Эта новея мысль признается тогда за истинную, она сохраняет старый запас истин с минимумом знаний в нем модифицирует его лишь настолько, насколько это требуется для возможности вмещения новой истины. Этот процесс модификации совершается по наиболее привычным, наиболее проторенным путям мышления. Гипотеза, слишком резко разрывающая с прошлым и нарушающая все наши предвзятые мнения, никогда не будет признана за истинное объяснение нового явления. Мы будем упорно искать до тех пор, пока ни найдём чегонибудь менее эксцентричного. Даже сильнейший переворот в убеждениях и верованиях человека оставляют незатронутыми значительнейшую часть его прежних взглядов. Время и пространство, причина и следствие, природа и история, весь ход собственной жизни человека остаются неподверженными действию подобных переворотов. Новая истина всегда посредник, всегда миротворец. Она сочитает старые мнения с новым фактом при минимуме перетурбаций и при максимуме непрерывности. В наших глазах всякая истина прямо пропорционально ее успеху в разрешении этой задачи на максимум и минимум. Но, разумеется, успех при решений этой задачи вещь весьма относительная. Мы говорим, например, что какаято теория в целом решает эту задачу удовлетворительнее какойто другой; но слово "удовлетворительнее" относятся здесь лишь к нам самим, различные люди будут и различно понимать пластично, неопределенно.
Теперь я вас попрошу обратить особенное внимание на роль, которую играют старые истины, источником многих несправедливых обвинений, направленных против прагматизма, является то, что с mb(, обстоятельством не считается. Значение этих старых истин вещь первостепенной важности. Верность и уважение к ним это первый принцип, и в большинство случаев даже единственный принцип; ибо весьма часто, когда приходится иметь дело с явлениями, настолько новыми, что они требуют серьёзного изменения в наших прежних мнениях, люди игнорируют эти последние целиком или же дурно обращаются с теми, кто стоит за них.
Вы, конечно, хотите услышать примеры, поясняющие этот про цесс роста истины. Единственная трудность здесь это изобилие материала. Простейший случай новой истины мы имеем, разумеется, тогда, когда к нашему опыту присоединяются новые виды фактов или новые отдельные факты старых видов . Это чисто количественное нарастание нашего опыта не ведет за собой никаких изменений в старых воззрениях. Дни следуют один за другим, и вносимое каждым из них новое содержание просто прикладывается к прежнему запасу. Само по себе это новое содержание не истинно; оно просто происходит, оно есть, истина же это то, что мы говорим о нем, и когда мы говорим, что оно пришло, то истина и заключается просто в этой формуле прибавления.
Но часто приносимое новым днем содержание нас принуждает к модификациям. Если я начал вдруг издавать пронзительные крики и вести себя, как сумасшедший на этой кафедре, что побудило бы многих из вас изменить свое мнение и ценности моей философии. В один прекрасный день появился "радий" как новое жизненное содержание, и одно время, казалось, вступил в противоречие с нашими основными воззрениями ни закономерность явлений природы, закономерность, формулированную в так называемом законе сохранения энергии. Когда увидели, что радий выделяет тепло в неограниченном количестве и словно выкладывает его из собственного своего кармана, то что показалось нарушением закона сохранения энергии. Что оставалось думать? Если допустить, что путем лучеиспускания радий высвобождает особую внутриатомную "потенциальную" энергию, о существовании которой до сих пор и ни подозревали, то принцип сохранения был бы спасен. Сделанное Рэмсеем наблюдение, что в результате лучеиспускания радия получается гелий, открывало дорогу для этои гипотезы.
В настоящее врямя точка зрении Рэмсея всеми признается истинной: хотя она и расширяет наши старые понятия об энергии, но благодаря ей в прежних наших воззрениях произведены минимальные изменения.
Я не буду умножать примеров. Всякое новое мнение признается "истинным" ровно постольку, поскольку оно удовлетворяет желанию индивида согласовать и ассимилировать свой новый опыт с запасом старых убеждений. Оно должно одновременно охватывать собой новые факты и тесно примыкать к старым истинам, и успех его (как я только что сказал) зависит от маментов часто личного, индивидуального свойства. При росте старых истин путем обогащения их новыми большую роль играют субъективные основания. Мы сами являемся составной частью этого процесса и подчиниемся этим субъективным основаниям. Та новая идея будет наиболее истинной, которая сумеет наудачнейшим образом удовлетворить оба этих наших требования. Новая идея делает себя истинной, заставляет признать себя истинной в процессе своего действия, своей "работы". Она словно прививает сама себя к прежнему запасу истин, который таким образом увеличивается, подобно дереву, растущему благодаря действию нового отлагающегося слоя камбия.
Дьюи и Шиллер, идя дальше, обобщают это наблюдение и применяют его к самым старым слоям истины. И они тоже негода были гибкими, пластичными. И они тоже были признаны истинными по субъективным основаниям. И они тоже являлись посредниками между более древними истинами и такими, которые в то время представляли собой новые наблюдения. Чисто объективной истины истины, при установлении которой не играло бы никакой роли субъективное удовлетворение от сочетания старых элементов опыта с новыми элементами такой истины нигде нельзя найти. Те основания, в силу которых мы называем вещи истинными, представляют собой также те основания, в силу которых они суть истинные ибо "быть истинным" и значит только совершить тот акт сочетания.
Субъетивное, человеческое, оставляет, таким образом, на всем свой след. Истина независимая, истина, которую мы только находим; истина, которую нельзя приспособить к человеческим потребностям; истина, одним словом, неисправимая, неизменная такая истина существует, разумеется, и лии же принимается существующей мыслителями рационалистами. Но в этом случае она обозначает лишь мертвую сердцевину живого дерева; её существование означает лишь, что и истина имеет свою палеонтологию, свой срок давности, что она с годами службы окостеневает, окаменевает в глазах людей от одной тольжо старостии. Но как гибки еще, тем не менее, и древнейшие истины это было наглядно показано в наши дни переворотом, происшедшим в логических и математических понятиях, которые, повидимому, захватывают уже и физику. Старые формулы истолковываются теперь как частные случаи более объемлющих принципов, о современной форме и формулировке которых наши предки не имели даже ни малейшего представления.
Этой теории истины Шилер дал название "гуманизм", но так как и для нее начинает входить во всеобщее употребление слово прагматизм, то я в настоящих лекциях и буду говорить о ней под этим именем.
Итак, прагматизм представляется, вопервых, известным методом; вовторых, известной генетической теорией истины. В дальнейшем темы наших бесед будут обе эти вещи.
Большинству из вас, я уверен, сказанное мной о теории истины поккажется в виду краткости изложения неясным и неудовлетворительным. В дальнейшем я постараюсь сделать необходимые дополнения и разъяснения. В лекции о здравом смысле я попытаюсь объяснить, что я имею в виду, говоря об окаменевших от древности истинах. В другой лекции и подробно остановлюсь на приведенной выше теории, согласно которой наши мысли истины прямопропорционально успешности их посреднической миссии. В третьей лекции я покажу, как труд но отличить в развитии истины факторы субъективные от факторов объективных. Вы, может быть, не станете следить за всеми моими лекциями; а если и станете, то, может быть не во всем со мной согласитесь. Но я уверен во всяком случае, что вы вполне серьезно и с должным вниманием отнесетесь к моей попытке.
Вы, вероятно, с изумлением узнаете, что на теории Шиллера и Дью сыпался град насмешек м издевательств. Весь рационализм в своем целом воостал против них. В влиятельных кругах особенно резко накинулись на Шиллера; его третировали как негодного школьника, заслужившего того, чтобы его высечь. Я упоминаю об этом лишь потому, что тот факт бросает много света на рационалистический температмент, который я противопоставил темпераменту прагматизма. Праэгматизм чувствует себя неудобно, неуютно вдали от фактов. Рационализм чувствует себя отлично лишь посреди абстракций.
Все эти прагматические речи об истинах во множественном числе, об их пользе и приносимом ими удовлетворении, об успехе, с которым они работают и пр. все это наводит человека интеллектуалистической складки на мысль о какихто грубых, низкопробных подделках и суррогатах истины. Такие истины для него не реальные истины. Такие суждения чисто субъективны. Объективная истина, напротив того должна быть чемто неутилитарным, высоким, утонченным, отдаленным, возвышенным, витающим над землей. Объективная истина должна быть абсолютным соответствИем между нашими мыслями и столь же абсолютной действительностью. Она должне быть тем, что мы обязаны мыслить безусловно. Условный характер того, как мы фактически мыслим, не имеет никакого значения: это касается психологии. Долой во всех этих вопросах психологию и да здравствует логика.
Взгляните, как велик контраст между обоими этими духовными типами! Прагматизм применямся к конкретному, к фактическому, наблюдает истину за ее работой в отдельных случаях затем обобщает.