Во второй половине 50-х — начале 60-х годов в Академии наук происходило достаточно явное противоборство между сторонниками "чистых" фундаментальных исследований и теми, кто считал целесообразной ориентацию на прикладные научные проблемы. Инициаторы и лидеры научного центра в Сибири сделали ставку на "прикладной" акцент в развитии Академии и не проиграли. Создание СО АН СССР позволяло им усилить свои позиции в системе организации советской науки, и в этом смысле Академгородок был для них не только целью, но и средством.
Ко второй группе относились видные исследователи, уже имевшие свои научные школы или достигшие значительного прогресса в разработке перспективных научных направлений, но не имевшие возможности реализовать их в давно сложившихся и монополизированных научных институтах в центре страны. Многие из них имели все основания претендовать на избрание в состав Академии наук, однако очередь могла затянуться надолго, а само избрание находилось под вопросом. Такие люди были готовы сменить место жительства и работы при условии, что перед ними будут открыты широкие перспективы для развития собственных научных направлений и возможности карьерного роста. Это была достаточно большая группа ученых, из которых позднее было сформировано руководящее ядро научно-исследовательских институтов СО АН СССР.
Наконец, к третьей группе относились молодые научные сотрудники, входившие в число учеников и последователей тех, кто составлял первые две категории. Их также волновали проблемы реализации собственных научных идей и замыслов. Переход во вновь создаваемые институты открывал им быструю научную карьеру, что было совершенно невозможно в рамках традиционных научных структур в центре страны. Эта ситуация была "отслежена" инициаторами создания и руководителями СО АН СССР. Они добились некоторых льгот для научных сотрудников академических институтов Отделения, например, права на занятие должности старшего научного сотрудника без конкурса, при отсутствии необходимого стажа практической работы и т. п. [14, ф. 10, оп. 1, д. 5, л. 58]. На эффективное решение кадровой проблемы в новых академических институтах повлияли еще два обстоятельства: право СО АН СССР на приоритетный отбор выпускников вузов и право ученых, переезжавших на работу в Сибирь, бронировать за собой квартиры по прежнему месту жительства, в том числе в Москве и Ленинграде.
Каждый получал свое. Одни — ключевые позиции в руководстве наукой. Другие — перспективы быстрой научной карьеры. Третьи — прекрасные условия для работы и быта. И все вместе обретали хорошие возможности для плодотворной научной деятельности. В результате этого концепция СО АН СССР могла рассчитывать на поддержку ученых из различных социальных слоев, что обеспечивало научному центру в Сибири высокие шансы на успех. Сразу же после того, как М.А. Лаврентьев и С.А. Христианович обнародовали идею о создании крупного научного центра в Сибири, ее публично одобрили А.А. Арцимович, П.Л. Капица, Н.Н. Семенов, С.Л. Соболев, И.В. Курчатов и некоторые другие [15, с. 3–14]. Все они заявили о готовности всячески помогать ее практической реализации. Исключительно важным решением для судеб Сибирского отделения АН СССР стало получение права провести выборы в Академию наук СССР на вакансии Сибирского отделения. К баллотировке по этим вакансиям допускались только те ученые, которые изъявляли желание перейти на работу во вновь созданные академические институты на территории Сибири и Дальнего Востока. В ходе первых выборов, которые состоялись 28 марта 1958 г., было избрано 8 академиков и 27 членов-корреспондентов АН СССР. В их числе были такие известные ученые, как И.Н. Векуа, П.Я. Кочина, А.И. Мальцев, Ю.Н. Работнов, В.С. Соболев, А.А. Трофимук, А.Л. Яншин, Г.К. Боресков, Г.И. Будкер, В.В. Воеводский, Ю.А. Косыгин и многие другие [16, с. 25]. Эти ученые возглавили комплектование научных коллективов для новых институтов Сибири. Формирование дееспособных групп ученых во главе с научным лидером, связанных общей целевой установкой, позволило в кратчайший период времени пройти этап организационных перестроек и приступить к конкретной исследовательской работе.
В идее создания Сибирского отделения наук сливались воедино два популярных тезиса: о "покорении науки" и "покорении Сибири". Как показывали отклики на опубликованный проект создания научного центра в Сибири, большинство будущих сотрудников Отделения руководствовалось мотивами, не всегда совпадавшими с соображениями "большой стратегии" ее лидеров и инициаторов. Но масштабная поддержка этой инициативы говорила об ее актуальности и своевременности. Очевидное совпадение направленности глобальных (с точки зрения советской истории) и локальных процессов вряд ли было возможным в других исторических условиях. Сам факт единой направленности векторов данных процессов весьма существенно повлиял на все последующее развитие научного комплекса, проявляясь через особенности сложившегося в локальном сообществе ННЦ научного этоса.
На чем же базировалась система ценностей научного сообщества Академгородка? В основе ее лежало довольно причудливое переплетение коммунистических идеологем, с одной стороны, и принципов, порожденных спецификой научной деятельности, с другой. Эти настроения включали социальное фрондерство и утопические представления о перспективах развития страны и роли науки в этом процессе. Было бы глубоким заблуждением считать, что ученые Академгородка были обитателями стоящей в дремучем лесу "башни из слоновой кости", далекими от происходящих в обществе социальных и мировоззренческих баталий. Напротив, на социальном самочувствии научного сообщества в полной мере сказались особенности хрущевской "оттепели" — времени надежд и ожиданий. Даже принимая во внимание специфику источников, вряд ли будет корректно предполагать, что антикоммунистические позиции занимали сколько-нибудь значимое место в системе их идеологических взглядов. Более того, имеется много свидетельств наличия у них прокоммунистических воззрений. Однако после ХХ съезда КПСС и последующего затем в 1961 г. провозглашения новой партийной стратегии произошла существенная эволюция коммунистических представлений. Многие ученые, особенно из числа молодежи, всерьез рассматривали коммунистическую перспективу как дело ближайшего будущего, считая, что "их поколение будет жить при коммунизме". Коммунизм в их представлениях существенно отличался от сталинского тоталитаризма и сочетался с достаточно ярко выраженными демократическими идеями. Эти воззрения были сродни тому, что в терминологии конца 60-х годов стало известно как "социализм с человеческим лицом", близкий к принципам современной социал-демократии. Впрочем, дальше дискуссий в период "оттепели" дело не заходило. Что же касается руководства научного центра, то, по свидетельствам современников, "отцы-основатели Сибирского отделения в идеологические игры старались не вмешиваться" [17, с. 75].
Вторым важным компонентом системы ценностей, присущей представителям научного сообщества Академгородка, был глубокий сциентизм, убежденность в безграничных возможностях науки и техники, возможности с их помощью решить большинство социальных проблем, носящих не только экономический, но и гуманитарный характер. П. Джозефсон полагает, что корни этой традиции описаны еще в работах Ф. Бэкона. Монография Джозефсона об истории Академгородка озаглавлена "Вновь посетив Новую Атлантиду". Исследователь справедливо считает, что сциентизм имеет глубокие социокультурные корни в российской интеллектуальной истории, а также опирается на традиции советского технократизма [18, p. XVI]. Академгородок 60-х годов дает немало примеров подобного стиля мышления. Одним из них стало увлечение математизацией и "технизацией" не только во многих естественнонаучных, но и в ряде традиционных гуманитарных областей, широкое проникновение количественных методов и математического моделирования в экономику, социологию, историю, лингвистику. Как пишет академик Т.И. Заславская, "особенности Новосибирской школы (социологии. — Е.В., Н.К.) связаны и с широким использованием математических методов. В определенной степени это была мода, но мы всегда стремились к тому, чтобы это были методы не ради методов, а ради более углубленного анализа. И здесь наши сотрудники, поскольку они приходили с хорошим знанием экономической кибернетики, были достаточно сильны" [17, с. 145–146]. Коллеги вспоминают, что В.И. Шляпентох представлял увлечение математикой в виде кривой, где пик интенсивности применения математических методов в гуманитарных и социальных дисциплинах соответствовал минимальной математической квалификации гуманитариев и обществоведов. По мере овладения математическими знаниями эта интенсивность снижалась. Однако в целом интерес к использованию математического аппарата в экономических и социальных дисциплинах сохранялся на высоком уровне. Особенно надолго закрепились подобные тенденции в таких синтетических дисциплинах, как экономическая кибернетика и математическая лингвистика. Убежденность в безграничных возможностях математики как универсальной научной методологии приводила временами к появлению "открытий", не выдерживавших проверку временем. Однако на протяжении большей части 60-х годов это не уменьшало тяги к широкому использованию математического аппарата.