В тесной связи с вышеизложенными взглядами В.Ф. Эрна находится и его весьма оригинальная концепция русской философии, к сожалению до сих пор не оцененная. Увы, но написать что-то вроде "очерка истории русской философии" он не успел, однако при этом он разработал концепцию, основные моменты которой "иллюстрируются" лишь монографией о Григории Сковороде, а также удачными статьями о Владимире Соловьеве и Льве Толстом.
Вся оригинальность данной концепции Эрна как раз и заключается в том, в отличие от многих его предшественников, современников и позднейших историков и исследователей, он пытался сформулировать идею "оригинальной русской философии", а не просто "русской философии" и тем более не "философии в России". Философия же подражательная и вышедшая из западной традиции (позитивизм, материализм, неокантианство и т.д.) не признается им собственно "русской", и его внимание исключительно сосредотачивается на тех мыслителях, чье учение (онтология, гносеология, антропология и т.д.) содержит творческие и оригинальные идеи, основанные на русских традициях, а также существенно отличаются от западноевропейского рационализма. И такими мыслителями для Эрна, без всякого сомнения, на протяжении полутора веков были Г.С. Сковорода, П.Я. Чаадаев, И.В. Киреевский, А.С. Хомяков, В.С. Соловьев, Н.Ф. Федоров, С.Н. Трубецкой, Л.М. Лопатин и другие, в этот список также входили многие великие писатели и поэты, такие как Ф.И. Тютчев, Н.В. Гоголь, Ф.М. Достоевский и А.П. Чехов.
В целом, с точки зрения Владимира Францевича, русская философия представляет собой органическую целостность: мышление ее представителей направляется единым глубоким синтетическим устремлением. Авторы, разделенные временем и пространством, зачастую не осведомленные об идеях друг друга, перекликаются" между собой тематически и по содержанию, т.к. их во многом связывает некая внутренняя, "подземная" традиция. Эта целостность имеет специфическую "подпочву", и во многом опирается на тот "фундаментальный" механизм, работа которого обеспечивает единство и историческую устойчивость самого феномена русской философии в его своеобразии. Описание специфики "механизма" именно русского философского мышления и составляет ядро всей концепции Эрна.
Таким "механизмом", такой "подпочвой" во многом оказывается специфическая "двувозрастность" русской культуры в целом. Первая ее фаза - исполненная православного онтологизма (т.е. своеобразного "логизма") культура допетровской Руси с "ее строгим тоносом таинственной иерархичности" (священодействия), почти литургичности. И своих высот данный тип русской культуры достигает в старой русской архитектуре и иконописи, в утонченном духовном классицизме которых находит живое продолжение эллинская культура. Вторая фаза начинается эпохой Петра Великого - временем активного установления новоевропейской, преимущественно протестантской, культуры и ее философского проявления - рационализма. В то же самое время, между этими двумя фазами имеется существенная преемственность. Вот как об этом пишет сам Эрн: "В новой русской культуре - та же проникнутость религиозным онтологизмом, только из данности он превратился в задание, их исходного пункта в конечный, из основы и корня "в родимую цель", в желанную энтелехию". И этот исконный онтологизм и должен быть явлен, но уже в иной - логической - форме: наступает время философии.
Таким образом, воздействию западноевропейской мысли нового времени на возникновение русской философии отводится концепции Эрна важнейшая роль (ибо для русского сознания в это время характерно "глубокое внимание к западной мысли, исключительная заинтересованность всеми продуктами философского творчества Европы"), но в данном случае речь уже может идти не просто о "влиянии" или "заимствовании". В этом случае западная культура властно врывается в традиционный ритм русской культуры - и их борьба становится "внутренним вопросом русского сознания и русской совести". Входя в русскую почву, внутренней данностью которой является опыт святости, рационализм при всей своей понятийно-категориальной раздробленности (а во многом и благодаря ей) вызывает в русском сознании "возмущение", отторжение, дискомфорт, проблематизацию: специфическая реакция на "прививку" духовного опыта иного типа. Во многом и сама оригинальная русская философия и есть сам этот конфликт, сама борьба двух различных по своей природе начал "рацио" и "Логоса" в недрах единого русского сознания, в силу его "двувозрастности". "Оба начала... русская мысль имеет внутри себя, имеет не как внешне усвоенное, а как внутреннее ее раздирающее". Во многом это герменевтический процесс, в котором чужая философская традиция, вошедшая "принуждением Промысла и истории" в сердцевину духовной жизни России, в устроение русского сознания, во многом выполняет благотворную для генезиса отечественной философии конструктивно-провоцирующую роль, задевая сущностный нерв "родного" опыта.
Разразившаяся Первая мировая война придала особую остроту размышлениям Эрна об антагонизме Востока и Запада, а также о роли России и значении русской философской мысли. Критика русским философом Западной Европы теперь ограничивается в основном критикой духовных и культурных основ Германии. Откликами на эти события явились многочисленные статьи Владимира Францевича, собранные в сборнике "Меч и крест. Статьи о современных событиях", а также брошюра с выразительным названием "Время славянофильствует. Война, Германия, Европа и Россия" (1915). Своей кульминации эта критика достигает в докладе Эрна "От Канта к Круппу", с которым он выступил на публичном заседании Религиозно-философского общества памяти Вл. Соловьева 6 октября 1914 года. Все эти выступления полностью совпадают с выступлениями В.В. Розанова "Война 1914 года и русское возрождение", а также со статьями и работами М.О. Меньшикова, Л.А. Тихомирова, С.Н. Дурылина и С.Н. Булгакова.
Выступления Розанова и Эрна по этому вопросу были особенно яркими. Оба русских мыслителя находят причину немецкой жестокости в общем духовном кризисе в Германии, который, в свою очередь, обусловлен преобладанием начал либерализма и рационализма. Сама Первая мировая война, как совершенно справедливо полагает Эрн, делает ужасающе очевидными последствия гибельного для всего человечества и культуры - вырождение разума в "рацио" в неостановочном движении последнего "От Канта к Круппу".
Как бы предваряя Эрна, Розанов приводит вопиющие факты жестокого обращения немцев (врачей, военных и чиновников) к русским вообще и к русским женщинам в частности. Более того, в статье "Забытые и ныне оправданные" Василий Васильевич предварил идею самого Эрна о том, что само "время славянофильствует", что грешно и стыдно в этот переломный для России момент не быть патриотом своей страны.
Сам Эрн не остался в стороне после гневной критики Розанова Бердяевым, который назвал того "бабой". Владимир Францевич в этой полемике полностью встал на защиту Розанова в отстаивании им национальных интересов России. Об этом говорит и его статья - ответ Бердяеву "Налет Валькирий". Вот как сам Эрн определяет предмет спора: "Тут перед нами встает дилемма: либо обижен Розанов, либо обижена русская баба. Если Розанов действительно выражает с гениальностью приписываемую ему Бердяевым русскую бабу, т.е. русскую душу в ее стихийности, хаотичности и мистичности (я этого не думаю), тогда многому нужно учиться у Розанова, прежде чем начинать его учить, его наставлять и его "публично сечь", особенно если под Розановым подразумеваются не его личные только его грехи, а грехи русской души. Если же Розанов при всей его талантливости, ему свойственной, с русскою бабою все же несоизмерим, тогда вся мысль Бердяева о критике "вечно-бабьего" в русской душе через критику последней книги Розанова становится несерьезной, претенциозной".
Даже в этом частном случае видно новое видение отношений между Россией и Европой, появившееся у Эрна в годы войны, которое выразилось в идее русского дела и особой миссии России. Эта миссия заключается в том, чтобы побудить Европу уйти от самой себя, что вытекает из его размышлений о германской философии Канта, которая, как он вполне справедливо считал, "в своей односторонности приводит неизбежно к Wille zur Macht и к блиндированным мечтам о всемирной гегемонии". Поэтому здесь и следует отстаивать универсальный и наднациональный характер возложенной на Россию задачи: быть на арене мировой войны глашатаем и защитницей вверенного ей восточного наследия, а также вытекающей из этого, "антично - византийской" и христианской мысли, логизма. И сам Эрн в данном случае воспринимал свой труд как поиск нового определения мышления как личный вклад в новую русскую религиозную философию.
В заключении разговора о взглядах Владимира Эрна во время Первой мировой войны, следует отметить, что он без всякого сомнения продолжил традицию критики западной цивилизации, начатой Федором Тютчевым, и таким образом стал одним из последних мыслителей, делавших это до революции. Далее эту линию продолжат участники евразийского движения: И.А. Ильин, И.Л. Солоневич, С.Н. Булгаков и многие другие.
Поиски истоков, первооснов онтологизма как типа мышления, как познавательного принципа приводят Владимира Францевича к необходимости исследования основ древнегреческой философии. Он начинает работать над большим трудом о Платоне как представителе восточного онтологизма. И в начале 1917 года в печати появляется первая часть этого сочинения под названием "Верховное постижение Платона". Однако сама работа была прервана столь ранней и преждевременной смертью В.Ф. Эрна, который в итоге не дожил и до 35 лет: он скончался от нефрита 29 апреля 1917 года.
Смерть в столь молодом возрасте помешала Владимиру Эрну детально разработать свои философские взгляды. Протоиерей Василий Зеньковский в своей "Истории русской философии" отмечал следующее: "У Эрна было большое философское чутье, бесспорное дарование и, проживи он долее, можно было быть уверенным, что он мог бы создать своеобразную систему". Однако он и так уже кое-что создал в русской философии, ибо проблематика, которую Эрн поднял, в дальнейшим была успешно подхвачена и развита в трудах и работах В.В. Зеньковского, П.А. Флоренского, А.Ф. Лосева, Г.В. Флоровского.
Список литературы
1. Сергей Лабанов. Владимир Эрн: "Мыслитель с темпераментом бойца"
2. В.Ф. Эрн. Сочинения. // Вступ. ст. Ю. Шеррер. - М:1991.
3. История русской философии / Под общ. ред. М.А. Маслина. // Ст. О.В. Марченко "В.Ф. Эрн: борьба за Логос". С.491-497.
4. В.В. Зеньковский. Русские мыслители и Европа. - М:1997.
5. В.В. Зеньковский. История русской философии. - Р:1989.
6. Русские философия. Словарь. / Под ред. М.А. Маслина. // Ст. О.В. Марченко. С.634 - 636. - М:1995.