Михаил Копылов
Общеизвестно, что целью познания является получение истинных текстов, или знаний. И в то же время само понятие истины до сих пор вызывает ожесточенные дискуссии, а иногда, когда ума на дискуссии не хватает, просто едкие усмешки. Подчас подвергается сомнению даже существование истины как таковой. Авторы всех этих рассуждений, по всей видимости, знают, во что метят. Ведь согласиться с этим тезисом о невозможности истины означает согласиться с тезисом о невозможности познания.
Вводится понятие истинности и анализируется процедура определения истинности (верификации) для единичных (в том числе разбирается известный парадокс лжеца) и неединичных высказываний. В связи с последним исследуется феномен понятия (а также вопросы его формирования в индивидуальном языке) и феномен парадигмы познания.
Общеизвестно, что целью познания является получение истинных текстов, или знаний. И в то же время само понятие истины до сих пор вызывает ожесточенные дискуссии, а иногда, когда ума на дискуссии не хватает, просто едкие усмешки. Подчас подвергается сомнению даже существование истины как таковой. Авторы всех этих рассуждений, по всей видимости, знают, во что метят. Ведь согласиться с этим тезисом о невозможности истины означает согласиться с тезисом о невозможности познания.
Дискуссии об истине начались, наверно, даже раньше времен Аристотеля. Но во времена последнего суть их состояла в следующем. Взяв в качестве определения истины свойство высказывания соответствовать предметному миру, древнегреческие софисты делали отсюда вывод, что любое высказывание либо истинно, либо ложно. Отсюда было уже совсем недалеко до нашумевшего парадокса лжеца. Для этого надо было лишь придумать следующее высказывание: “Я лгу”, а еще лучше - “Это высказывание ложно”.
А также известная модификация этого парадокса о царском указе, в котором велено всем лжецам (входящим в столицу) отрубать голову. Достаточно было на вопрос о том, зачем ты сюда пришел, ответить “Чтобы меня обезглавили”, как органы правосудия тут же приходили в замешательство (в определении меры наказания).
Нетрудно убедиться, что ни одно из этих высказываний невозможно отнести ни к истинным, ни к ложным. Остается теперь отсюда сделать вывод, что идея истины есть идея-фикс или по крайней мере имеет в принципе шаткие устои. Парадокс лжеца до сих пор тревожит умы логиков, поскольку до сих пор считается неразрешенным. Мало того, многие логики, ухватив принцип построения парадокса лжеца, понапридумывали еще множество разных парадоксов, хоть и не столь известных и не пользующихся такой популярностью, как парадокс лжеца, но тем не менее тоже вызывающих священный трепет в сердцах (а точнее – в умах) логиков. Одним из таких парадоксов второго эшелона является, например, высказывание “Я ничего не знаю”, которое, по замыслу его создателей, тоже должно приводить в замешательство даже видавших виды искателей истины.
Что можно противопоставить этим конструкциям и этим рассуждениям? Руководствуясь тем очевидным определением истины, которое было приведено выше, для определения верификационого статуса (истинности-ложности) любого высказывания нужно соотнести его содержание с той предметной ситуацией, к которой оно привязано. Попытка сделать это по отношению к высказыванию “Я ничего не знаю” оказывается успешной и парадокс благополучно разрешается, так как истинность этого высказывания зависит исключительно от того, кто его произносит. Однако по отношению к парадоксу лжеца этот метод терпит фиаско, поскольку в парадоксе лжеца говорится исключительно о верификационном статусе высказывания, в-статус которого мы и пытаемся установить. Это обстоятельство и направляет исследование на ложный путь - определить в-статус высказывания, анализируя исключительно само это высказывание. Правильным завершением исследования будет вынесение заключения, что в-статус данного высказывания (парадокса лжеца) определить невозможно, но не потому, что идея истины покоится на шатких основаниях, а потому, что предъявляемое высказывание не соответствует требованиям к нему, вытекающим из определения истины.
Итак, теперь понятно, что всяческие псевдопарадоксы не представляют проблемы для познания. Намного более серьезна для него проблема, связанная с необходимостью верификации, то есть определения в-статуса не единичных (коими были оба рассматриваемых выше парадокса), а общих высказываний, выполняющих в науке основную роль. Проблема здесь состоит в том, что продемонстрированный выше метод верификации для общих (да и для частных) высказываний не пригоден, так как в таких высказываниях говорится о множестве единичных предметных ситуаций. Существование неединичных высказываний связано с органически присущим языку феноменом понятий, состоящему в обозначении одним десигнатом множества предметных сущностей. Первоначально возникнув как средство экономии обозначений, этот феномен затем приобрел совершенно другое значение (связанное с операцией вывода из одних высказываний других высказываний). Но как же познание разрешает указанную выше проблему?
Сначала заметим, что данная проблема относится лишь к тем высказываниям научной дисциплины (Н-дисциплины), которые верифицируются исключительно опытным путем, поскольку все остальные приобретают статус истинных за счет процедуры вывода. В связи с этим сразу же возникает вопрос: на каком основании результаты опыта, проделанного всего с несколькими (а в идеале - с одним) экземплярами объемов, соответствующих каждому десигнату (здесь и далее под словом десигнат имеется в виду слово или словосочетание (или словогруппа), то есть то, что в логике обозначается разными терминами: "имя", "знак", "означающее". Но чтобы избежать путаницы (с другими значениями этих слов - они применяются довольно широко и в разных дисциплинах) мы будем пользоваться словом "десигнат"),
включенному в описание опыта, распространяются на все остальные экземпляры объемов этих десигнатов? На основании уверенности в том, что парадигма опыта во всех этих случаях будет воспроизведена, поскольку она полностью заключена в содержаниях упоминаемых выше десигнатов, вследствие чего ставящий опыт будет подбирать для опыта только “правильные” экземпляры (то есть соответствующие парадигме опыта), а значит опыт будет иметь те же результаты, которые имел для экземпляров, с которыми он действительно был осуществлен. Таким образом, становится ясно, что верификация общих невыводимых высказываний связана с воспроизводством парадигмы, которое, в свою очередь, связано с процессами формирования содержаний понятий и воспроизводства единого языка.
Приступим поэтому к обсуждению этого процесса формирования содержаний понятий пока для индивидуального языка. Но сначала нам предстоит выяснить, что же такое содержание понятия. Содержание понятия - это совокупность всех истинных общих высказываний, подлежащим которого является десигнат данного понятия. Все эти общие высказывания постепенно проявляются в процессе дефинирования понятия. Нетрудно убедиться, что процесс дефинирования понятия представляет из себя циклическое повторение пары операций: добавления элемента содержания (высказывания об определяемом десигнате) и операции усомнения полученного в результате содержания путем предъявления такого экземпляра, который принадлежит объему, соответствующему полученному на данный момент дефинирования содержанию понятия, но не принадлежит объему определяемого понятия (например, является телегой, но не является автомобилем). Циклический по природе (а точнее - имманентно циклический), процесс дефинирования завершается (а на языке программистов - идет на выход) только тогда, когда успешное выполнение второй операции, наконец-то, окажется невозможным. После всего сказанного назревает вопрос: каким образом делается заключение о несоответствии какого-нибудь экземпляра определяемого понятия некоторому известному содержанию, если формирование содержания определяемого понятия понятия еще не завершено? Иначе говоря, вопрос состоит в следующем: как устанавливается непринадлежность какого-нибудь предмета объему, соответствующему несформированному еще содержанию? Разгадка этого проста: непроявленность содержания понятия, то есть отсутствие сформулированного определения этого понятия, отнюдь не тождественно отсутствию у него содержания (у даного индивида). Работа над определением - это работа по проявлению содержания понятия, а не по его формированию. В самом деле, может ли индивид правильно определить, обозначается ли данный предмет данным десигнатом, имея только один этот десигнат? Разумеется, нет. Он может это делать только тогда, когда с десигнатом у него связано некоторое содержание.
Отсюда следуют два вывода. Первый - процесс формирования содержания понятия идет не в процесе операции дефинирования, а процессе употребления этого понятия при обсуждении какого-либо предметного опыта. Второй - содержание понятия не дается индивиду вместе с его десигнатом. Стало быть, у конкретного индивида должны иметь место случаи, когда содержания понятия сформировано не до конца. С этим обстоятельством и связаны ситуации, когда индивид оказывается не в состоянии правильно связать с предметом какой-нибудь десигнат либо вообще употреблять десигнат не к месту.
Итак, ко всякому десигнату, чтобы он выполнял свою функцию в речи, должно быть присоединено содержание. Когда это произошло, образуется понятие и может быть сформулировано его определение. Следовательно, для всякого понятия просто необходимо определение. Казалось бы, эта задача для любого понятия вполне разрешима, нужно только для этого понятия найти более емкое, от которого и будет построено определение. Поднимаясь так по цепочке определений, мы в конце концов придем к настолько емкому (по объему) понятию, для которого не найдется ни одного элемента содержания и которое, следовательно, уже и не надо будет определять - гегелевское Нечто. Этот вывод, однако, противоречит общеизвестному факту: существуют неопределяемые понятия. Конструируя, например, определения понятия “автомобиль”, мы не поднимаемся выше “транспортное средство”, то есть не доходим до Нечто. В чем же здесь дело? В самом ли деле транспортное средство - понятие без определения? Но как же тогда интерпретируется его десигнат? Вывод здесь может быть только один: транспортное средство - это действительно понятие без определения, но только без внешнего. Все его определение заключено в самом его десигнате, поэтому никакого внешнего определения ему не требуется.