(К кросскультурному тестированию некоторых полиантропологических гипотез)*
В последнее время все чаще звучит мысль о том, что политогенетические исследованияпребывают в тупике. Нельзя не согласиться с этим мнением. Но, как нам представляется, выход из этого методологического тупика можно найти, признав то, что государство - не универсальная форма политической организации послепервобыт-ного общества. "Обратный эффект" такого заявления также теоретически значим:
первобытность оказывается связанной не с отсутствием государства, а с локальностью политической и социальной организации, картины мира людей, словом, культуры в самом широком значении данного понятия. Выход за рамки первобытности - это преодоление локальности во всех подсистемах социокультурного организма; в сфере социально-политической организации - появление надобщинных структур и институтов.
Признание неуниверсальности государства в мировой истории возможно только при явном или неявном принятии другой, более общей идеи - о нелинейности социальной эволюции. Опираясь на нее, можно по-новому взглянуть на имманентную методологическую контроверзу антропологической науки: проблему соотношения общего и особенного, универсального и уникального, стадиального и цивилизационного в социумах и культурах, в их метафизических основаниях и претерпеваемых трансформациях. Одним из аспектов этой глобальной проблемы, по сути, и является вопрос о единстве или множественности путей, ведущих за пределы первобытности, инвариантности или вариативности форм социальной и политической организации постпервобытных обществ.
Эволюционистам всегда было свойственно сравнивать модели социальной эволюции и взгляды Ч. Дарвина на биологическую эволюцию. Последнему иногда приписывают однолинейное понимание эволюции, которое восходит, скорее, к Г. Спенсеру. Дарвин же последовательно придерживался представления о многонаправленности эволюции (см., например, [2]). В обществоведении можно увидеть аналогию и с другим великим открытием в области биологии — с законом гомологических рядов: есть основания предполагать, что одинаковый уровень сложности социально-политической (и культурной) системы, позволяющий решать равные по трудности задачи, встающие перед социумами, может достигаться не только в разнообразных формах, но и на существенно различных эволюционных путях.
Впрочем, полного совпадения социокультурного параллелизма с гомологическими рядами в биологии не наблюдается. Если Н. Вавилов сосредоточился на морфологической гомологии, то в центре нашего внимания применительно к идее социальной эволюции - гомология функциональная. Безусловно, при развитии общества наблюдаются и явления морфологического гомоморфизма (например, на Гавайских островах к концу XVIII века независимо от других областей Полинезии сформировался удивительно сходный с бытовавшими там тип социокультурной организации [3-5]).
Неоэволюционистская идея "общей и специфической эволюции", внедренная М. Салинзом и призванная решить ту самую "проклятую" проблему соотношения общего и особенного в истории, обществе и культуре [б], не дает, по нашему мнению, ничего принципиально нового по сравнению с классическим эволюционизмом и марксизмом [7-9]. За идеей "общей эволюции" по-прежнему, как и в эпоху классического эволюционизма конца XIX - начала XX века, стоит телеологическое однолинейное видение социокультурной истории человечества, в рамках которого различия в структуре и функциях обществ и их групп рассматриваются лишь как проявления локальной вариативности обществ, разных по форме, но тождественных по своей стадиально-обусловленной сущности. Только представление об эволюции как многолинейном процессе может обозначить выход из этого тупика.
До последнего времени считалось само собой разумеющимся, что именно возникновение государства (в марксистской теории - и классов) знаменует завершение первобытной эпохи и альтернативы государству в этом смысле не существует. Все безгосударственные общества объявлялись догосударственными, стоящими на единственной эволюционной лестнице ниже государственных. Ныне эти постулаты уже не выглядят столь неопровержимыми. В частности, П. Белков считает возможным говорить о наличии государства только в буржуазной Европе и в европеизированных регионах мира начиная с XV-XVI веков [10, с. 178-182]. Один из авторов данной статьи показал, что негосударственные общества могут не уступать государственным в уровне сложности и эффективности социально-политической организации [11-13]. Проблема существования негосударственных, но и непервобытных (т.е. принципиально без-, а не догосударственных) обществ - альтернатив государству как якобы неизбежно складывающейся в постпервобытную эпоху форме социально-политической организации, безусловно, не только заслуживает внимания, но и "созрела" для четкого осознания и формулирования в целях ее последующего решения.
Пример с альтернативами государству, в роли которых до известной степени могут выступать и исторически более ранние формы социально-политической организации (как иерархические, так и неиерархические), показывает, что одинаковый стадиальный уровень - уровень сложности системы, позволяющий обществам решать схожие задачи и проблемы, достижим на сущностно различающихся путях эволюции, возникающих одновременно с человеческим обществом и множащихся по мере его социокультурного продвижения [14, с. 229-251]. Таким образом, человеческие сообщества в стадиальном плане могут сопоставляться не только по вертикали, но и по горизонтали, ибо находятся на разных эволюционных лестницах, сравнимых друг с другом по тому самому принципу, который в биологии и называется законом гомологических рядов.
В то же время многообразие путей социально-политической эволюции можно в пределе свести к двум принципиально различным группам гомологических рядов, ибо любое общество строится по принципу иерархическому (вертикальному) или же неиерархическому (горизонтальному). Это фундаментальное различие между социумами, в том числе стадиально-одноуровневыми, прослеживается на всем протяжении истории человечества, начиная с неэгалитарных и эгалитарных раннепервобытных сообществ [15] и кончая современными монархиями и республиками. Оно уходит корнями в предысторию человечества: этологами принято деление сообществ приматов на "деспотические" и "эгалитарные" (см. [16]). Принцип организации общества определяет его облик, культуру в широком смысле слова, влияет абсолютно на все его подсистемы.
Ранние постпервобытные социумы дают в высшей степени наглядный и многообразный материал для подтверждения этой мысли, ее дальнейшей аргументации и развития. Они относятся в целом к одной стадии политогенеза, понимаемой как становление сложной (надлокальной, т.е. непервобытной) социально-политической организации в любой ее форме, а не только государства. Такие сообщества представляют различные ее фазы, в каждой из которых наличествуют как иерархически, так и неиерархически (вертикально и горизонтально) организованные равноуровневые инварианты 2 .Можно выделить по меньшей мере три или даже четыре такие пары. Если идти от исторически наиболее ранних к более поздним, это пары "вождество-племя", "сложное вождество-союз племен", "мегаобщина-полис"3 и, возможно, "раннее государство-союз полисов". При этом, если того требует ситуация - экологическая или историческая, для адаптации к ней возможен переход не только на новую стадию или фазу, но и с одной эволюционной лестницы на другую, в том числе на ступень, аналогичную (подобную) той, с которой осуществляется переход. Например, от вождества к племени [11-13,25] или от буржуазной монархии к республике. Эволюция в "спенсеровском" смысле - как движение от простого к сложному, "от несвязной однородности к связной разнородности", в данном случае места не имеет, но происходит внутренняя трансформация всех подсистем социума, их реорганизация при сохранении прежнего уровня сложности системы в целом.
* * *
Имеются основания предполагать, что иерархические и неиерархические общества, по крайней мере на стадии политогенеза, различаются соотношением родственного и территориального начал в их организации, что в свою очередь может быть связано с господствующим в них типом общины как универсального субстратного социального института4. Можно допустить, что для иерархических обществ чаще характерна община большесемейного типа 5.в которой социальные связи выражение вертикальны, облечены в форму родственных отношений (старший-младший). Обществам же неиерархйческим свойственна в большей степени община, состоящая из малых семей, где социальные связи горизонтальны и воспринимаются как соседские, равноправные. Поскольку надлокальные социально-политические структуры и институты вырастают
Таблица I
Кросс-табуляция показателей "размер семьи" и "политическая организация общины"'
| Политическая организация общины, индексы | Размер семьи, индексы | ||
| "малая" | "большая" | ||
| А1 | А2 | ||
| ВЗ | "Одиночный лидер" | 28 | 26 |
| 52% | 48% | ||
| В4 | "Дуальное/плюральное лидерство" | 5 | 3 |
| 63% | 37% | ||
| В5 | "Одиночный лидер + совет" | 30 | 42 |
| ' | 42% | 58% | |
| В6 | "Совет" | 10 | 5 |
| 67% | 33% | ||
| В7 | "Одиночный лидер + подчиненные ему лица" | 3 | 7 |
| 30% | 70% | ||
* "Размер семьи" (А) - показатель 80 базы данных МАРТАВ, показатель "политическая организация общины" (В) - показатель 76 базы данных МАРТАВ [27.29-31].
из субстратных, общинных (см. [19, с. 183-194, 295]), именно тип последних во многом и определяет характер складывающегося постпервобытного социума, базовый принцип его организации.
Попробуем верифицировать данную гипотезу на широком кросскультурном материале. Для этого используем стандартные социоантропологические базы данных "Этнографического атласа" и "Стандартной кросс-культурной выборки", сокращенно именуемой БД МАРТАВ [27, 28].
Для начала посмотрим, каково соотношение показателя "размер семьи" и характеристик типов лидерства - показателя, отражающего степень демократичности/авторитарности политической организации общины, по стандартной кросскультурной выборке (табл.1).
Это распределение заставляет предполагать, что наиболее авторитарная форма организации общины (индекс В7) в большей мере свойственна сообществам, состоящим из больших семей, а наименее авторитарная (В6) - состоящим из семей малых. Сила связи между двумя показателями в данном секторе таблицы 1 (коэффициент Крамера) составляет 0,36. Это позволяет предположить, что форма семьи может более чем на 10% определять политическую организацию общины6.
Теперь рассмотрим, каково соотношение показателя "размер семьи" и характеристик типа лидерства, отражающих степень демократичности/авторитарности политической организации общины, по более широкой базе данных "Этнографический атлас" (табл. 2).
Как видно, и здесь прослеживается определенная, хотя и достаточно слабая корреляция между размерами семьи и авторитарностью руководства на общинном уровне.
6 Впрочем, статистическая значимость связи между двумя признаками оказывается достаточно низкой -0,08 по одностороннему "точному тесту" Фишера (т.е. существует вероятность порядка 1 шанса из 13, что связь между признаками объясняется случайным стечением обстоятельств). Это, на наш взгляд, объясняется прежде всего небольшими размерами использованной выборки.
Таблица 2
Кросс-табуляция показателей "размер семьи" и "политическая организация общины"*