Смекни!
smekni.com

"Новая российская идентичность": исследование по социологии знания (стр. 5 из 7)

Давно доказано, что расовые, этнические, национальные предрассудки имеют иррациональное (а точнее, нерациональное) происхождение, а именно, представляют собой форму мифического сознания. Но с тех пор мало что изменилось. Скорее, наоборот, ХХ век шокировал человечество чудовищными мифами и их страшной властью над сердцами, волей и умами даже самых просвещенных народов. Миф, питаемый эмоционально-волевыми импульсами и интенциями, столь же неискореним, как сами человеческие порывы и чувства, — к такому выводу пришел в конце своего творческого пути в работе "Миф о государстве" Э. Кассирер. Если ученому, "изобличившему" расовый предрассудок в том, что он абсолютно "иррационален", кажется, что на этом дело сделано — предрассудок завтра или послезавтра отомрет сам по себе, — то это говорит лишь о мании величия жреца науки. Он явно преувеличивает значение и роль в обществе рассудка и созданного им на рациональной основе социального института науки — инструмента, необходимого для преобразования природы в целях выживания рода человеческого. Впрочем, сегодня этот вывод может показаться пессимистическим разве только окончательно утратившему чувство реальности прогрессисту.

Адепты конструктивистской парадигмы предполагают, будто познание внутреннего мира, разновидностью которого является познание и конструирование собственного "Я", более основательно, надежно, вообще — ближе к истине, чем познание мира внешнего. Между тем, на пути внутреннего познания нас подстерегает не меньше, если не больше "идолов", о каких применительно к познанию мира внешнего писал Ф. Бэкон. Нация может какое-то время, иногда очень длительное, жить в самообмане, представляя себя самой великой, самой могущественной и защищенной в мире, пока жестокое столкновение с реальностью не изменит в ней само чувство реальности.

Во всяком случае, конструктивизм в трактовке нации открывает такие широкие возможности для вполне легального, но абсолютно циничного манипулирования общественным мнением в интересах экономических, внешне- и внутреннеполитических структур, что говорить о каком-то гуманистическом, эмансипаторном значении самоидентификационного процесса нации нельзя. Более того, проблематичен даже психотерапевтический эффект социально-педагогических усилий главных конструкторов "национальной идентичности". Виртуализация нации в конструктивистской этнологической парадигме ведет лишь к тому, что под нацией начинают понимать только то, что нацией называют интеллектуалы и политики по телевидению, в Интернете, газетах, журналах, книгах, учебниках. Борьба части интеллектуальной элиты России, сосредоточенной главным образом в городах федерального значения и ориентированной космополитически, против якобы ретроградного "субстанциализма" и "эссенциализма" в трактовке этноса, против его мнимой "натурализации" и "реификации" увеличивает и без того колоссальный отрыв интеллигенции от основной массы российского народа, живущего в регионах — в средних и малых городах, поселках и деревнях. Это происходит потому, что, с одной стороны, "птичий язык" постмодернистского мультикультурализма обычные люди просто перестают понимать. С другой стороны, он не позволяет адекватно решать реальные острые наболевшие проблемы межнациональных и федеративных отношений в РФ, так как не соответствует отечественным социальным реалиям, ориентируясь на иные, более продвинутые в политико-экономическом отношении западные образы социальной реальности. Область практического применения понятий и их дефиниций (типа "этнос — это гипертекстуальный код этнологического дискурса") резко сужается, происходит что-то вроде интеллектуалистской возгонки концепции, ее замыкания на саму себя. Зато вместо гуманитарно-научной "зауми" до народа доходят ясные и грубые человеконенавистнические лозунги ультранационалистов и нацистов, а здравомыслящие интеллектуалы, переключая иногда свое внимание с Запада на Россию, позиционируются в роли сторонних наблюдателей за тревожными событиями в родной стране.

Засилье марксизма-ленинизма в общественных науках сменилось модой на новейшие западные учения и методологические концепции, результатом чего явилось отношение к ним чуть ли не как истинам в последней инстанции. О собственных теориях и методологиях либо, по крайней мере, о взвешенном критическом подходе к тому, что господствуют сейчас в западной социально-научной литературе, говорить пока не приходится. Но мода вечно путает инстанции: последняя по времени далеко не всегда означает последняя по существу. На наш взгляд, наивный реализм, воспринятый историко-материалистической "теорией отражения", при всех его слабостях, подвергнутых критике еще в неокантианстве, все же не настолько далек от истины (то есть от того, что "есть"), как далек от нее релятивизм посмодернистской парадигмы, выбрасывающий онтологию на свалку истории.

Историческое развитие через взрыв и скачок, шарахание из крайности в крайность — характерная для России особенность цивилизационного процесса, как справедливо отмечают многие авторы. Вот и сегодня отечественное обществознание, если судить хотя бы по обсуждению проблем "новой российской идентичности", тешит себя псевдопрогрессивной конструктивистской методологией, за которой проглядывает левый радикализм в троцкистской форме, в то время как российское государство de jure устроено и de facto живет по сталинскому определению нации.

К типологии дискурса

Методологические установки. Критерием типологизации могут быть, разумеется, любые признаки. Таковым может стать стиль изложения автора, позволяющий судить о степени его вовлеченности в реальные процессы, а также стиль мышления. Нам представляется, что в качестве критерия типологизации дискурса новой российской идентичности предпочтительны те общественные отношения или их сущностные принципы, которые в данное социально-историческое время и в данном социальном пространстве играют главную, определяющую роль не только в общественной жизни, но и — что особенно важно — в формировании российской национальной идентичности и межнациональных отношений. Таковыми, на наш взгляд, в настоящее время в Российской Федерации являются прежде всего властно-политические отношения. После распада СССР в условиях экономического кризиса и депопуляции в России именно они стали доминирующими — причем не только в их внутриполитическом измерении, но и в глобальном геополитическом. Под властно-политическими отношениями как критерием типологизации дискурса по национальному вопросу мы имеем в виду не принадлежность автора к той или иной политической партии, организации, группировке, к тому или иному национально-культурному движению, объединению, лобби. Мы следуем таким традиционным различениям и понятиям, как "славянофильство — западничество", "либерализм — консерватизм, "Запад — Восток", "радикализм", "центризм" "фундаментализм" и др., которые имеют скорее философско-социологический и культурологический смыслы. Таким образом, мы используем понятие "власть" в философско-политическом, а не конкретном политологическом плане. Речь идет, скорее, о ценностных системах, служащих для авторов ориентирами, а не об общественно-политических системах, к которым авторы тяготеют.

Между этнонациональными отношениями и отношениями властно-политическими вообще нет необходимой связи ("по природе"), какая есть, например, между этносом и языком, этносом и культурой. Правда, в определенное время и в определенном месте эта связь может возникнуть в результате целенаправленной деятельности людей ("по истории"), например, завоевания и ассимиляции одного народа на территории его проживания другим. Тогда происходит политизация этнического бытия и этнонациональных отношений, то есть экспансия отношений господства и подчинения, стремления первенствовать, превосходить, доминировать, контролировать, управлять и направлять и т. д. на сферу (меж)национальных отношений3.

Политизация этнического бытия в результате колонизаций, войн, вмешательств всегда — естественно-исторический процесс, а вовсе не произвольный конструкт интеллектуалов. Даже если интеллектуалам и политическим лидерам кажется, будто им по силам сконструировать новую национальную идентичность, то это либо чистая иллюзия, либо не осознаваемый ими (по той или иной причине) социальный заказ. Например, такой заказ появился в России во время "парада суверенитетов" и соответствовал интересам этнических элит в регионах и на местах. Разумеется, все, что имеет начало, имеет и конец: деполитизация этнического бытия — такой же естественно-исторический процесс, как и его политизация. Правящие круги и интеллектульная элиты могут только ускорить или, наоборот, замедлить деполитизацию, происходящую под действием реально-исторических факторов, однако остановить ее сразу указом президента или пропагандистской акцией, если указанные факторы по-прежнему определяют условия реального существования масс людей, конечно же, невозможно.

Вывод о приоритетном значении властно-политического фактора во внутрироссийском социальном пространстве после распада СССР позволяет включить в содержание типов дискурса по новой российской идентичности два плана рассмотрения — реально-исторический и идейно-исторический: с одной стороны, — "русский вопрос", с другой — комплекс вопросов, сосредоточенных вокруг так называемой "русской идеи" — проблему новой российской идентичности, самобытности России (в отличие от Западной Европы и Запада вообще), ее особой миссии, особом историческом пути и т. д. По сути дела, речь идет об отношении авторов к возросшему русскому национализму и распознавании по ряду признаков соответствующих градаций (типов) в этом отношении. Пожалуй, можно согласиться с мнением С. Такеши, что национализм — это не просто "идеология, как либерализм и фашизм, он более похож на религию", поскольку включает в себя чувства, ценности и нормы4.