Для разъяснения того, как воля к власти работает в природе, Ницше использует аналогию с атомистической моделью строения материи. Он считает возможным говорить о мельчайших количествах, или квантах, власти (силы, энергии), которые находятся в постоянном соперничестве и борьбе, ибо каждое из них стремится бесконечно увеличивать свое могущество. При этом Ницше подчеркивает условность данной физической аналогии, ибо само расчленение единого процесса на составляющие - вещь и ее воздействие, причину и следствие, субстанцию и акциденцию - представляет собой не более, чем "психологическую примесь". "Если мы элиминируем эту примесь, - поясняет Ницше, - то вещей не будет, а останутся динамические количества, находящиеся в известном отношении напряженности ко всем другим динамическим количествам".
Что касается органического мира, то Ницше пишет следующее: "Известное количество сил, связанных общим процессом питания, мы называем "жизнью". В другом месте он определяет жизнь как "длительную форму процессов уравновешения силы, в течение которых силы борющихся в свою очередь, растут в неодинаковой степени". Иными словами, организм - это совокупность взаимодействующих систем, главное стремление которой заключается в повышении чувства власти. Это достигается за счет преодоления препятствий, противодействия тому, что оказывает сопротивление.
Говоря о биологической эволюции, Ницше яростно критикует дарвинизм. Он, в частности, обращает внимание на то, что в течение длительного времени, которое требуется для закрепления какого-либо полезного свойства, это свойство не приносит выгод своему носителю в плане приспособления к внешним обстоятельствам и борьбы с врагами. "Влияние "внешних обстоятельств" переоценено у Дарвина до нелепости: существенным в процессе жизни представляется именно та огромная созидающая изнутри формы сила, которая обращает себе на пользу, эксплуатирует "внешние обстоятельства". Ницше не согласен с мнением, что естественный отбор способствует прогрессированию биологических видов за счет сохранения их наиболее совершенных и индивидуально сильных особей. Как раз наоборот: наиболее совершенные, с его точки зрения, погибают легче всего; хорошо сохраняется лишь посредственность. Чувство страха и опасности объединяет слабых, и они благодаря своей численности получают преимущество в силе перед удачными, но все же редкими "детьми природы".
Если выводить какую-то мораль из дарвиновской теории эволюции, то, согласно Ницше, получится, что "средние более ценны, чем исключения, продукты декаданса более ценны, чем средние". Поэтому, чтобы говорить о высших ценностях, придется принять в расчет и иные факторы, кроме естественноисторических. Надо заметить, что Ницше несправедливо требует от дарвиновской естественнонаучной теории объяснения сугубо культурологических вопросов. На это теория естественного отбора никогда не претендовала и не могла претендовать. Скорее всего адресатом ницшевской критики были довольно распространенные в его время всевозможные социал-дарвинистские построения.
Ницше считает лишенной каких бы то ни было оснований также и психологическую теорию, построенную на принципе гедонизма и видящую основные мотивы человеческого поведения в том, чтобы получать удовольствие и избегать страдания. С его точки зрения, удовольствие и неудовольствие - явления, сопутствующие увеличению или уменьшению власти. На неудовольствие нельзя смотреть как на абсолютное зло, ибо оно может послужить и часто служит источником достижения более сильных форм удовольствия, побуждая волю стремиться вперед и одерживать победу над тем, что стоит у нес на пути.
Воля к власти как познание. Учение об истине
"Познание, - пишет в указанной выше связи Ницше, - работает как орудие власти. Поэтому совершенно ясно, что оно растет соответственно росту власти". Стремление к расширению области познания и само желание знать зависят от воли к власти, т.е. от способности той или иной разновидности жизни контролировать и подчинять себе определенную часть реальности. Цель познания, по Ницше, состоит не в стремлении постичь абсолютисте истину из любви к ней, а в том, чтобы распространить свою власть до максимально возможных пределов.
С помощью схематизации, подчинения многообразия впечатлений и переживаний более или менее устойчивому порядку, разделения их на роды и виды, словом, с помощью концептуализации опыта мы, согласно Ницше, решаем прежде всего практические задачи: выжить и утвердить свое влияние. Изначальная реальность представляет собой неупорядоченный поток становления, лишенный каких бы то ни было форм и качеств. Именно люди набрасывают на него удобную им концептуальную схему, превращая становление в бытие. Подобная деятельность "законна" в том смысле, что она есть форма проявления воли к власти. Суть же науки как квинтэссенции стремления людей к познанию определяется философом как "превращение природы в понятия в целях господства над природой".
Итак, познание для Ницше - это процесс интерпретации, истолкования. Он основан на витальной потребности контролировать поток становления. "Упущение индивидуального и действительного дает нам понятие и форму, природа же не знает ни понятий, ни форм, ни родов, но только одно недостижимое для нас и неопределимое х". То есть речь идет скорее о приписывании интерпретации реальности, нежели об извлечении этой интерпретации из нее: "Если кто-нибудь прячет вещь за кустом, ищет ее там и находит, - то в этом искании и нахождении нет ничего особенно достойного прославления". И хотя мы рассматриваем те или иные положения дел в физическом или духовном мире как "тождественные" и считаем их присущими обладающим постоянством природы "объектам" и "субъектам", подчеркивает Ницше, это происходит не потому, что мы приблизились к "истине", а потому, что это удобно для нас. Здесь имеет место подмена тезиса: от полезности интерпретации мы умозаключаем к ее объективности.
Однако ни о какой объективности истины, согласно Ницше, речи не может быть. Это "выдумка" учёных и философов. Вместе с тем они по-своему правы, настаивая на том, что некоторые положения, идеи и концепции должны иметь преимущество перед другими. "Истина, - отмечает Ницше, - есть тот род заблуждения, без которого некоторый определенный род живых существ не мог бы жить. Ценность для жизни является последним основанием". Некоторые "фикции" подтвердили свою полезность для рода человеческого и стали чем-то само собой разумеющимся, например, такие как: "существуют постоянные вещи; существуют одинаковые веши: существуют вещи, вещества, юла; вещь есть то, чем она кажется" и т.п. Сходным образом законы логики, а также закон причинности пустили в человеческой природе такие глубокие корни. что "не верить в них значило бы обречь род на гибель".
В свою очередь "фикции", которые оказались менее полезными или даже приносящими вред, получили название "ошибок", "заблуждений". Те же, которые доказали свою полезность для рода, постепенно вписались в структуру языка, вплелись в его лексику. В этом факте, предупреждает Ницше, заключена известная опасность, поскольку язык оказывается способным обольщать нас и создавать беспочвенную уверенность в том, будто наш способ высказываться о мире действительно отражает реальность: "Слова и понятия вводят нас постоянно в заблуждение... В словах скрыта философская мифология, которая постоянно сказывается, как бы мы ни старались быть осторожными".
Все истины, как считает Ницше, будучи по своей сути фикциями, вместе с тем являются интерпретациями реальности, в которых находят выражение те или иные перспективы. Любая форма жизни имеет свою точку зрения свою перспективу, которую она стремится навязать всем другим как обязательную. Категории разума и законы науки, будучи логическими фикциями, тоже имеют в виду определенную (не только познавательную) перспективу и не является олицетворением необходимой, априорной истины. Из сказанного ясно, что немецкий философ постоянно критикует классическое понимание истины как соответствия идей реальному положению дел в мире. При этом он в известной мере предвосхищает прагматическую трактовку истины, отдающую преимущество тем идеям, которые способствуют достижению желаемого практического результата. Однако в целом позицию Ницше по вопросу об истине правильнее всего назвать релятивистской. В этой связи интересна его самооценка, говорящая, что гипотеза воли к власти - это не истина в собственном смысле слова, а "тоже лишь толкование".