Препятствие, на которое вы указываете, здесь затем, чтобы проиллюстрировать факт нашей главной заботы. Мы не говорим пациенту каждый раз: Ну и ну! Что за лицо у вас! или На вашей блузке верхняя пуговица расстёгнута. Незачем, в конце концов, выдавать итоги анализа прямо в лицо. Разрыв между взглядом и видением позволит нам, как вы увидите, добавить обозримое влечение [drive] в перечень влечений. Если нам известно, как его прочесть, мы сможем увидеть, что Фрейд вывел это влечение наружу в Triebe und Triebschicksale ( Инстинкты и их чередование) и показал, что оно не гомологично другим. В самом деле, именно это влечение наилучшим образом ускользает от кастрации.
19 декабря 1964
7
анаморфоз
к основаниям сознания · привилегированное положение взгляда как objet a · оптика слепого · фаллос в картине
Vainnement ton image arrive à ma rencontre
Et ne m`entre oủ je suis qui seulement la montre
Toi te tournant vers moi tu ne saurais trouver
Au mur de mon regard que ton ombre rêvée
Je suis ce malheureux comparable aux miroirs
Qui peuvent réfléchir mais ne peuvent pas voir
Comme eux mon oeil est vide et comme eux habité
De l`absence de toi qui fait sa cecité.
Может быть, вы помните, что в одной из моих предыдущих лекций, я начал с того, что процитировал Contrechant из Le fou d`Elsa Арагона. Я тогда ещё не осознавал, что подобным образом я буду разрабатывать и тему [subject] взгляда. Я отклонился в эту сторону после того, как изложил концепцию повторения у Фрейда.
Нельзя отрицать, что, именно при объяснении повторения обнаруживается это отступление к обзорной функции — это без сомнения очевидно в недавно опубликованной работе Мориса Мерло-Понти Le Visible et l`invisible. Более того, мне кажется, что если в ней должна быть обнаруживаема «первая встреча», то она непременно должна быть счастливой, а настроенный на стресс сможет, как я покажу сегодня, в перспективе бессознательного управлять сознанием.
Вы знаете, что тень или, если использовать другой термин, в каком-то смысле «противостояние» — в том смысле, в котором мы говорим о «противостоянии», «сопротивлении» при износе материалов — отмечает факт сознания в самом фрейдовском дискурсе.
Но, прежде, чем освежить положения предыдущей лекции, я должен сначала прояснить неверное представление об одном понятии, которое, может быть, появилось у определённых слушателей в прошлый раз. Некоторые из вас, должно быть, были смущены словом, довольно простым, которое я комментировал, а именно, tychic. Ведь я кажется достаточно прояснил, что это прилагательное, образованное от tuché, подобно тому, как psychique (психический) прилагательное соотносится с psuché (душа). Я использовал эту аналогию в центре опыта повторения вполне намеренно, потому что для любой концепции психического развития, рассматриваемой психоанализом, факт tychic является основополагающим. Он состоит в связи с глазом, в связи с eutuchia[34] и dustuchia, со счастливой первой встречей или же несчастливой, чему и будет посвящена сегодня моя лекция.
I
Я вижу себя смотрящей на себя, сказала как-то юная парка. Без сомнения, это заявление имеет богатые и сложные смыслы по отношению к теме, разработанной в La Jeune Parque, — феминностью, но это не наш случай. Мы имеем дело с философом, который что-то понимает, существенно коррелирующее с сознанием в его отношении к представлению, и которому и предназначается Я вижу себя смотрящей на себя. С какой реальностью мы в действительности здесь имеем дело? Как же происходит корреляция в действительности с фундаментальным положением, с которым мы встречаемся в картезианском cogito, и в котором субъект понимает себя как мысль?
То, что изолирует это понимание мысли самой себя, есть некоторое сомнение, которое называется методологическим сомнением, суть которого заключается в поддержке мысли в представлении. Как же получается, что Я вижу себя смотрящей на себя остается её оболочкой и основой, и, возможно, более, чем можно представить, обосновывает её определённость? Я согреваю себя тем, что согреваю себя является отсылкой к телу как телу — я чувствую, что чувство тепла, которое из некоторой точки изнутри меня рассеивается, определяет меня как тело. Поэтому в Я вижу себя смотрящей на себя нет такого ощущения — быть поглощенным видением.
Более того, феноменологи преуспели в артикуляции определённости и самым дезорганизующим образом, ведь является вполне очевидным, что я вижу вовне, и восприятие находится не во мне, а в объектах, которые оно понимает. Однако я схватываю [apprehend] мир восприятием, которое, кажется, касается сути Я вижу себя смотрящей на себя. Привилегированное положение субъекта, должно быть, устанавливается здесь через биполярные рефлексивные отношения, с помощью которых, в той степени насколько я воспринимающ, мои представления принадлежат мне.
Вот так мир поражается самонадеянностью идеализма, подозрения в принятии мной лишь моих представлений. Серьёзные практики не выглядят слишком тяжёловесными, но зато философ-идеалист здесь на месте конфронтирует как с самим собой, так и с теми, кто его слушает, слегка смущаясь. Как можно отрицать, что ничего из этого мира не является мне иначе как в моих представлениях? Именно таков непреодолимый метод епископа Беркли, о чьей субъективной позиции с достаточной степенью уверенности можно сказать — включая что-то, что может оказаться упущенным при рассмотрении, а именно, что мне принадлежит аспект представлений, который так напоминает о праве собственности. Подошедший к пределу, процесс такого размышления, такой рефлектирующей рефлексии, следует не куда иначе, как к сведению субъекта картезианских размышлений к силе аннигиляции.
Модус моего присутствия в мире — это субъект настолько, насколько он сам себя сократил к этой определённости бытия субъекта, так что стал активной аннигиляцией. Действительно, процесс философских размышлений отбрасывает субъекта к трансформирующемуся историческому действию и в его рамках устанавливает конфигурированные модусы активного самосознания в его приложении к истории. Что же касается размышлений о бытии, которые достигают своего пика в мысли Хайдеггера, то в них восстанавливается бытие как таковое, которое есть сила аннигиляции, или, по меньшей мере, ставится вопрос о возможности такого.
И это также есть пункт, к которому ведёт нас Морис Мерло-Понти. Но если ссылаться на его текст, то можно заметить, что именно это в этом пункте он и пытается упразднить, дабы предположить возвращение к истокам интуиции, касающейся видимого и невидимого, чтобы вернуться к тому, что выше всех рефлексий, тетических и нететических, дабы определить появление самого видения. Для него это сводится к вопросу восстановления — так как по его словам есть лишь вопрос реконструкции или восстановления, а не противоположного хода, — вопрос воспроизводства способа, с помощью которого не из тела, а из того, что он называет плотью мира, первоначальная точка видения и может возникнуть. Может показаться, что таким образом в этой незаконченной работе кто-либо видит появление чего-то, подобного поиску безымянной субстанции, из которой я, видящий, выделяю себя. Из тенет (rets) или лучей (rais), если вы предпочитаете, в сиянии, частью коего я сперва являлся, я возник как глаз, определённым образом допустив возникновение из того, что я бы назвал функцией видения (voyure).
Исходит бурный аромат, на горизонте, где охотится Артемида, едва сверкает, ведь с её касанием это и связывается в тот момент рокового провала, в котором теряется говорящий.
Однако это ли реальность, которой он хотел обладать? Эти следы, что, оставаясь, свидетельствуют о части, всплывают из его размышления, которое позволяет в этом усомнится. Точки отсылки, здесь намеченные, с большей определённостью относятся к строгому психоанализу и дают нам возможность понять направление поисков, возникшее в рамках философской традиции и приведшее к новому измерению в размышлении о субъекте, при анализе улавливаемому.
Лично я не мог не быть поражен определённостью тех заметок, которые для меня являются менее загадочными, чем, как кажется, для других читателей, потому что они соотносятся дольно точно со схемами (вернее, с одной из них), которыми я буду здесь оперировать. Ознакомьтесь, например, с замечанием относительно того, что он назвал засовыванием-высовыванием пальца из-в перчатку, и насколько этот процесс приоткрывает — обратите внимание на то, как кожа превращается в мех в варианте с зимними перчатками — нам то, что сознание, в его иллюзии видения себя видящим себя берёт начало в структуре из-в взгляда.
2
Но что же такое взгляд?
Начну с первой точки аннигиляции, которая отмечена паузой в поле усечения [reduction] субъекта. Она предупреждает нас о необходимости ввести другую референцию, анализ которой сводится к усечению привилегированного положения сознания.
Психоанализ рассматривает сознание как безнадежно ограниченное и институирует его как принцип не только идеализации, но méconnaissance, понятому как — используя термин, обретший новую ценность в его отношении к видимому — scotoma[35]. Термин был введён в словарь психоанализа его французской школой. Это что, просто метафора? И опять здесь обнаруживается двусмысленность, которая затрагивает всё, что отражено в регистре обзорного желания.
Сознание что-то значит для нас лишь в его отношении к тому, что в пропедевтических целях я пытался обозначить в домысле одного незаконченного текста. В нем ставится вопрос о децентрировании субъекта как говорящего в самой лакуне, то есть именно там, где на первый взгляд он представляет себя как говорящего. И я здесь указываю лишь на отношение пред-сознательного к бессознательному. «Динамичное» присваивается сознанию как таковому; внимание субъекта переносится на его собственный текст и останавливается на точке, отмеченной ещё Фрейдом, лежащей вне теории и, строго говоря, ещё не артикулированной.