В процессе социальной эволюции выработались устойчивые стереотипы. Это— государственное устройство и проживание в городах, институты денежных отношений и система передачи знаний следующим поколениям. Все эти социальные отношения приобрели глобальное распространение. Среди знамений глобализации следует отметить формирование мировых религий, которые, прорастая к нам через тысячи лет человеческого опыта, вплетаются сегодня в причудливый узор систем самосохранения общества, занимая то или иное место наряду с государственным устройством. Тысячелетний опыт развития мировых религий обладает общими чертами, и анализ этого общего остается пока вне поля зрения тех, кто увлечен информатизацией и экономикой как основными проявлениями глобализации. Религиозная трагедия морального выбора в условиях современной информатизации преобразуется в фарс избирательной кампании, однако и то и другое остается разными ликами явлений глобализации в обществе. И это общество, видимо, очень мало изменилось за прошедшие тысячи лет, если настолько совпадают новые и старые способы добиться практических результатов в его преобразовании. Именно это обстоятельство внушает опасение, что глобализация не способ движения вперед, а, наоборот,— способ распространения старых заблуждений на новые пространства, а также и на грядущие времена, которые удастся прожить людям на этих пространствах.
Проявлениями глобализации, коренным образом изменившими жизнь человечества в начале ХХ века, стали мировые войны и мировые революции, а в конце века возник глобальный экологический кризис, и началось формирование новой экономики как информационной системы обмена ценностями в области «чистых» финансов и виртуальных рынков, практически оторванных от материального содержания. И в этом смысле глобализация американо-европейской модели цивилизации на волне сверхскоростной новой, рефлексивно ориентированной экономики— явление закономерное и прогнозируемое.
Однако прогноз неблагоприятен— глобализация, даже в столь «чистом», нематериальном виде, в каком она предстает в лице новой экономики, неизбежно порождает экологический кризис. Объяснить это можно следующим образом. Старое, традиционное хозяйство, не приспособленное к новым сверхоперативным реакциям, неизбежно оказывается в тисках противоречий, ускоренно истребляя природные ресурсы в стремлении угнаться за потоком глобализации. Однако наследие прошлых времен— патриархальные, недостаточно эффективные способы национального производства— определяют неизбежно более низкую эффективность экономики и недостаточную пропускную способность инфраструктуры, неспособную пропустить даже помощь, предлагаемую развитыми странами. Главной проблемой капитализма эпохи глобализации, овладевающего рынками в масштабах всей планеты, становится экологический кризис, кризис среды обитания, не приспособленной к таким масштабам изъятия ценностей, их потребления и порожденной всем этим волны отходов, которые среда не в состоянии утилизировать в краткие сроки. Капитал стремится застраховать себя от негативных последствий собственной активности и поэтому принимает участие в экологических проектах. Но часто он просто перемещается в области наиболее прибыльного его применения— в развивающиеся страны, где порождает экологический кризис. И когда противоречия, вызванные этим кризисом, достигают пика, возникает обратная волна— стремление к устойчивому развитию как забота о повышении уровня производства, достижения технологических кондиций, позволяющих сберегать окружающую среду. Когда это приводит к определенному снижению рентабельности, часть капитала уходит в новые регионы, порождая расширение экологического кризиса, справиться с которым силами одной страны становится уже невозможно. Глобализация приводит к глобальному экологическому кризису. Однако экологический кризис пока сдерживается силами самой природы и частично— усилиями общества (его организаций, которые при этом сами приобретают глобальный статус, как Программа развития ООН или ЮНЕП).
Торможение глобализации за счет факторов сдерживания, действующих со стороны среды, в которую глобализация проникает,— вот основное противоречие самого этого процесса. Однако парадокс заключается в том, что противодействие необходимой силы приобретает также глобальный характер— будь то международный терроризм или усилия общественных организаций. Таким образом, само противодействие порождает лишь новое воплощение глобализации.
Возникает вопрос: способна ли идея устойчивого развития дать новую модель развития, новый тип организации общества (прежде всего— экономики), нейтрализующий разрушительные тенденции сегодняшней глобализации? Вот вопрос, на который должна ответить конференция «Рио + 10» в Йоханнесбурге, вопрос, который задает каждый человек, задумывающийся о будущем.
Сегодня, когда мощь человечества вышла на масштабы планетарных изменений, появляется осознание того, что и с нами, и с другими странами происходит нечто общее, касающееся жизни всех людей на Земле. Это осознание порождает как новые исследования, посвященные глобальной тематике, так и новые общественные движения. И вопрос ставится так: возможно ли пройти в будущее глобальное общество с наименьшими потерями— с помощью самоорганизации, присущей механизму стихийного рынка, распространяющемуся в масштабах планеты, или с помощью регулирования, аналогичного тому, что используется в национальных экономиках развитых стран?
Государство и рынок— противоположности, которые уже очень давно, но не очень успешно пытается примирить экономическая теория. Можно утверждать, что эти хорошо известные сущности борются сегодня под ковром глобализации. Фактически необходимость в устойчивом развитии возникает как последействие ускоренной индустриализации, навязываемой глобализацией, и в этом смысле оба эти понятия оказываются соединенными неразрывной причинно-следственной связью. Последствия такой связи просматриваются уже сегодня, и возникает желание воздействовать на контуры будущего мира путем активности в дне сегодняшнем. Многие представители Европейского союза видят в глобализации средство для широчайшего распространения новых технологий и знаний. А небезызвестный финансист Джордж Сорос предлагает переходить от практики кредитования развивающихся стран к политике прямых инвестиций в отрасли национальных экономик с тем, чтобы сформировать глобальную финансовую (а затем— политическую) структуру, проводящую во всем мире идеалы открытого общества.
Однако у нас, россиян, замученных социальными экспериментами, возникает вопрос: не стоят ли за целевыми инвестициями ЕС в природоохранную отрасль, сопровождаемыми осанной глобализации, цели иные, чем развитие высокоморального добрососедства? И каким здесь планируется российский путь? Естествен протест против подобных «управляющих» инвестиций. Но и политика изоляционизма также себя исчерпала. Так в чем же выход? Видимо, именно в том, чтобы развиваться более или менее в ногу с основными мировыми тенденциями. Поэтому бытующее в России мнение, что пока, мол, можно махнуть рукой на природоохранную и ресурсосберегающую экономику, надо деньги зарабатывать,— является не просто ошибочным, но крайне опасным с точки зрения сохранения суверенитета страны и ее возможности выбирать собственный путь в будущее.
Собственно, глобализация может быть рассмотрена как процесс, в котором вырабатывается единый мотив в хоре голосов Севера и Юга, Востока и Запада, сторонников и противников происходящего. Такие процессы в синергетике называются кооперативными. В них возможна синхронизация темпа и времени процессов, протекающих в различных местах системы, и возникает структура, параметры которой определяются свойствами системы в целом. В сложных системах, подобных человеческому обществу, структур возникает множество— например, структурирование происходит по уровню развития людей, уровню их благосостояния, по вероисповеданию, политическим убеждениям и т. д. Точные границы такого структурирования провести практически невозможно, однако в целом общество приобретает структуру, в которой ни один человек не может считать себя достаточно удаленным от любого социального явления. Таково свойство границ, называемых фрактальными. Фрактальные границы отделяют структуры, составляющие общество, но и определяют возможность их взаимопроникновения.
В условиях глобализации границы национальных государств действительно оказываются все более зыбкими и не отвечающими новой мощности связей между людьми. Одновременно возрастает и роль личности. Можно сказать, что роль государства в глобальном мире во многом уравновешивается ролью личности. И функции государства видоизменяются: на смену практикам жесткого, командного управления (государство— машина!) или, наоборот, политики вседозволенности, отпущенных вожжей постепенно приходят практики рефлективного управления, как обладающего достаточной гибкостью, так и позволяющего создать достаточное давление в случае необходимости проявить силу.
Однако новые практики порой создают и новые иллюзии. Наиболее распространенной является надежда на информатизацию как на панацею от экономических и социальных кризисов. Новые формы оперативного доступа к информации, которые предоставляет, например, Интернет, несомненно, полезны, и ими необходимо овладевать. Но стремительно нарастает и объем информационного мусора, который необходимо отсеивать и утилизировать. Это— неизбежное следствие глобализации, столь же объективное, как и перепроизводство материальных отходов цивилизации. Упования на то, что подключение к информационным сетям и т. п. дадут возможность беднейшим странам совершить качественный скачок, перепрыгнув через целые этапы развития, напоминают нам, россиянам, другие риторики— о большом скачке, об ускорении или о наследовании приобретенных признаков.
Каково будущее России в глобальном мире? Россию трудно не заметить в международных событиях, касающихся глобализации и устойчивого развития,— так она велика. К ее голосу прислушиваются. Найдем ли мы свою дорогу? Сможет ли Россия пройти своим путем в грядущий мир без границ? Как этому содействовать? Пусть выскажется тот из наших читателей, кто знает.