Отмеченная возможность реализуетсярядом философов. Так, П. Строусон в книге «Индивиды» строит своеобразную«дескриптивную метафизику», пытаясь на основе анализа ряда выражений обычногоязыка делать заключения о реальной структуре бытия. В книге Ст. Хэмпшира«Мысль и действие» аналитический метод философствования не являетсяединственным и даже главным. Философская концепция, развиваемая Ст. Хэмпширом,в ряде пунктов близка к идеям феноменолога М. Мерло-Понти. Ст. Хэмпширкритикует аналитическую философию за ее претензию на окончательное решениефилософских трудностей при помощи анализа языка и подчеркивает, что самобыденный язык следует понимать в процессе бесконечного изменения и развития ив его обусловленности социальными институтами. «Философское исследованиеникогда не сможет быть завершено» 8,— считает он. Вместе с тем поформальным признакам и П. Строусон, и Ст. Хэмпшир должны быть отнесены к представителямлингвистической философии, поскольку последняя не отвергает никакихфилософских методов, а оба названных философа не отказываются полностью и отанализа обыденного языка.
Еще одни парадокс лингвистическойфилософии состоит в том, что решение задачи, которую ставят перед собойаналитики (искоренение философских проблем), должно было бы привести куничтожению всякой философской деятельности, в том числе и аналитической.
Правда, такой вывод следует лишь в томслучае, когда задачи лингвистического анализа ограничены философской терапией.Если придать деятельности аналитиков также и некоторый позитивный смысл, онаможет выглядеть более перспективной. В рамках анализа значений обыденногоязыка единственная возможность позитивной работы может заключаться в том, чтобыисследовать значение не только тех слов и выражений, которые вызываютфилософские затруднения, но вообще разнообразных языковых форм безотносительнок их связи с философией. По такому пути фактически пошел Дж. Остин. Лингвистический анализ в этом случае выходит за рамки философии и превращается в какую-тоспециальную дисциплину (не становясь, впрочем, и лингвистикой). Сам Дж. Остинвсячески подчеркивал близость методов своей деятельности к методаместественных наук и считал, что он создает какую-то «новую науку о языке»,которая займет место того, что ныне называется философией, выйдя далеко за еепределы. Если бы обычная грамматика и синтаксис были более общими иодновременно более эмпирическими, считал Дж. Остин, они включали бы в себямногое из того, чем сегодня занимается философия,— последняя в этом случаестала бы научной 9.
Но есть и другой путь превращенияисследования обыденного языка в научное занятие. Признав, что обыденный языкявляется «формой жизни» и так или иначе связан с социальными институтами,можно исследовать зависимость языка от системы культуры в целом и его измененияв процессе социально-культурного развития человечества. Такой путь предлагаетС. Тулмин. По-видимому, это имеет смысл, так же как и изучение усвоения языкаребенком в процессе индивидуального развития психики (работа, подобная той,которую осуществляет швейцарский психолог, философ и логик Ж. Пиаже). Если быэто было сделано, считает Тулмин, то лингвистический анализ привел бы к возникновениюновой науки, которая исследовала бы взаимоотношение концептуальных онтогении ифилософии 10.
Программа С. Тулмина предполагает,однако, превращение обыденного языка из средства решения философских проблемв объект научного изучения, что означает формулирование теорий и гипотезпо всем правилам, принятым в современной науке. Иными словами, реализация этойпрограммы выражала бы не новый этап в развитии лингвистической философии, а, всущности, выход за пределы аналитической философии вообще.
Краткий очерк современного состояниялингвистической философии уместно закончить следующим весьма симптоматичнымвысказыванием Ф. Вайсмана, участника аналитического движения на разных егоэтапах: «...невозможно... доказать, что данное выражение является естественным,метафора — соответствующей, вопрос — имеющим смысл (или таким, на которыйнельзя ответить), сочетание слов — осмысленным (или лишенным смысла)...Утверждение о том, что метафизика — нонсенс, само является нонсенсом» 11.Любопытно, что это утверждает бывший ассистент одного из основателейлогического позитивизма — М. Шлика, активный член «Венского кружка» —объединения, послужившего идейным и организационным ядром этого философскогонаправления.
Логический позитивизм пытался обеспечитьполное и четкое разделение научных и «метафизических» утверждений. Неудачаэтой затеи могла вести к выводу о необходимости более последовательногопроведения линии «антиметафизического» философского анализа, не исходящего изкаких-либо философских предпосылок («беспрограммного») и в то же времяобращенного преимущественно на факты обыденного языка. Ведь именноестественный, обычный язык казался тем средством, которое способно излечить от«метафизических» псевдопроблем скорее и надежнее, чем основательно обремененная«метафизикой» наука. По этому пути и пошла философия лингвистического анализа.
Но признание провалалогико-позитивистской программы могло сопровождаться и иным выводом. Небессмысленна ли сама идея принципиального противопоставления философских испециально научных проблем? Может быть, не следует пытаться избавить наукувообще от всякой философской «метафизики», а лишь попробовать освободиться отдурной «метафизики» (в частности, позитивистской) в пользу такой, котораясоответствует практике и логике функционирования современного научного знания?
Положительный ответ на этот вопрос втой или иной степени (в зависимости от того, насколько радикальные выводыделаются из него) выводит за рамки позитивизма в строгом смысле слова. Он ориентируетна исследование философско-методологической проблематики науки (в отличие оториентации философии лингвистического анализа).
Отход от доктрины логическогопозитивизма в понимании отношения философии и науки и в методологическомисследовании научного знания практически осуществлялся у ее сторонников сразной степенью последовательности. У таких философов, как, например, Г.Фейгл, признание осмысленности психофизической проблемы (считавшейсяортодоксальным логическим позитивизмом псевдопроблемой) и принятиегносеологической концепции «семантического реализма» сочетается с сохранениеммногих тезисов логического эмпиризма. Для представителей так называемого«логического прагматизма» (У. Куйн, А. Пап и др.) характерен отказ отбольшинства тезисов логического позитивизма, но вместе с тем сохранениеориентации на анализ, понимаемый как построение искусственных языковых системс помощью аппарата математической логики в качестве орудия философскойдеятельности. К. Поппер, сыгравший в свое время значительную роль в становленииряда идей логического позитивизма, не только отошел от позитивизма (выражениемчего служит, в частности, принятие им своеобразной платонистической «реалистической»концепции), но в известной мере вышел за рамки аналитической философии (т. е.философии, ориентированной на анализ языка), подчеркивая, что философскиепроблемы не сводятся к анализу языка. Наконец, идеи, развиваемые в последниегоды Т. Куном (к которым тяготеют П. Фейерабенд и некоторые другие философы),носят антипозитивистский характер, ибо из тезиса о «революциях в науке» исуществовании разных типов научного знания делается вывод об отсутствиикакой-либо внеисторической демаркации научных и «метафизических» проблем. Сама«парадигма», определяющая характер того или иного исторического типа научногознания, рассматривается не просто как структура искусственного илиестественного языка, а как нечто связанное с функционированием культурныхинститутов данного общества. При всех слабостях и недостатках взгляды Т. Куна ипримыкающих к нему методологов имеют явную антипозитивистскую ориентацию.
Таковы некоторые итоги и тенденцииэволюции позитивистской философии. Эта философия не только не обладаетсегодня крупными и влиятельными концепциями, но в значительной мере утратилауверенность в себе, охотно допуская возможность (и даже неизбежность) других,даже откровенно «метафизических», направлений. Представление о возможностиустранить из науки специфически-философскую мировоззренческую проблематику ипревратить философию в разновидность специальной технической дисциплиныоказалось мифом.
1 Здесь и далее в тексте термин «метафизика»используется чаще всего в том смысле, в каком он употребляется самими философами-позитивистамии в каком он употреблялся в истории философии до его переосмысления (как общийантидиалектический метод) в философии Гегеля и марксизма, а именно: «метафизика»есть философское учение о началах всего сущего, о всеобщих принципах бытия,знание о которых не может быть дано в непосредственном чувственном опыте.Домарксистская философия была не в состоянии адекватно осмыслить сложные отношенияопыта и рационального мышления. Это приводило к тому, что «метафизика»исторически выступала как философская спекуляция, оторванная от опыта ипротивопоставленная ему. Позитивизм отождествляет «метафизику» с философиейвообще и отрицает на этом основании научное значение всякой философии. Вконцепциях позитивистов в разряд «метафизических» нередко попадают такиепроблемы, которые в действительности не относятся к «метафизике» и находятнаучное разрешение в философии диалектического материализма. Об истории«метафизики» и о взаимосвязи «метафизики» как учения о сверхчувственныхосновах бытия с метафизикой как антидиалектикой см. статью «Метафизика» в«Философской энциклопедии» (т. 3. М., 1964, стр. 402—408).