Вообще говоря, социологией в популярном виде считается все, что связано с задаванием вопросов. Социолог – это тот, который ходит с анкетой. Социология не сводится к вопрошанию, но при этом я хочу сказать, что в социологии не до конца решен вопрос о том, насколько сопоставима информация, получаемая средствами наблюдения, с информацией, получаемой средствами вопрошания. Эмпирически найдено очень многое для того, чтобы выяснять, в каких случаях люди говорят неправду, установлено, каким способом контролировать и фильтровать информацию. Очень много об этом знают и понимают люди, которые занимаются примерно тем, чем в целом занимается “Левада-Центр”. Он этого ничего не знал. Его никто этому не учил. Он решил, что если спросить – то скажут.
Он начал спрашивать. О чем? Первый вопрос: как Вы вели себя в детстве? Он накидал вопросник. Надо сказать, то, что он сделал буквально в первый же вечер, когда он задумался над этой задачкой, оказалось безупречным инструментом. Я скажу сразу, что потом он очень много работал в этом направлении, но при этом использовал один и тот же этот инструмент, который он создал в самом начале. Этот инструмент содержал вопросы, и я могу сказать, что не все, что спрашивалось, я мог бы легко вам пересказать, ей-богу. Что люди могли незнакомому человеку отвечать на вопросы по поводу всего того, что было табуировано в американском обществе посильнее, чем в нашем сейчас? На вопросы про преморитальный, экстраморитальный половые контакты, скотоложество и массу других вещей, находившихся под тяжелым или очень тяжелым запретом? Откуда надежда, что ты спросишь человека, а он тебе ответит? У него она была.
Он спрашивал, получал ответы, он явился изобретателем, или, по крайней мере, распространителем метода, которым пользуются сейчас мои коллеги, когда собирают нам участников групповых дискуссий, это так называемый метод “снежного кома”. Он основан на таком психологическом трюке: если некто согласился дать ответ на эти интимнейшие вопросы, то если его попросить указать какого-нибудь знакомого, к которому можно направить, он будет очень хорошо сотрудничать с интервьюером. Он будет сильно наседать на своего знакомого, чтобы тот тоже поделился. Можно представить, какой механизм тут работает, так или иначе, он работает, и Кинси был открывателем этого механизма.
Через некоторое время он исчерпал круг своих ближайших знакомых, к которым он считал вправе обращаться. Дальше зашла речь о незнакомых людях. Он обратился к руководству в этом Кампусе, слава тебе Господи, эти бонзы, эти боссы разрешили проводить исследования и, имея их мандат, он пошел по Кампусу, и через некоторое время этот “снежный ком” намотал на себя все, по крайней мере, мужское население Кампуса, и он вышел за его пределы. Почему я рассказываю о нем после рассказа о Ходаковском? Потому что он тоже действовал один. И это было его принципиальной линией поведения. Он никому не мог доверить эту работу. В частности потому, что с ним делились тайной. Люди с ним делились тайной. Он прекрасно понимал, по какой опасной стезе он ходит, и поэтому быстро сообразил, что вся информация должна быть зашифрована. Он не записывал ни одного слова. Там было что-то типа крюково-нотной записи, и он менял шифры, при том, что работал один. Он менял шифры раз в месяц, по крайней мере. Он все правильно делал.
Через некоторое время он наткнулся на мощнейшее сопротивление, он предвидел это, и кому-то в разговоре он сказал вещь, которая приводит меня лично в совершеннейшее восхищение. Он сказал, что не откроет эти записи никому, в том числе Верховному суду Соединенных Штатов. Я хочу вам напомнить о сексуальном же скандале с президентом Клинтоном: авторитет Верховного суда выше, чем индивидуальная тайна. Это была тайна человека, от которого зависит судьба целой страны. Этот Кинси считал, что тайны, которые ему доверены, выше, чем авторитет Верховного суда. Я повторяю, он не был левым, не был красным, отнюдь. Он был 100% американцем.
Он собрал несколько тысяч интервью, и их количество достаточным для того, чтобы применить счетные процедуры. Сейчас понятно, что все это надо подсчитывать, надо выводить проценты зависимости и т.д., но на тот момент далеко не все работали таким образом, но он принадлежал к передовикам. Более того, чуть позже он использовал машины. Я видел его фотографии: он стоит с электронно-счетной машиной. Она величиной с торпедный аппарат большого крейсера, еще из тех, которые работали с перфокартами. Он провел подсчеты, и опубликовал книгу. Ее название по-английски: “The sexual behaviour of the human male”. Я хотел бы подчеркнуть – перевод должен быть очень точным. “Сексуальное поведение мужской человеческой особи”. Не мужчины, не человека, а человеческой особи. Он настаивал на биологическом взгляде на человека. Почему? Потому что это его выводило из зоны, где действует контроль викторианской морали и т.д. Он не выступал на семинарах, он опубликовал книжку. Он опубликовал книжку до того, как он познакомил со своими результатами научную общественность – биологов, сексопатологов – он опубликовал книжку, сразу адресовав ее Америке.
И произошло. Слово “разорвавшаяся бомба” было произнесено тогда, потому что это то, что произошло с Америкой. Она была потрясена двумя вещами. С одной стороны, старшая викторианская эстаблишментарная Америка была потрясена тем, что он втоптал доброе имя американцев в грязь. Процент тех, кто придается рукоблудию, феноменальный. Это не маргинальные явления, это не плохие мальчики, это просто все или почти все. Это нормально. Процент добрачных связей – скандал, внебрачных – еще больший скандал. И по этой причине его деятельностью занялась комиссия по расследованию антиамериканской деятельности, комиссия Маккарти. Вердикт был такой: он способствует победе коммунизма в Соединенных Штатах путем унижения достоинства американского народа.
Я думаю, что в нашей аудитории оценить это можно даже лучше, чем в американской. Правда, в отличие от наших случаев, что могла комиссия Маккарти? Они не могли даже запретить эту книжку. Они только могли воздействовать на государственные структуры. Почте было запрещено принимать эту книгу к пересылке. Если книжный магазин хотел ее закупить, ему надо было закупать, не пользуясь услугами государственной почты. Книга распространилась, и что получила вторая половина Америки? Она получила новое знание о норме. Во-первых, все те, кто замирали от страха: а что же со мной будет, смогу ли я жениться, смогу ли я иметь детей и т.д., им было показано просто на цифре, ученым, биологом, им было сказано: нет корреляционной и какой-либо еще связи между вот этим фактором и вот этим. Книжка выглядит скучно, там масса всяких формул, процентов, там нет завлекательных картинок. Замирать, ее читая, можно только по другим причинам.
Второе, о чем я хочу сказать, и это, на мой взгляд, очень важно, книга выступила агентом коммуникации между людьми. Где проходили интервью? Они проходили там же, где работал Фрейд и где сексология и социология секса имеет свое поле. Это средний класс, это американский middle-класс, там, где есть эти проблемы, и там, где есть и средства их разрешения. Эта среднеклассовая мораль была этим, с одной стороны, подорвана, и с другой стороны, конечно, необычайно укреплена. Мне кажется, что то, что называется сексуальной революцией было начато тогда. Какую форму это имело, прежде всего? Не распространение новых социальных практик, а информация о распространенности наличного корпуса этих практик. Он, в частности, будучи дотошным и ортодоксальным позитивистом, указал, что является нормой частоты половых контактов для мужчины. Он взял и показал, что разрыв между самой редкой и самой частой из встретившихся ему практик - 1500 раз. Извольте, ищите себя. Он сделал великое терапевтическое дело. Тот, кто задавался вопросом, а не слишком ли редко это у меня или не слишком ли часто это у меня, получили ответ. Нет этого вопроса, нет этого ответа. Ты такой, какой ты есть. Множество других, исцеляющих средний класс, сведений, содержалось в этой книге. В этом смысле заслуга Кинси перед американским обществом необычайно велика. Почему я его отношу не только к терапевтам, не только к целителям общества, но и к ученым? Он понял, что он имеет дело с определенного рода системой, что сексуальная практика, которой он давал название “поведение”, потому что был биологом. Это был для него системный объект, существующий отдельно от всего другого, доступный не только изучению, но и воздействию. Ставится точка.
Сергей Максудов
Следующий герой. Может быть, его имя знает кто-то из присутствующих здесь, знает его как Сергея Максудова. Автор нескольких книг, которые вышли, в частности, у нас, он сейчас живет в Бостоне, но изначально житель Москвы, аэропортовского писательского поселка, того места, где находятся писательские кооперативы, плоть от плоти этой среды, сын мамы-литератора, по-моему, очень хорошего, мальчик из этого интеллигентского круга, где в 60-е годы циркулировал вопрос, а сколько унесли репрессии? Понятно, о каких репрессиях могли говорить в этом кругу. Хочу напомнить, что на тот момент никаких оценок, между которыми хотя бы можно было бы выбирать или говорить, что это слишком мало или это слишком много, опубликовано не было. И никто с ними не выступал. Но было понятно, что это много. И было понятно, зачем знать сколько. Потому что было желание предъявить счет. Понятно, от имени кого и кому. И было понятно, что это знание непременно тайное. Пока его не опубликуют, оно не может быть открыто. Оно должно собираться, как тайное знание.
И вот этот молодой человек решил, что он сможет узнать и сможет сосчитать жертвы. Как? Видимо, началось это с каких-то бытовых вещей, когда он спрашивал знакомых, приходивших к ним в дом: расскажите о ваших родственниках. Они рассказывали о дяде Сереже, а дядя Сережа погиб в 37-м году. А тетя Тамара умерла в ссылке. Такое, казалось, было в каждой семье. И парень подумал, что если он это задокументирует, то и выйдет на число жертв. Я имел честь разговаривать с ним сравнительно недавно, т.е. очень много лет спустя, как этот проект был начат. Он сказал, что он теперь понимает, что сама идея методически была ложной. Через эту выборку нельзя выйти на генеральную совокупность, говоря нынешним языком. Эти списки просто не будут исчерпывающими, а у него была идея создать исчерпывающий список. Но это знание пришло потом, и в моих глазах ошибочность этой постановки задачи абсолютно не умаляет значения того, что делалось. Потому что, кроме всего прочего, были обнаружены вещи, которые очень полезно знать людям моей профессии. Что можно получить и чего нельзя получить опросными методами. Например, скольких членов семьи может перечислить один респондент? Сергей Максудов, это его псевдоним, человек под этим именем, он знает, в отличие от нас, о скольких людях в среднем может вспомнить представитель такого-то слоя человек в таком-то возрасте. Он вышел на те множества, где вполне правомерно применение счетных процедур. Он узнал массу вещей, касающихся социальной действительности, не отвечающих на его вопрос, но отвечающих на много других возникших по ходу дела разных вопросов. Он решил, скажем, очень много интересных методических задач.