На этом историческом фундаменте возникает и развивается система отношений, которая изучается политической экономией. Следовательно, как предмет, изучаемый наукой, и как объективная реальность, существующая независимо от того, изучается она ею или нет, она столь же индивидуальна, как и отдельный элемент, являющийся предметом другой, например, химической науки, только гораздо более сложный для изучения и понимания. Это целый мир, который неисчерпаем для того, чтобы открывать его бесконечные, скрытые от человечества тайны.
Но мир экономических отношений, в отличие от естественного мира химических элементов и физических энергий, находится в постоянном изменении своих первичных категорий и внешний условий их взаимодействия. Состояние покоя так же чужды экономике, как и самой жизни.
Когда начинают исчезать предшествующие экономические отношения, возникают предпосылки для появления новых экономических отношений. Случай, который породил предпосылки для возникновения “государственного социализма” в России, является исключением из общего процесса развития. Он появился совершенно неожиданно, словно искусственный организм.
Вторая русская революция. Пролог
Особенностью русской цивилизации является то странное обстоятельство, что несмотря на ее сравнительную зрелость мир так и не знает секрета ее происхождения. Древний Рим имел традиционную начальную точку на шкале времени год основания легендарного Города. Египетские жрецы вели исчисление, состоящее из нескольких тысяч лет. Но Россия - продолжая римскую традицию - все еще сохраняет эту загадку, избегая постижения даты своего рождения. А то, что не возникало, не может и умереть. Разумеется, это всего лишь метафора, которую можно позволить лишь в эпилоге.
Система фундаментальных экономических и политических отношений, составляющих реальный базис для развития русского национального хозяйства после Первой русской революции, теперь не существует. Она безжалостно и беспощадно разрушена. Как бы серьезно не повлияли на русскую историю внешние воздействия и как бы решительно не боролся мир капитализма, возглавляемый США с миром социализма, эта формация погибла вследствие своих собственных причин. Значит, в ее собственных недрах возникли новые материальные условия, для которых формы существования оказались тесными.
Закат марксизма. Продолжение Истории
Было бы по меньшей мере странным в работе, посвященной политической экономии “социализма”, не упомянуть марксизм, доктрину, под знаменем которой она существовала. Но речь конечно же не может идти о классическом марксизме, научных разработках, которые Маркс и Энгельс предприняли на протяжении 50 лет своей творческой деятельности. Для России не таким страшным оказался марксизм, как его истолкователи, отличавшиеся ортодоксально-невежественным, вульгарным подходом к применению политической теории к русской действительности.
Существует анекдот или, возможно, правдивая история о Наполеоне I, который, разбирая причины военной неудачи одного из своих маршалов, потребовал объяснений. Тот заявил, что имеется по крайней мере 14 оправданий. “Какие же?”- спросил император. “Во-первых, начал маршал, у артиллерии не было снарядов”. “Довольно. Этого достаточно”, - остановил его Наполеон.
Нечто подобное произошло с марксизмом в русском эксперименте. Из множества предпосылок, которые должны были иметься в наличии, чтобы новый экономический строй (коммунизм) смог прийти на смену капиталистической системе, главные заключались в следующем. Материальные производительные силы общества должны находится в противоречии с существующими производственными отношениями и из форм развития превратиться в их оковы. Тогда лишь наступает эпоха социальной революции, которая может увенчаться успехом, если произойдет не иначе как одновременно во всем мире.
Марксисты, пришедшие к власти в России на гребне подходящего стечения обстоятельств, имели в наличии лишь революционную ситуацию. Но она ничем не напоминала тех условий, о которых говорила теория. Теория, наоборот, предупреждала, что природа русской революции ничего общего с коммунистической революцией не имеет. Во всяком случае Маркс, добросовестный исследователь, об этом неоднократно заявлял, например в письмах к Засулич.
Не было ни исчерпавших себя капиталистических отношений производства, ни высокоразвитого буржуазного общества, ни всемирного характера “пролетарской революции”. К тому времени Европа избавилась от класса пролетариев, САСШ находились на гребне экономического подъема, вызванного горячкой мировой войны, что же касается России, то здесь никогда босяки не являлись носителями прогрессивных идей, а буржуазно-капиталистические отношения только начали завоевывать жизненное пространство.
И тем не менее режим радикальных коммунистических революционеров, называвших себя большевиками, счел исторический момент подходящим для мировой коммунистической революции. Авантюризм был очевиден и его последствия предсказаны тогда же, к примеру, Плехановым.
Конфликт между теорией и практикой наступил уже к 1921 году. Новая экономическая политика была паллиативом, тем не менее спасавшим новую систему в политическом отношении. Но теория еще делала вид, что вынужденный маневр носит частный, временный характер. Уже тогда “учение” превратилось из науки в пропаганду, из объективного исследования в апологетику.
В 1925 теоретикам режима стало окончательно ясно, что коммунистическая революция, начатая в России, окончилась крахом. Чтобы убедиться в этом, достаточно познакомиться с протоколами партийный конференций и съездов той поры. Споры на этот счет тогда велись достаточно откровенно. Но откровенность, допустимая в узком кругу “ордена”, не была предназначена для общественного внимания. Общество удовлетворялось легендами и мифами о врагах и героях борьбы с ними.
Началось приспособление теории к практике, попытка сохранить теоретическую респектабельность при ее практической бесперспективности. При этом идеологи первого призыва так и не смогли увидеть истинный смысл революции, ее действительный характер. Делая неоднократные попытки объяснить ситуацию в рамках старых марксистских представлений, Сталин лишь приспосабливал теорию к потребностям того или иного периода. В качестве науки политическая экономия даже в ее марксистской интерпретации не могла развиваться. Она опустилась до уровня служанки новоявленного атеистического богословия под названием “марксизм-ленинизм”.
Между двумя мировыми войнами дело свелось к попытке создать новую версию “вечно живого учения”, согласно которому коммунизм можно было создать в “отдельно взятой стране”. Такой страной являлась Советская Россия, к тому времени переименованная в СССР. Коллективизация, индустриализация, культурная революция, модернизация военного потенциала, превращение научного производства в непосредственно материальную силу, словом все объективно необходимые процессы, которые и так были бы реализованы страной, зачислялись в актив строительства социализма.
Послевоенный передел мира великими державами-победительницами оказался подходящим поводом, чтобы придать “коммунистической пропаганде” новую энергию. Она интерпретировала откровенно империалистическое соперничество США и СССР, ставшее очевидным, как борьбу “двух социальных систем”, превратив зону политического влияния России в Восточной Европе, Азии, некоторых странах Африки и Латинской Америки в “социалистический лагерь”.
Капиталистическая система в этом отношении была более реалистичной. Она без обиняков считала сложившиеся отношения между двумя системами “холодной войной”, объявив ее России в известной речи Черчилля в 1948 г.
Не мирная борьба двух систем, а война двух систем, вот что получила Россия из-за создания принципиально новой экономической модели отношений и предельно агрессивной на словах политической доктрины, являвшейся формально официальной государственной политикой. Но к тому времени режим утратил динамизм и вместо того, чтобы по-настоящему вести войну, старательно боролся за мир во всем мире, демобилизуя прежде всего общественное сознание в собственной стране, культивируя в нем из поколения в поколение настроения пацифизма.
В 1961 режим расписался в своей окончательной теоретической несостоятельности, предприняв откровенно рекламную акцию с принятием программы построения материально-технической базы реального коммунизма к 1980 году. В действительности оказавшаяся несостоятельной доктрина таким способом пыталась отсрочить свое банкротство.
Последним государственным деятелем, который искренно верил в продукцию собственного агитпропа, тем самым став его жертвой, был Хрущев. В дальнейшем, после его смещения, уже никто из “советских лидеров” не употреблял марксистскую риторику в чистом виде, рискуя в противном случае стать вселенским посмешищем.
Невозможность полноценного развития оказалась столь очевидной, что вся социально-экономическая статистика оказалась уподобленной государственной тайне. В течении всего периода “социализма” ни общество, ни научная корпорация не были допущены к объективной информации о состоянии дел. Какой бы справочник, предназначенный для открытой печати, ни взять, в нем невозможно обнаружить полный свод данных, характеризующих хозяйственные параметры национальной экономики.
Придав состояние секретности статистике, режим таким образом отдал экономическую науку на откуп схоластике, научному лицемерию. Избавив себя от обслуживания наукой, режим лишился способности ориентироваться во времени и пространстве.
Экономические реформы, обычно приписываемые правительству Косыгина (1965), пытавшиеся использовать те или иные элементы товарно-денежных и рыночных методов управления, могли только ухудшить положение дел. Они были органически несовместимы с иными принципами управления, исходившими из прописей “Коммунистического манифеста”.