Бывает, что привычные декорации рушатся. ...Скука является результатом машинальной жизни, но она же приводит в движение сознание. Скука пробуждает его и провоцирует дальнейшее: либо бессознательное возвращение в привычную колею, либо окончательное пробуждение. А за пробуждением идут следствия: либо самоубийство, либо восстановление хода жизни. ...Приходит день и человек замечает, что ему 30 лет, он соотносит себя со временем, занимает в нем место, признает, что находится в определенной точке графика. ...Становясь самим собой, мир ускользает от нас – декорации становятся тем, чем они были всегда, они удаляются от нас. ...В немногие часы ясности ума механические действия людей, их лишенная смысла пантомима явственны во всей тупости (человек в телефонной будке).
Первое дело разума – отличать истинное от ложного. Но стоит мышлению заняться рефлексией, как сразу же обнаруживается противоречие. Истинно – ложно – этот порочный круг является лишь первым в том ряду, который приводит погрузившийся в самого себя разум к головокружительному водовороту. Даже в своих наиболее развитых формах разум соединяется с бессознательным чувством, желанием ясности. ...Точкой отсчета данного эссе можно считать этот разрыв между нашим воображаемым знанием и знанием реальным, между практическим согласием и стимулируемым незнанием, из-за которого мы спокойно уживаемся с идеями, которые перевернули бы всю нашу жизнь, если бы мы пережили их во всей их истинности. Пока разум молчит, погрузившись в недвижный мир надежд, все отражается и упорядочивается в единстве его ностальгии. Но при первом же движении этот мир дает трещину и распадается: познание остается перед бесконечным множеством блестящих осколков. Можно прийти в отчаяние, пытаясь собрать их заново, восстанавливая первоначальное единство, приносившее покой нашим сердцам. Столько веков исследований, столько самоотречения мыслителей, а в итоге все наше познание оказывается тщетным.
Стоит мне попытаться уловить это Я, существование которого для меня несомненно, определить его и резюмировать, как оно ускользает, подобно воде между пальцами. Образы не складываются в единое целое. Вне всех определений всегда остается само сердце. Я навсегда отчужден от самого себя. «Познай самого себя» Сократа ничем не лучше «будь добродетелен» наших проповедников: в обоих случаях обнаруживаются лишь наши тоска и неведение.
Наука и мир – Наука, которая должна была наделить меня всезнанием, оборачивается гипотезой, ясность затемняется метафорами, недостоверность разрешается произведением искусства. Мягкие линии холмов, вечерний покой научат меня куда большему. Я возвращаюсь к самому началу, понимая, что с помощью науки можно улавливать и перечислять феномены, нисколько не приближаясь тем самым к пониманию мира. Отчужденный от самого себя и от мира, вооруженный на любой случай мышлением, которое отрицает себя в самый миг собственного утверждения – что же это за удел. Этот универсальный разум, практический или моральный, этот детерминизм, эти всеобъясняющие категории – тут есть над чем посмеяться честному человеку.
Над человеком возвышается, его окружает иррациональное – и так до конца дней. Но когда к нему возвращается ясность видения, чувство абсурда высвечивается и уточняется. Абсурдно столкновение между иррациональностью и иступленным желанием ясности, зов которого отдается в самых глубинах человеческой души. Абсурд зависит и от человека, и от мира – пока он единственная связь между ними. Он скрепляет их так прочно, как умеет приковывать одно живое существо к другому только ненависть. Абсурдность становится болезненной страстью с того момента, как осознается.
Атаки на разум никогда не были столь яростными, как в настоящее время. В логическом и моральном плане целое семейство родственных в своей ностальгии умов, противостоящих друг другу по целям и методам, яростно преграждает царственный путь разума и пытается отыскать некий подлинный путь истины. Все они отталкивались от неизреченной вселенной, где царствуют противоречия, антиномия, тревога и бессилие. Хайдеггеровская забота: для потерявшегося в мире и его развлечениях человека забота выступает как краткий мир страха. Забота настолько превосходит в отношении истинности все категории рассудка, что только о ней человек помышляет, только о ней ведет речь. «Кончнейший и ограниченный характер человеческой экзистенции первичнее самого человека». Хайдеггер проявляет интерес к Канту, но лишь с тем, чтобы показать ограниченность «чистого разума». Ясперсу известно, что в конце концов разум терпит поражение, и он подолгу останавливается на перипетиях истории духа, чтобы безжалостно разоблачить банкротство любой системы, любой всеспасительной иллюзии, любой проповеди. Шестов доказывает, что даже самая замкнутая система, самый универсальный рационализм спотыкаются об иррациональность человеческого мышления. Къеркегор отвергает утешение, мораль, любые принципы успокоения.