"Запад" и "Восток" в институциональном подходе к цивилизации
Д.Ф. Терин
Представления о коренном различии между Западом и Востоком (поначалу в почти интуитивной, неотрефлексированной форме) сложились в европейской науке об обществе еще в XVIII в. Особенно отчетливо эти представления выражены, например, в "Персидских письмах" Ш. Монтескье. Задолго до возникновения понятия социального института внешнее несходство, несводимость друг к другу "западного" и "незападного" способов общественного бытия объяснялись отсутствием на Востоке частной собственности, приводящим будто бы к "всеобщему рабству". По мере утверждения идеи прогресса представление о вечности (по крайней мере, со времен возникновения цивилизации) двух типов общества постепенно сменялось представлением об их исторической преемственности: "Запад" начал рассматриваться как форма, возникающая на определенном этапе исторического развития, и, соответственно, более прогрессивная (а не просто "лучшая" или "более правильная") по сравнению с "Востоком", а современные тому или иному исследователю "восточные" общества — как отставшие от западных в развитии. В XIX в. представления такого рода стали, бесспорно, господствующими. В XX в. дихотомия "Восток — Запад", переосмысленная в категориях "традиционного" и "современного", считалась уже основным различением в социальной теории.
Однако успех теорий "традиционного/современного", как в данном случае следует назвать теории модернизации, не означает, что идея противопоставления "Запад — Восток" в своем первоначальном, или весьма близком первоначальному, качестве утратила научную актуальность. Она по-прежнему присутствует в дискурсе современной социологии применительно к цивилизационным аспектам изучения общества. Среди социологов, занимающихся этой проблематикой, можно назвать А.С. Ахиезера, В.В. Ильина, С.Г. Кирдину, Л.М. Романенко и ряд других. Речь в данном случае идет об общем для данных авторов проблемном поле и близости их исходных теоретических принципов, выражающихся в признании двух альтернатив цивилизационного развития и особом внимании к воспроизводству экономических и политических институтов как основному различию этих альтернатив.
Идея цивилизации (автором самого термина в значении, близком к современному, считается В. Мирабо [1]) изначально включала представления как о последовательном улучшении общественных нравов, использовании "разумного подхода" в области права и политики, так и об уже осуществленном, достигнутом европейскими нациями результате этого процесса. Понятие цивилизации, противостоящее "варварству", негражданскому состоянию, весьма удачно зафиксировало отличие Европы от всего остального, неевропейского мира. В дальнейшем значение термина "цивилизация" претерпело довольно существенные изменения. Не касаясь здесь истории слов "цивилизация" и "культура" в разных европейских языках, скажем только, что к настоящему времени общественно-научный термин "цивилизация" содержит в своем родовом значении некоторую абстрактную и универсальную характеристику любого общества, преодолевшего первобытное состояние, а в видовом значении — конкретную социокультурную общность, носительницу этой универсальной характеристики, существующую наравне с другими подобными общностями. Аналогично этому и абстрактное понятие культуры сосуществует в науке с представлением о множестве конкретных культур. Такое различение родового и видового значения единого понятия позволяет сохранить при сравнительном исследовании конкретных обществ идею единой человеческой цивилизации как универсальной качественной специфики всех развитых обществ. Эта специфика представляет собой некоторый принципиально иной по сравнению с "естественной" первобытностью искусственный, рукотворный социальный порядок, порядок господства и подчинения, обеспеченный экономикой, разделением труда и обменом; тип общества, характеризующийся значительной структурной дифференциацией и наличием ряда обязательных институтов, классифицируемых как экономические, политические, стратификационные и т. п.
При рассмотрении "Цивилизации" и цивилизаций со строчной буквы можно выбрать один из двух углов зрения: в первом случае предметом пристального внимания станут скорее символы, ценностные и идеологические системы, нежели социальные практики, скорее религия или миф, чем экономика; во втором же — наоборот. Первый подход (представленный в социальной науке именами О. Шпенглера, А. Тойнби, Ф. Бэгби, Д. Уилкинсона, Ш. Эйзенштадта, В. Мак-Нейла, С. Хантингтона, С. Ито и других авторов) порождает разнообразные классификации или перечни локальных цивилизаций, число которых сильно варьирует от автора к автору — в прямой зависимости от основного критерия, позволяющего назвать то или иное общество или группу обществ отдельной цивилизацией. Однако существование этих локальных цивилизаций, независимо от их числа, не посягает на единую человеческую цивилизацию, Цивилизацию с большой буквы.
При втором подходе, который именуется здесь институциональным, упор делается на господствующие социальные практики вплоть до символических структур. Обращение к социальным практикам утверждает такой подход в качестве собственно социологического, в отличие от культурологического и прочих возможных подходов. Вторая его черта — пугающая неизбежность существования двух (практически всегда именно двух) цивилизаций, — на наш взгляд, является результатом воздействия старой идеологемы "Запад — Восток". Данная концепция в том виде, в каком она присутствует в научном дискурсе, радикально порывает с представлениями об универсальности строения цивилизованных обществ, поскольку проводит столь же глубокие различия между "Западом" и "Востоком", как и между каждым из этих цивилизационных типов общества и обществами доцивилизованными (первобытными). При этом нередко игнорируются данные палеосоциологии и исторической антропологии о высокой сложности социальной организации так называемых примитивных обществ.
В чем же конкретно выражаются отличия Запада и Востока в "институциональной" интерпретации, и на чем они, эти отличия, основаны? В.В. Ильин приводит список из 23 парных реципрокных признаков, различающих Запад и Восток: либеральность — властность, правосообразность — волюнтарность, самоорганизованность — директивность, дифференцированность — синкретичность, партикулярность — абсолютичность, индивидуальность — коллективность и т. д. [2, с. 28]. "Западный" и "восточный" наборы этих признаков представляют собой противостоящие ценностные комплексы; вместе с тем они, по мысли автора, выступают атрибутами институционально-технологической, то есть именно цивилизационной идентичности индивидов. Запад и Восток здесь различаются по способу поддержания и воспроизводства жизни, по своим жизненным устоям, по способу "вершения исторического бытия". При этом мотив цивилизационного противостояния Запада и Востока усиливается подчеркиванием специфики механизмов деятельности и воспроизводства жизни на Западе как гражданских: семантика слова "цивилизация" (от латинского civilis — городской, гражданский) в таком случае "работает" на признание "настоящей" цивилизацией одного только Запада.
А.С. Ахиезер полагает, что различия двух форм цивилизации (или "суперцивилизации" в его терминологии) основаны на двух принципиально разных типах воспроизводства: статичном, направленном на сохранение исторически сложившейся культуры и уровня эффективности ("традиционная суперцивилизация"), и интенсивном, связанном с прогрессом социальных отношений, культуры и самой воспроизводственной деятельности ("либеральная суперцивилизация") [3, с. 107]. Эта идея явно перекликается с мыслями А. Тойнби о том, что не в наличии или отсутствии институтов и не в разделении труда, а именно в направленности подражания заключается основное различие между цивилизацией и первобытным ("примитивным") обществом: в первобытном обществе оно направленно в сторону старых поколений, а в цивилизованном обществе — в сторону творческих индивидов [4, с. 49]. Но если для Тойнби (выделявшего, кстати, больше двух десятков локальных цивилизаций) сущность цивилизации состояла в ее способности к развитию, то отечественный исследователь оставляет право на прогресс только одной из двух ее форм.
Прогресс как "особый тип систематических социокультурных изменений, ведущих от традиционной к либеральной суперцивилизации и составляющих ценностное содержание последней" [3, с. 359], занимает в чрезвычайно богатом и своеобычном терминологическом аппарате А.С. Ахиезера немаловажное место. Приведенная дефиниция могла бы навести на мысль об ошибочности отнесения данной теоретической схемы к кругу концепций типа "Восток — Запад", тем более что сам автор эти термины не использует. Однако именно этот прогресс нам представляется довольно специфическим. В отличие от классического эволюционистского прогресса, оставляющего массу следов в виде многочисленных стадиально различающихся форм, повсеместно разбросанных по всем модернизующимся обществам, этот прогресс (а вернее, его неудачи) порождает лишь некую отягощенную внутренним расколом гибридную промежуточную цивилизацию [3, с. 361], являющуюся не необходимой фазой в процессе, а только неорганичным конгломератом, механической смесью институтов и идеалов своего прошлого и чужого будущего, возникшей в результате неудачных попыток модернизации. Из-за этого красноречивого, на наш взгляд, отсутствия континуума обязательных промежуточных форм между обозначенными полюсами складывается впечатление, что само движение остается за пределами концепции. Прогресс оказывается не связанным с эволюцией, возможно, даже однократным. И таким образом концепция А.С. Ахиезера в целом имеет все же больше общего с идеей "Восток — Запад", чем с теориями модернизации эволюционистской направленности. Добавим, что само воспроизводство, детерминирующее цивилизационное устройство общества, обозначено у А.С. Ахиезера как "основное определение человеческой деятельности", или собственно деятельность, так или иначе нормативно организованную в своих формах, и в этом плане вся картина традиционной и либеральной цивилизаций предстает, несомненно, институциональной.