Кстати, мы знаем, кто стоял у истоков этого движения. В конце прошлого века еврейский женский союз, а впоследствии и всемирный женский союз, возглавляла недолечившаяся пациентка Брейера, Берта Паппенхайм, более известная нам как Анна О. Перед тем, как заняться женскими проблемами, она в тяжелейшем состоянии четыре года лежала в психиатрической больнице. Можно предположить здесь связь между глубокой патологией психики и патологией исповедуемой концепции.
В этногенезе эмансипация может служить симптомом начала разложения. На фоне этого разложения мы говорим сегодня о «зеленой революции», суть которой лишь в том, что мусульманский этнос выдыхается медленнее нашего. Может быть, причина тому в большей нетерпимости к эмансипации и, как следствие, в более стабильном положении мусульманской женщины.
Может быть, суть пассионарности вовсе не в доминантном генетическом признаке, а просто в соотношении продуктивных мужчин и женщин в этносе. Может быть, в героические эпохи просто рождается гораздо больше мужчин - для преодоления преград. А в период заката, наоборот - на десять девчонок по статистике девять ребят. И в этой ситуации нельзя требовать от женщины, чтобы она сидела, скромно опустив глаза, и ждала, когда ее выберут. Ради продолжения рода женщина становится агрессивнее, маскулиннее - а мужчина, соответственно, феминнее. Любой зоолог знает - если самцов больше чем самок, улучшается порода, а если наоборот - увеличивается численность популяции. Избыточное количество женщин в эпоху заката этноса имеет и другое следствие. Сексуальная разрядка становится все более доступной, как об этом справедливо писал Роло Мэй в книге «Любовь и воля». А мы знаем, что либидо может сравнительно легко переноситься на несексуальные объекты только в том случае, когда ему преграждены пути прямого удовлетворения. Есть такой афоризм: влюбившись, юноша совершает самые благородные поступки, чтобы завоевать сердце девушки, а женившись - самые подлые, чтобы прокормить ее и детей. Так вот, исчезает сам стимул совершать благородные поступки, разве что в самой ранней юности. Я вижу здесь синхронные процессы, но у нас слишком мало данных, чтобы говорить, что чем обусловлено.
Вернемся к эпохе семи мудрецов. Двое из них основали философские школы: Фалес - ионийскую, Питтак - италийскую. Нас сегодня интересует ионийская. Она передавалась от учителя к ученику по одной линии на протяжении почти трех веков. Учителя гнали от себя всех и кочевряжились, подобно учителям кун-фу в плохих фильмах, и претенденты должны были заслужить право стать их учениками. Учитель говорил: «А, лимитчик? Так катись отсюда подальше, друзей надо заводить на родине!» На что ученик отвечал: «Ну ты же на родине, так почему бы тебе не завести друга?» Есть много подобных легенд; нам сейчас важно, что ионийская философия до V в. до н.э. шла по одной линии и занималась вопросами естествознания. Но затем, на переходе к акматической фазе, произошла коренная ломка философской традиции. Эту ломку начал Сократ, полностью отрекшийся от прежнего предмета философии - естественных наук. Сократ стал говорить о человеке, о нравственности, об образе жизни. У него было много учеников, и большинство из них основало свои философские школы. Это были так называемые сократики: Антисфен, Платон, Ксенофонт, Эсхин, Федон, Евклид и Аристип. Традицией ионийских философов было иметь одного ученика-преемника, и поэтому отношения между сократиками были пропитаны ревнивым соперничеством. Особенно острыми они были между двумя первыми учениками - Антисфеном и Платоном. Даже в жизни, вне своего основного философского спора об универсалиях, они постоянно старались задеть друг друга. Платон высмеивал книгу Антисфена «О невозможности противоречия», говоря, что в ней Антисфен противоречит сам себе. Антисфен, в свою очередь, написал диалог против Платона, где по непонятным нам правилам древнегреческого языка слегка исказил имя соперника так, что его звучание стало напоминать слово «пенис». Антисфен и стал основоположником кинизма. Платон преподавал в гимнасии, который назывался «Академия», в честь героя Гекадема, и его учеников стали звать академиками. А Антисфен преподавал в гимнасии «Киносарг», что значит «Зоркий пес», и его учеников стали звать псами-киниками. Самого Антисфена называли Истинным Псом. Собака, пес - ругательное слово, хотя она - лучший друг человека; об этом писал и Фрейд. Так было и в те времена; но киники гордились своим прозвищем. Можно вспомнить и слова Иешуа о Левии Матвее из «Мастера и Маргариты»:
Первоначально он отнесся ко мне неприязненно и даже оскорблял меня, то есть думал, что оскорбляет, называя меня собакой, - тут арестант усмехнулся, - я лично не вижу ничего дурного в этом звере, чтобы обижаться на это слово.[21]
Иешуа у Булгакова был образованным человеком и знал греческий язык.
Антисфен, как и Платон, занимался отвлеченными философскими рассуждениями; но кроме этого он превратил свою философию в науку практической жизни. Антисфен проповедовал возврат к естественной жизни и отказ от излишеств. «Пусть дети наших врагов живут в роскоши!» - говорил он, а также: «Лучше безумие, чем наслаждение». Он первым стал носить посох, котомку и сложенный вдвое трибон - короткий плащ на голое тело. Эта экипировка и стала позднее униформой всех киников; также они переняли обычай Антисфена не стричься, не бриться и ходить босиком. Иногда в своем стремлении к простоте Антисфен перегибал палку и кичился дырами в своем плаще, выставляя их напоказ. Сократ сказал тогда: «Через дыры твоего плаща просвечивает тщеславие». Это тот момент, который впоследствии позволил Юнгу утверждать, что Антисфен находил удовольствие не в простоте, но в гордыне и вызове общественной морали. Диоген Лаэртский написал свою эпитафию Истинному Псу:
В жизни своей, Антисфен, ты псом был недоброго нрава,
Речью ты сердце кусать лучше, чем пастью, умел.
Умер в чахотке ты злой. Ну что же? Мы скажем, пожалуй:
И по дороге в Аид нужен для нас проводник.
Самым знаменитым киником был ученик Антисфена Диоген Синопский по прозвищу Небесный Пес, про которого все знают, что он жил в бочке и просил Александра Македонского не заслонять ему солнце. Легенда о Диогене гласит, что он обратился к оракулу за советом, как жить, и оракул велел ему заняться «перечеканкой монеты». Диоген стал подделывать деньги и был изгнан из родного города; тогда он понял, что оракул имел в виду второй смысл слова «nomisma» - общественное установление, закон, обычай. Он пришел в Афины и стал слушать Антисфена, который по традиции ионийской школы гнал учеников от себя свирепой палкой. Но Диоген подставил голову и сказал Антисфену, что у того нет такой палки, чтоб прогнать его. По другой версии экзаменом на ученичество был опасный подъем на гору. Так Диоген стал учеником Антисфена, и принял философию жизни, в которой превзошел учителя. Он называл Антисфена «трубой, не слышащей собственного гласа», и сам постоянно совершенствовался в самоограничениях. Увидев мальчика, пившего воду из пригоршней, он сказал: «мальчик превзошел меня в простоте!», - и выкинул из котомки чашку. Увидев улитку, он решил жить в бочке - в глиняном пифосе. Он даже пытался научиться есть сырое мясо, но не смог его переваривать. На площадях он публично занимался мастурбацией, говоря при этом, что его мечта - если бы так же, поглаживая живот, можно было бы утолять голод. Спрашивая с себя по высшему счету, Диоген и к другим был беспощаден. Он то днем с фонарем искал честного человека, то громко звал людей, а когда они прибегали, колотил их палкой, говоря, что звал людей, а не дерьмо. Когда его просили показать кого-то, он пользовался не указательным, а средним пальцем; значение этого жеста с тех пор не изменилось. Однажды на пирушке ему кинули кости, как собаке. Он в ответ поднял на обидчиков ногу и оросил их, как и подобает псу. Издевался он и над Платоном, который часто присылал ему еду и вино. Однажды, придя к Платону, Диоген стал топтать его ковры со словами: «Попираю спесь Платона», на что Платон ответил: «Своей спесью попираешь». Всех людей он считал рабами страстей, и презирал всех, кроме Антисфена. Тем не менее, сограждане уважали Диогена, и после смерти поставили ему памятник в виде столба с мраморной собакой наверху.
Учеником Диогена был Кратет по прозвищу Открыватель Всех Дверей. Кратет был одним из самых богатых фиванцев, но, увлекшись философией, отдал все деньги меняле с условием: если его сыновья будут философами, раздать деньги народу (ведь философам деньги не нужны), а если нет - отдать им. Он был тонкий генетик - ведь если его сыновья будут философами, значит эта склонность - доминантный признак, и внукам деньги тоже не понадобятся. В самоограничении он пошел дальше Диогена, т.к. пил только воду; но зато к другим относился терпимо и давал всем добрые советы, за что его все любили и приглашали повсюду. Женой его стала Гиппархия, девушка из богатой и знатной семьи. Кратет, горбатый, хромой и нищий, пытался ее отговорить, а потом снял перед ней одежду и сказал: «Вот твой жених, вот его добро, хочешь ты такого?» Гиппархии понравилось добро Кратета, и она пошла с ним, облачившись в нищенский плащ. Брат Гиппархии, Метрокл, был учеником Кратета. Однажды, слушая учителя, он выпустил ветры в присутствии других учеников, а затем убежал, заперся дома и не хотел выходить. И у него были основания беспокоиться - Диоген в свое время за такой акт избил слушателя палкой. Абсолютно аналогичный случай произошел в двадцатом веке с пациенткой Милтона Эриксона, студенткой католического колледжа. Эриксон, крутой гипнотизер и психотерапевт, поступил мудро. Он провел со студенткой беседу на анатомическую и теологическую темы, а потом дал установку - наесться горохового супа, раздеться, и скакать по комнате, выпуская газы. Терапевтический эффект был достигнут. Но Кратет поступил еще круче. Он сам наелся волчьих бобов и затем пришел в гости к Метроклу. Этому научила его философия - жевать бобы и не знать забот.