Василий Шубин
С именем Канта связана революция в европейской философии. Переосмыслив традиционные философские установки, он совершил крутой поворот от онтологии к гносеологии, от натурфилософии к антропологии, результатом чего явилось создание им стройной философской системы, оказавшей громадное воздействие на последующее развитие философии и науки.
Но Кант был также крупным ученым своего времени. Предложенная им научная программа содержала целый ряд достоинств и обладала в силу этого дальнодействием. При этом он избежал абсолютизации естественнонаучного знания, соединив учение о познании с социально-культурной проблематикой и поставив на первое место человеческую личность. Сферу философии, писал он, составляют следующие вопросы. Что я могу знать? Что я должен делать? На что я смею надеяться? Что такое человек? «На первый вопрос отвечает метафизика, на второй – мораль, на третий – религия и на четвертый – антропология. Но в сущности все это можно было бы свести к антропологии, ибо три первых вопроса сводятся к четвертому» (1, стр. 332). Таким образом, Кант включал антропологию в систему знаний.
Таков же был подход к системе знаний и у Вернадского. Его учение о ноосфере было крупным вкладом в естествознание XX в. Сутью этого учения, по мнению академика Н.Н. Моисеева, является понимание роли и места человека в единой системе развития материи, осознание необходимости «синтеза неорганической природы, жизни и человека» (2, стр. 286). Но в обосновании своих идей Вернадский не мог обойти наследие Канта, к учению которого он питал стойкий интерес и которому посвятил специальную работу «Кант и: естествознание». В преддверии своих основных работ Вернадский писал: «Дело будущего развития науки – подойти к таким задачам и таким научным вопросам, которые заставят философскую мысль искать новых путей, как искал и нашел их Кант» (3, стр. 214). Пророческие слова. Создав фундаментальные работы по геохимии и биогеохимии, он вышел на рубежи мировоззренческих поисков, которые привели его к философии космизма.
Переключившись с чисто естественнонаучных проблем на обоснование учения о ноосфере, он приходит к выводу о том, что «...биохимия должна глубочайшим образом соприкасаться с науками не только о жизни, но и о человеке, с науками гуманитарными» (4, кн. 2, стр. 91). Ход современной научно-технической революции как никогда остро поставил проблему соотношения знания и ценностей. В этой ситуации идеи Канта и Вернадского о подчиненности науки нравственным целям сохраняют свою актуальность.
В основу работы Вернадского «Кант и естествознание» был положен доклад, прочитанный им 28 декабря 1904 г. на заседании Московского психологического общества, посвященном памяти Канта. Видимо, в расширенном и переработанном виде доклад, текст которого не сохранился, был опубликован в журнале «Вопросы философии и психологии» (1905, №76) под заглавием «Кант и естествознание XVII столетия», а в нынешнем варианте – в 1922 г. (Вернадский В.И. Очерки и речи. Вып. 2. Пг., 1922)*.
* Великий русский мыслитель обращался к наследию Канта до 1904 г. и после. Личность Канта, его философские и естественнонаучные труды привлекли внимание Вернадского еще в конце XIX в., о чем свидетельствуют его дневники (см.: 5). Раздумья Вернадского по поводу философии Канта отражены в его записях 1901 – 1911 гг. в рукописях, хранящихся в Архиве АН, они обозначены как «Мысли». Главное внимание в них сосредоточено на проблеме субъекта и объекта как центральной гносеологической проблеме кантианства. «Кант, – пишет Вернадский, – принял за исходное – различие субъекта от окружающего. Он противопоставляет в той или иной форме «я» – «миру». Отсюда неизбежен дуализм в какой бы то ни было форме. Понятие личности (разума) явилось для него неразложимым, цельным, исходным... Отчего он исходил из такого предположения? Является ли столь цельным и неразрывным наше понятие личности? Эти вопросы могут быть разрешены научно, и их научное исследование стоит вне границ естествознания, ставимых критической философией Канта» (3. стр. 331). Дуализм субъекта и объекта, по мнению Вернадского, в сильнейшей степени повлиял на истолкование Кантом природы пространства и времени. Вернадский замечает, что в этих представлениях чувствуется «недостаточная научная обработка», и считает целесообразным дополнить кантовский подход в понимании пространства и времени изучением данных естествознания психологии и истории философии.
Написанию статьи «Кант и естествознание» предшествовала переработка трудов Канта в оригинале. Главное внимание в статье В.И. Вернадский обращает на выяснение той роли в истории науки, какую сыграл Кант как естествоиспытатель. Он отмечает, что в жизни Канта был период, когда он и сам себя называл естествоиспытателем. И хотя, пишет Вернадский, едва ли можно принять в буквальном смысле деление жизни Канта на те периоды, которые вошли в литературу с легкой руки некоторых историков философии и самого Канта, Несомненно, однако, что расцвету его самостоятельной философской системы предшествовала более чем 30-летняя научная деятельность, в которой не последнее место занимали разнообразные вопросы естествознания. С нашей точки зрения, заслуживают внимания три замечания Вернадского о Канте как ученом.
Первое: «Своими научными работами он не оказал влияния на развитие естествознания. Современники обошли молчанием его работы, и они стали нам известны только после того, как философская мысль Канта охватила своим могучим влиянием весь духовный уклад человечества в XIX столетии. На развитие географии, естествознания и математики Кант оказал влияние – долгое время спустя после смерти – своим философским анализом. Достаточно привести немногие примеры. Под влиянием Иоганна Мюллера в 1830-х гг. в физиологии органов чувств – на всем характере научной работы – сказались идеи Канта в учении о так называемых специфических энергиях органов чувств, под его же влиянием, несомненно, находились работы XIX столетия об основах геометрии» (3, стр. 313). Стало быть, благотворное влияние на естествознание Кант оказал своими философскими произведениями. Так что же, бесплодной оказалась более чем 30-летняя деятельность ученого?
Вернадский так не считал, и в этом суть второго замечания. История научной мысли никогда не может дать законченную неизменную картину, поэтому постоянно приходится возвращаться к старым сюжетам. «И несмотря на огромную литературу посвященную Канту в течение столетия, всякий исследователь увидит в его научной деятельности новое и иное в зависимости от состояния науки в его собственное время» (3, стр. 192).
Но главное не это. Как уже отмечалось, научные изыскания Канта не стали в полной мере достоянием современников. Вернадский делает неожиданный вывод: без естественнонаучных занятий, к тому же многолетних и интенсивных, не было бы «критической философии», ибо они меняли содержание философии. «Если на почве этого общего основного положения, – размышляет он, – всмотреться в исторический ход мысли, то можно заметить, что все новые крупные научные открытия и научные обобщения – рано ли, поздно ли – находят себе отражение и переработку в философской мысли: и в случае, ежели они стоят уже вне пределов существующих философских систем, способствуют созданию новых... В этом смысле научная деятельность до-известной степени предшествует философской работе, и после крупных философских обобщений, раздвигающих рамки познанного или рушащих веками стоящие, научно выработанные, философски обработанные положения, можно ждать проявлений философского гения, новых созданий философской мысли, новых течений философии» (3, стр. 192).
Третье замечание Вернадского касается оценки научных открытий Канта. Он отмечает, что на естественнонаучную работу Канта самое решительное влияние оказали идей Ньютона и Бюффона, наложившие неизгладимый отпечаток на все его научно-философское творчество. Подобно французским энциклопедистам, Кант стремился объяснить все явления природы естественными причинами, поэтому, подчеркивает Вернадский, научная деятельность основателя «критической философии» вращалась в кругу одинаковых научных идей, что и у Гельвеция, Гольбаха, Кондильяка. «Творцы новых систем философии в научной области принадлежали к одному лагерю передовых ученых своего времени» (3, стр. 196). Этими общими идеями были теория тяготения Ньютона и принципы эволюции Бюффона, притом Кант не просто их воспринял, а синтезировал. Вернадский пишет: «Оригинальность его научной работы заключается в том, что он применял одновременно как обобщения Ньютона, так и понятие времени к разнообразным конкретным явлениям природы в области неорганических наук – в астрономии, геологии, физической географии. Он часто и во многом ошибался, но благодаря глубине и силе своего ума, он не раз достигал обобщений, открытий и точек зрения, которые... до него не приходили в голову его современникам и из которых многие получили значение, научный, если можно так сказать, смысл только в наше или ближайшее к нам время. Далеко не все им найденное было ново и для его времени. Кое-что, как мы теперь знаем, было сделано другими раньше его, но Кант достигал своих результатов самостоятельно, и труды этих его предшественников (имеется в виду прежде всего Бошкович В.Ш.), так же как и работы самого Канта, не были оценены современниками» (3, стр. 206).
Оригинальность естественнонаучных идей Канта Вернадский видит в обосновании влияния морских приливов и отливов на скорость вращения Земли вокруг своей оси, в попытке связать вулканические процессы, в том числе и на Луне, с всемирным тяготением. Однако наиболее общепризнанной заслугой Канта в области естествознания Вернадский считает космогоническую гипотезу. По его мнению, до Канта ни одна из космогонических гипотез не была логически связана с теорией всемирного тяготения и, следовательно, все они находились в полном противоречии с данными небесной механики, в том числе космогонии Бюффона и Свенденборга. Не мог Вернадский пройти мимо вклада Канта в становление теоретической кинематики: ведь в работе «Метафизические начала естествознания» целая глава посвящена кинематике (по терминологии той эпохи – форономии), в которой предпринята попытка классификации видов движения и обоснования его всеобщности. Возникает вопрос: а насколько справедливы эти оценки с точки зрения современности? В общем-то они подтвердились. Пожалуй, можно сделать лишь одно замечание: Вернадский, по-видимому, недооценил влияние Лейбница на Канта как естествоиспытателя, по крайней мере тема Лейбниц – Кант в его опубликованных работах не развернута. Но специфика кантовской натурфилософии в том и заключается, что он попытался примирить программы Лейбница и Ньютона.