Софья Донская
Говоря казенным языком, Ницше – философ, влияние которого на умы, судьбы и политику XX века трудно переоценить. И действительно, русский серебряный век воспринял его учение как программу по самосовершенствованию. Третий рейх упростил его идеологию и водрузил на свое свастическое знамя. Редкий студент гуманитарного вуза не переболел "синдромом Ницше" – периодом увлечения, очарования его Заратустрой… Кто бы мог подумать, что сверхчеловек будущего имеет прототип и этот прототип – женщина?
Леля Саломе родилась в 1861 году в Петербурге. Отец ее, генерал русской армии, тайный советник, приближенный к Николаю I, был прибалтийским немцем. Мать – из немцев русских. В России Леля провела первые двадцать лет своей жизни. Воспитывалась русской няней и гувернанткой-француженкой, училась в английской частной школе. Она была очень дружна с отцом и пятью старшими братьями. Позднее она вспоминала, что в детстве так привыкла находиться среди мужчин старше себя, что, когда уехала за границу, весь мир казался ей населенным братьями. Видимо, эта модель повлияла на то, как она строила отношения с мужчинами в своей взрослой жизни.
Несмотря на благоприятный семейный климат, Леля росла погруженной в себя и очень мечтательной. К семнадцати годам она превратилась в закрытую, романтичную, страстную и глубокую натуру. Оказалось, что и среди любящих домочадцев можно быть одинокой. Она почувствовала свою непохожесть на других и тяготилась своим одиночеством.
Ей нравились проповеди пастора Гийо, и она написала ему письмо, в котором жаловалась, что никто не разделяет ее взглядов и тяги к подлинному знанию: "Вероятно, мой способ мышления отделяет меня от большинства девушек моего возраста и моего круга… Но так горько запирать все в себе, потому что иначе сделаешь что-нибудь неприличное... потому что тебе недостает приятных манер, которыми так легко завоевать доверие и любовь".
Леля и Гийо встретились, и это была первая из встреч, которые изменили ее жизнь. Содержанием их бесед были философия, история религии, голландский язык, Кант и Спиноза. Но это лишь внешняя канва. Леля поклонялась ему как Богу, однажды даже потеряла сознание, сидя у него на коленях.
Пастор же испытывал совсем другие чувства. Он сделал ей предложение. Леля была в шоке и пережила это как потерю Бога. Что послужило тому причиной – позднее эмоциональное взросление, страх мужчин или что-то еще, – но это было лишь началом. Гийо стал первым в длинном списке мужчин, которые будут испытывать восторг от интенсивной духовной близости с этой девушкой и отчаяние от ее телесной холодности и незрелости, сочетавшихся с физической привлекательностью и обаянием.
История с пастором закончилась легочным кровотечением на нервной почве. Мать решает отвезти Лелю на лечение за границу. Вместе с выездным паспортом она получила имя, с которым войдет в историю: Лу.
Лу в Цюрихе. Посещает курс философии. Профессор истории религии отзывается о ней как о "совершенно чистом создании, которое обладает необыкновенной энергией, сосредоточенной исключительно на духовном поиске". Было в этом что-то почти неженское.
Цюрих не слишком поправляет здоровье девушки. Следует переезд в Италию. Здесь Лу знакомится с эмансипированной писательницой Мальвидой фон Мейзенбуг и у нее в гостях встречает Поля Рэ, автора книг по моральной философии. Рэ сразу влюбился в Лу и, хотя считал, что жениться и делать детей нерационально, тут же сделал ей предложение. Лу отвергла его твердо. Но теперь она чувствует себя достаточно сильной, чтобы не избегать мужчин, испытывающих к ней неконтролируемые чувства. Надо заставить его подавить страсть, в награду он получит возможность жить с Лу вместе – духовными интересами. Иезуитский план, подобный переносу русла рек, – узаконить сублимацию, ковать на чувственном огне бесплотные идеи. Но Рэ согласен.
В свои новаторские планы они посвящают Мальвиду. Ведь Мальвида пропагандирует освобождение женщин и ищет новые, благородные отношения между полами. Для этого нужен новый человек, и речь идет не о теории. Мальвида вынашивала проект светского салона, в котором будут происходить поиски новых отношений между людьми. Она убеждена: нового человека можно создать… Вам это ничего не напоминает?
Стоит ли удивляться, что частым гостем в салоне был Фридрих Ницше?
В 1882 году 38-летний Ницше стоял на пороге очередного поворота, после которого ему предстоял высший расцвет, а потом окончательный крах. Он был тяжело болен. Врачи и историки до сих пор не сумели поставить диагноз. Одни считают, что это был сифилис, другие настаивают, что прогрессирующий паралич, которым он страдал, мог быть и несифилитической природы.
Ко времени встречи с Лу Ницше был почти слепым и мучился головными болями, с которыми справлялся все увеличивающимися дозами опия и постоянными переездами. В те промежутки, когда болезнь стихала, он непрерывно и очень много писал. Одинокий, он несколько раз просил друзей подыскать ему жену. Злые языки говорили, что он никогда не знал женщины. При прогрессирующей слепоте он нуждался хотя бы в секретарше.
Когда Рэ, а затем Мальвида пишут Ницше о Лу, он их понимает в контексте своих потребностей: "Передайте от меня привет этой русской девочке… Меня влекут такие души… Я нуждаюсь в них для того, что намерен сделать в течение ближайших десяти лет. Брак – другое дело: я бы согласился на женитьбу на два года примерно", – отвечает он Рэ, не подозревая о последствиях.
Ницше только что закончил книгу “Веселая наука”, в которой необыкновенный человек будущего – сверхчеловек – уже выступает на арену. Обычный человек, со своими слабостями, со своим несовершенством, не устраивает Ницше: “Иной идеал влечет нас к себе, чудесный, искушающий, чреватый опасностями идеал…” Он сам говорил, что его идеал “довольно часто кажется почти нечеловеческим”.
Сам Ницше меньше всего походил на своего любимого героя – сверхчеловека. Он был романтиком, жившим бесплотной жизнью своего больного и гениального духа.
Но вскоре ему предстояло увидеть свой идеал не в мечтах, а в жизни. Он увидел Лу…
Они встретились в апреле 1882 года в Риме. Сближение произошло молниеносно. И вот уже Ницше читает Лу и Рэ свою "Веселую науку", они втроем путешествуют по горам Северной Италии и Щвейцарии и втроем же собираются поселиться в Париже.
В августе 1882 года Лу пишет Рэ: “Разговаривать с Ницше… очень интересно. Есть особая прелесть в том, что ты встречаешь сходные идеи, чувства и мысли. Мы понимаем друг друга полностью".
Ницше писал, что “вряд ли когда-либо между людьми существовала большая философская открытость”, чем между ним и Лу. “Она сильная как львица и при этом очень женственный ребенок, который будет жить недолго… Она поразительно зрела и готова к моему способу мышления… Кроме того, у нее невероятно твердый характер, и она точно знает, чего хочет, – не спрашивая ничьих советов и не заботясь об общественном мнении”.
Одна из фотографий как нельзя лучше передает ту модель отношений этой странной троицы, которая устраивала Лу. Фото сделано в Люцерне, на фоне Альп. Ницше и Рэ стоят, запряженные в двуколку, в которой сидит Лу с кнутом в руках – без тени улыбки на лице. Никакой иронии. Рэ чувствует себя на месте, Ницше невидящими глазами смотрит вдаль. Не пройдет и года после разрыва с Лу, как Ницше напишет свое знаменитое: "Ты идешь к женщине? Не забудь плетку!"
Помахивая своим кнутиком, Лу мечтала построить маленькую интеллектуальную коммуну, “святую как Троица”, в которой мужчины, отказавшись ради нее от своих телесных притязаний, воплощали бы их в общем духовном поиске. Рэ проект принял.
Ницше смотрел на это по-другому.
Однажды Ницше сказал Лу с изумлением: “Я думаю, единственная разница между нами – в возрасте. Мы живем одинаково и думаем одинаково”.
Именно поэтому Ницше так бурно реагировал на различия между ними. И на нюансы в устремлениях.
“Когда два человека такие разные, как ты и я, – пишет Лу в письме к Рэ, – они довольны уже тем, что нашли точку соприкосновения. Но когда они такие одинаковые, как Ницше и я, они страдают от своих различий”.
Возможно, сначала с чувственной точки зрения они были в равных позициях: влечения Лу еще не проснулись, а половые устремления Ницше были подавлены годами аскезы, болезни и философствования. Может быть, по этой причине им было так хорошо вместе. Да, они ощущали чрезвычайно сильную духовную близость. Но ориентиры Ницше изменились: поиск идеального не слишком занимал теперь философа, он жаждал совсем других открытий. У него появился шанс обновления и, возможно, хотя бы частичного духовного оздоровления. Шанс вынырнуть из собственных гениальных идей, которые разрушали его, в полнокровную земную жизнь. И он почувствовал это: “Я не хочу быть больше одиноким и хочу вновь открыть для себя, как быть человечным”, – писал он Лу.
Матери Лу в Санкт-Петербург было направлено письмо с формальным предложением.
Но Лу оставалась неколебима в своих планах и воззрениях на близость с мужчиной. Ницше получил отказ.
Продолжать прежние отношения было для Ницше мучительно, мучителен и разрыв.
Через год после встречи Ницше уже проклинает Лу. “Если я бросаю тебя, то исключительно из-за твоего ужасного характера… Ты принесла боль не только мне, но и всем, кто меня любит… Не я создал мир, не я создал Лу. Если бы я создавал тебя, то дал бы тебе больше здоровья и… то, что гораздо важнее здоровья, – может быть, немного любви ко мне”.
Порывы Ницше противоречивы. В другом письме он раскаивается: “Мои дорогие Лу и Рэ, не беспокойтесь об этих вспышках моей паранойи или уязвленного самолюбия. Даже если однажды в припадке уныния я заберу свою жизнь, не должно быть повода для печали. Я хочу, чтобы вы знали, что я не больше чем полулунатик, пытаемый головными болями и помешавшийся от одиночества. Я достиг этого разумного… понимания ситуации после приема солидной дозы опия, спасающего меня от отчаяния”.