способна на несколько большее). Второе: законы, охраняющие целостность России и тем защищающие ее конкурентные потенции и позиции, надо блюсти жестко, дабы те, у кого плохо с правосознанием, ощутили хотя бы силу права. Третье: люди, связавшие свою жизнь с Россией, должны ощутить также и пользу права. Для этого все наши меньшинства, включая этнические, и все наши граждане должны быть защищены законом от дискриминации.
Как это сделать, империю учить не надо. Вопреки антиимперскому мифу этносы метрополий отнюдь не всегда процветали за счет колоний. Анатолия при Османах была беднее Балкан, жители Центральной России всегда — и в Российской империи, и в СССР — жили похуже “инородцев” западных окраин. Но и там, где экономический потенциал колоний изначально сильно отставал от метрополий, разрыв со временем сокращался. Уровень жизни в Африке и в Центральной Америке до сих пор отстает от европейского, но он уже и полвека, и век назад, после ухода колонизаторов, был куда выше, чем до их прихода. А в Северной Америке и в Австралии он давно превысил среднеевропейский порог. Причем ни австралийским, ни канадским колонистам и аборигенам не понадобилось устраивать “бостонских чаепитий”.
Что же до политических прав, самоуправления меньшинств, то это Эстония со Словакией не готовы дать автономию своим “инородцам” (Грузия с Сербией, может, и готовы бы, да не в силах сдерживать сепаратизм). А империи — пожалуйста, у них на то есть и сила, и опыт. У минимально демократичных — еще и добрая воля. Что говорить об империях современных, почти сплошь, по сути, федеративных, когда даже в нашей “тюрьме народов” были “узники” с очень широкими правами самоуправления. И если они не бунтовали, как Польша, то и неплохо себя чувствовали, как Финляндия.
И удивляться тут нечему: право — это не “воля господствующего класса”, как учили марксисты, и не воля “коренного” или “государствообразующего” этноса, как учат националисты. Это — вписанная в универсум мировой цивилизации воля государства, стоящая над всеми сословными и общинными волями. Где ж ему, праву, и было возникнуть, как не в империи? Оно там и возникло и там же развивалось, в том числе по пути утверждения личных прав — экономических, политических, социальных, культурных. Достаточно сравнить крупнейшие в мировой истории империи с их окружением, чтобы понять, как на самом деле сопрягался либерализм с империализмом.
Либерализм — это торжество свобод и прав личности. Но система права в развитом виде (с детально прописанным правом частной собственности, с состязательной юстицией и т.д.) сложилась не в каком-то идиллическом уголке “первобытной демократии”, а в имперском Риме. Базовые институты рыночной экономики, без которых невозможна частнопредпринимательская инициатива (акционерные компании, биржи и др.), возникли и/или развились тоже в империях — Голландской и Британской. Первую пенсионную систему создал канцлер Германской империи О. Бисмарк, введя в 1889 году Закон о социальном страховании рабочих и Закон о пенсии по старости.
Конечно, не все империи и не во всем отличались либерализмом: имперская мобилизация часто требовала от общества перенапряжения сил, а гармония прав и обязанностей никогда не дается легко. Глупость правителей, жадность элит тоже способствовали тому, что власть и общество не справлялись с грузом проблем и разлагались, позволяя революционерам и их черносотенным спарринг-партнерам добивать империю и свободу мятежами и погромами. Как это было в начале ХХ века в эсеровско-большевицкой Российской и в “младотурецкой” Османской империях (сколь ни традиционны были в этих странах гонения на иудеев и, соответственно, на армян, но таких погромов, какие прокатились на закате империй, прежде не бывало).
За чередованием взлетов и падений великих держав трудно не видеть закономерности: именно в империях вызревали ключевые условия для становления свободного общества — многообразие социальных и этнических групп, многоязыкость больших городов, условия, высвобождающие людей из мифологизированных пут общин и сект и подчиняющие их основанным на Законе рациональным инструментам социального контроля.
Сегодня у нас свои мифы и свои путы, в чем-то, может, не менее липкие, чем прежние, вековой давности. И смысл либерального учения, как тогда, так и теперь, — не в том, чтобы частную свободу гордо противопоставлять общей законности, а в том, чтобы показывать пути развития первой из второй, следуя логике правообразования. Но наши “ортодоксальные либералы”, дружно заклеймившие идею либеральной империи как ересь и “оксиморон”, похоже, не в курсе, что этими “оксиморонами” и определялась в веках история свободы. Они не хотят видеть, что в антиимперской “борьбе за права народов” места для прав человека все как-то не находится, что взывающий к голосу крови и почвы революционный национализм дает худшие образцы деспотизма.
А когда закипает волна бессмысленных и беспощадных этнических бунтов, с непременной чисткой малых родин от инородцев, кто в состоянии защитить право личности на жизнь и свободу, на построенный своими руками дом, на привычную среду и работу? Никто, кроме имперских коммандос. Если они не опаздывают, как в горбачевском СССР, не пытаются полюбовно договориться с бандитами, как в раннеельцинской России, и не занимаются мародерством, как в России позднеельцинской и (увы) путинской.
Сколь ни отвратительна бывает имперская полиция, но “национально-освободительная” смута много хуже, хотя бы уже потому, что с нее все и начинается. И лучше всего, если для нее просто нет почвы. А это бывает там, где социальная среда деэтнизирована до такого уровня, когда этническое самосознание перестает быть политическим фактором, ограничиваясь сферой языка и быта. Для этого ассимилировать этнические меньшинства, а тем паче вырезать и изгонять их совсем не надо. Достаточно нейтрализовать притязания этносов на статус “государствообразующих наций”, чем все империи и занимаются — с большим или меньшим успехом. И за редкими исключениями, вроде нацистской Германии, они не щадят при этом и свои титульные этносы.
Не зря русские наци, наши “скины”, так молятся на Третий рейх: больше не на кого. Ведь даже СССР, со всеми его шараханьями от интернационализма к русификаторству, все же размывал наряду с прочими и русский этнос. Чего “р-р-русские патриоты” (патриоты чего? какого отечества?) не могут простить ему больше, чем сталинское людоедство.
В мировой политике — как в природе: одни империи умирают, давая жизнь другим. Передавая им и свои проблемы, и накопленный опыт их решения. И если благами цивилизации ныне наслаждаются многие страны, от империй отпавшие, то только потому, что они восприняли и сохранили формы жизнеустройства, ставшие — через долгий процесс столкновения и притирки интересов и устоев мировых империй — базисными ценностями человечества.
Но жизнь не стоит на месте, и этот процесс не прекращается. Кто вносит в него вклад, тот и уважаем дома и в мире. А у кого не получается, тому остается бурно негодовать и снаряжать шахидов. Или прислоняться к более успешным соседям, вливаясь в новую современную империю, вроде Евросоюза.
Мы уже решили, куда вольемся? Если нет, то о чем спор. Многоязыкая Россия XXI века может стать легитимным государством лишь в качестве энергичной правовой (либеральной) империи. Которая, сохраняя уважение к себе и к честным конкурентам, будет добросовестно продвигать интересы своих граждан в мире, понимая, что никто другой за нее этого не сделает. И если она таким образом будет эффективно выводить свои общины и племена “за грани замкнутого национального существования в мировую ширь” (Н. Бердяев), то соблазны сепаратизма и нацизма если и не отпадут вовсе, то хотя бы перестанут угрожать существованию Российского государства и благополучию его граждан.
Что для этого требуется от всех нас, сформулировал как-то на радиостанции “Эхо Москвы” Шамиль Бено, бывший некогда “министром иностранных дел” у Дудаева: “Все мы, независимо от того, как нас зовут — Шамиль, Иван, Исаак и т.д., — должны считать себя в первую очередь гражданами России. Первичная идентичность должна быть гражданская, а затем уже по культурной принадлежности — русский, чеченец, армянин, еврей — в своем быту”.