, или О периферийном постмодернизме
Вместе с перестройкой к нам пришли не только импортные товары и услуги, но и импортные идеи. С первыми, в общем, проблем не было и нет - они вошли (и продолжают входить) в нашу жизнь по-рекламному шумно, но органично. Настолько органично, что без некоторых прежде неизвестных и недоступных нам вещей многие уже и не представляют себе жизнь. А вот со вторыми, т.е. с идеями (нормами, ценностями, идеалами), не все так однозначно и благополучно, как кое-кому хотелось бы думать. Реагируют на них по-разному: одни - с восторгом и усердием новообращенных, другие с недоверием, а то и явной враждебностью.
Кое-что объясняется самими идеями: их близостью, узнаваемостью - для одних и, наоборот, непривычностью, непонятностью, даже чуждостью - для других. Но есть в данной ситуации и то, что не лежит на поверхности, скрыто от первого взгляда, что выявляется лишь при тщательном анализе, упорном исследовательском поиске. Об этом и хотелось бы поговорить в настоящей работе, имея в виду, конечно, не все перестроечно-импортные идеи, а лишь одну из них - постмодернизм.
Выбор не случаен. Идея постмодернизма в высшей степени репрезентативна для нашего интеллектуального "перестроя". Ее сразу все заметили; она стала очень популярной, публицистически хлесткой, знаковой, как теперь говорят. Не всегда, впрочем, как идея - чаще в виде термина пли слова, простого и загадочного одновременно, Именно как слово она кочует по страницам газет и журналов, звучит с телевизионных экранов, "торчит" в выступлениях министров и политических лидеров.
Велик и профессиональный интерес к постмодернизму. Но уже действительно как к идее, концепции, теории. Профессиональная (а это эксперты, университетские преподаватели, ученые) реакция на постмодернизм, пожалуй, "самая адекватная. По ней-то и можно судить о ситуации с постмодернизмом в нашей стране.
Последние публикации, в том числе и в "Общественных науках и современности". свидетельствуют о том, что наше отношение к постмодернизму становится все более жестким и негативным. Заключения-оценки самые мрачные: "распад сознания", "вырождение социологии", "научный миф", "химера", "повседневный апокалипсис", "гипер-модернистская агрессия", "фантасциентема", "прогресс к смерти" и прочее в том же духе. Постараемся, однако, разобраться, что конкретно стоит за этими оценками: то ли изначальная порочность самого постмодернизма, то ли его столь же изначальная инородность нашему культурному сознанию.
Начнем с того, что мы не можем даже перевести этот термин на русский язык - так и обходимся калькой: постмодернизм, постмодерн, постмодернити. И дело не в "великом и могучем", а в том, что у "постмодернизма" нет реального (не просто лингвистического) референта в самой нашей жизни. Перевести, впрочем, можно - постсовременность. Но это опять же буквалистский, калькирующий, а не культурный (как явление именно нашей культуры) перевод. К тому же тут сразу и в полный рост встают вопросы. Нет не о "пост", а о "современности" — с нее ведь начинается семантика этого слова. Что значит современность? И современны ли мы?
Поскольку вопросы эти далеко не только лингвосемантические, но и предметно-содержательные (во всяком случае в рамках нашей темы), на них стоит остановиться подробнее.
Важно в данной связи различать календарно-астрономическое и социально-историческое время. Первое однообразно, линейно, необратимо - вперед и только вперед. Второе характеризуется многообразием, альтернативностью или веерностью, в нем много самых разных ниш, позиций, траекторий, режимов и темпов продвижения вперед. Безусловно прав Э. Блох: "Не все люди существуют в одном и том же Теперь (Now). В одном Теперь они объединены лишь внешним образом, благодаря тому обстоятельству, что их всех можно видеть сегодня (today). Но это не значит, что они живут в одно и то же время с другими" [I]. Люди действительно живут в разных временах; кто-то в прошлом, кто-то в настоящем, а кто-то уже и в будущем. Указанная временная асинхрония, надо полагать, действительна не только для отдельных индивидов, но и отдельных обществ (народов, наций, цивилизаций).
Не будет преувеличением сказать, что любой этап и развитии того или иного общества темпорально многослоен или разномерен. Темпоральная структура общества вбирает в себя временную размерность бытия всех его индивидуальных представителей. Но его историческое лицо определяется преобладанием или доминированием той или иной темпоральной массы. Иными словами, современность общества не означает автоматически и современность каждого отдельного человека, в нем живущего. Люди, или индивиды, живут в разных временах и в современном обществе Просто в этом обществе есть некая критическая масса "современников", от которых зависит, какая нынче эпоха на дворе. Вообще же, тут очень непростая диалектика: человек выбирает время, но и время выбирает человека.
Временная многослойность истории не имеет, разумеется, ничего общего с рас хожей моральной дихотомией добра и зла, хорошего и плохого, с другими социальными противопоставлениями и разведениями. Жить можно (и живут же!) в любое (какое угодно) время. Не в этом, не в самом по себе времени, как говорится, счастье В принципе можно быть счастливым в любое историческое время. Важно определиться с ресурсами и возможностями именно своего времени, встретить родственньк души, найти человеческое тепло, любовь, взаимопонимание.
Нынешняя история мира представляет собой развернутую в пространстве (на по верхности земного шара) чуть ли не всю историю человечества: от первобытнообщинного строя (австралийские аборигены, например) до постиндустриальной цивилизации (развитые страны Запада и Востока).
Опираясь на расчеты О. Тоффлера [2], можно представить себе такую картинх 70% населения Земли живет в прошлом (разном прошлом), 25% - в настоящем (в современности), 3% - в будущем, а остальные просто маргиналы - они выпадают из всякого времени. Так что ситуация наша - не классическое "порвалась связь времен". скопление, нагромождение разных времен и очень сложная диалектика их взаимс связи. На узко профессиональном языке это звучит как симультантность, или одновременность разновременного. Конечно, чистых в своей самостоятельности времен уж давно нет. Тем более их нет в наше (впрочем, для кого оно - наше?) время, когда ми становится поистине глобальным, взаимозависимым, единым. В этот процесс так или иначе втянуты все страны и народы, а значит и все социально-исторические времена.
В какое же время существует постмодернизм? Однозначно ответить здесь нельзя так как сам вопрос при ближайшем его рассмотрении разворачивается в разноплановое, многомерное вопрошание. Если судить о времени по собственной, а вернее было бы сказать, по мировоззренческо-методологической размерности постмодернизма, то это, несомненно, презентизм - абсолютизация настоящего, здесь-и-теперь бытия. К настоящему в постмодернизме притягиваются или стягиваются все времена: прошлое - но только как прошлое настоящего; будущее - но опять же как будущее настоящего. И даже презентизм не совсем точно передает темпоральный гедонизм постмодернизма. Он ситуативен до мига, мгновения, хотя последнее, вообще-то, может быть из любого времени. Нет, это не классическое "остановись, мгновение..." и не экзистенциалистское "временение". Тут все дело в переходе от одного мгновения к другому, в самом процессе перебора, "переключения" мгновений. Классика, модерн стремились, остановив мгновение, перевести его в вечность. Постмодерн вечности просто не знает; он постоянен и в этом смысле вечен только в одном - в непрестанном движении, переходе от одного мгновения-времени к другому. Тут в полной мере переживается сама мгновенность. Строго говоря, презентизм атемпорален, он, по сути, убивает, (пост)структурно препарирует время.
Если же ставить вопрос о времени в плане указанного В1>пне нагромождения времен, то постмодернизм следует располагать в будущем, а также на переходе от настоящего к будущему. Переход здесь даже предпочтителен, поскольку это отвечает некоей общей установке постмодернизма - на переломы, просветы, вырезы, края, трещины, обрывы. Постмодернизм в высшей степени современен. В высшей -потому что намеренно забегает вперед, опережает время, потому что высота, пик его в будущем. И потому, наконец, что время постмодернизма (точнее было бы сказать постмодерна) течет из грядущего. Опять же перед нами не просто проективная (телеономическая) определенность человеческого бытия, а тот случаи, когда само бытие, сама жизнь (индивидуальная) оказывается не более, чем интересным проектом, красивой, но и только, гипотезой. Постмодернизм призывает заменить модели реальности на модели как реальность.
Но если, продолжая временные разграничения, сконцентрировать внимание на "пост" (а это - "после", "конец", "смерть"), то постмодернизм выступит в качестве темпоральной фронды, опровержения, критики какого-то "современного" времени. Может быть, нашего, теперешнего? Нет, теперешнее время принадлежит постмодерну - естественно, там, где он появился, где его родина, где он "у себя дома". Та современность, с которой спорит постмодернизм, называется Новым (modern) временем. В этом смысле современность, как ее обычно понимают, и "модерность" (модерн, модернити) не одно и то же. Можно, по-видимому, сказать так: постмодернизм борется с современностью, созданной (заложенной, основанной) Новым временем, но важно добавить - западной цивилизацией. Речь идет, разумеется, не о хронологии, а о том, чем она, эта хронология, конкретно наполнена - о социокультурном содержании Нового времени. Для него, этого содержания, особенно характерны Разум, Прогресс и Эмансипация (свобода, даруемая научным знанием). Главное в этом триединстве -Разум, от него зависят и Прогресс, и Эмансипация (и, разумеется, многое другое). За что эту троицу можно критиковать, поговорим позже, а сейчас займемся исторической привязкой постмодернизма к модерну в смысле Нового времени.