Е. Киприянова
Когда я первый раз узнал об имени Ницше, то я удивился: да это Леонтьев, без всякой перемены.
В. Розанов
Действительно, схожесть идей Ф. Ницше и К. Леонтьева до крайности поразительна. Только жизнь одного проходила в Германии, а жизнь другого – в России, один при жизни был награждён лаврами, а другой и после смерти не сыщет славы. И занимаясь этой проблемой, я обнаружила два общих момента в философии Ф. Ницше и философии К. Леонтьева, которые мне показались наиболее существенными – это этические воззрения и идея прогресса. В этом плане я и буду излагать последующую мысль.
Этические воззрения:
Мораль и нравственность. Существуют ли они сейчас, существовали ли они тогда, когда такие непримиримые философы как К. Леонтьев и Ф. Ницше отрицали их? Отвергали, говоря не только об их ненужности и бесполезности, но и об опасности. Они были пророками, они знали, что жизнь, с её моральными излишествами, страшна для современного человека, она ведёт его в никуда, она делает из него ничто.
Морали нет – есть «амораль».
Но было бы совершенно неправильно думать о личном «аморализме» Леонтьева, об отсутствии у него моральных движений, к чему склоняются многие его современники, да и не только они, ведь дело не в отсутствии моральных движений в его душе, а в том, что в религиозном сознании Леонтьева эстетический момент превалировал. И через этот эстетический склад души, незаметно для религиозного сознания, то есть не разрывая с ним, вливалась в душу Леонтьева культура секуляризма. Оставаясь религиозным, Леонтьев позже впитывает в себя всё содержание секулярной культуры, – и весь период от юности до перелома характеризуется у него дисгармоничным сочетанием внерелигиозной и антирелигиозной культуры с внешней верностью церкви. Невозможность удержаться при таком дисгармоническом сочетании разнородных начал и вела неизбежно к кризису – к выбору между подлинно-религиозным и безрелигиозным отношением к миру и культуре. Сам Леонтьев называл это состояние «борьбой поэзии с моралью». А перед Ф. Ницше никогда не стояла такая проблема дуализма, выбора между христианством, религией и человеческой моралью, «аморалью». Он сразу считал, что современные люди являются наследниками так называемой злой воли и имеют естественные склонности, одна из них – тяга к аскетизму. Здесь, считал Ницше, свою негативную роль сыграло жречество, навязав людям аскетический идеал. Также значительную долю вины за то, что человек живёт уныло и бессмысленно, Ницше возлагал на религию, отрицающую посюсторонний мир, уводящую человека в мир грёз и вымыслов, вместо того, чтобы сделать нас господами земного мира, она делает нас рабами бога. И если мы хотим избавиться от бесцветной, бесцельной и бессмысленной жизни, говорит Ницше, то должны произвести переоценку всех этих ценностей, разрушить старые скрижали. Необходимо по-новому взглянуть на мораль, не с точки зрения оценок ею отдельных поступков, а с точки зрения масштаба оценок. Другими словами речь идёт не о моральных суждениях, а об их основаниях.
Проблема основания морали, утверждал Ницше, до сих пор даже не была поставлена должным образом, не говоря уже об её решении. Предполагалось, что бесспорны два положения: мораль дана свыше, и люди знают достоверно, что хорошо, и что плохо. Первое положение – чистый вымысел, а второе – сомнительно. Сомнительно по той простой причине, что сегодня никто не может вразумительно объяснить, почему добро и зло являются таковыми. На каком основании, спрашивает Ницше, мы утверждаем моральную ценность одних явлений и отрицаем таковую у других? Что вообще можно сказать в защиту тех ценностей, которые убивают интерес к жизни? Когда-то очевидно, добро и зло служили какой-то цели, но цель забылась, смысл утерян, а понятия остались.
Жизнь, одна только жизнь должна выступать масштабом морали, утверждал Ницше. Добро и зло должны различаться тем, как они служат жизни. Если это понять и осознать, то теперь необходимо с новой позиции, с точки зрения жизни, посмотреть на те моральные ценности, которыми живет современный человек, внимательно прочитать то, что начертано на скрижалях его нравственного кодекса. Первая заповедь современной морали призывает: «Люби ближнего». Эта заповедь осуждает эгоизм, злобу, возвышает альтруизм и ведёт к состраданию. Всё делается с полной уверенностью, что так и нужно. Жалкие современники не видят, считал философ, что любовь к ближнему является порождением страха: я боюсь соседа и поэтому выражаю ему свою любовь. А природа, полагал он, любит силу. На следующей скрижали современной морали одно слово – «Равенство». Это запечатлена, уверял Ницше, очередная иллюзия, ещё одна бесплодная попытка состязаться с природой.
Также среди мнимых ценностей, на которых покоится современная мораль, оказалась у Ницше и любовь к истории. Исторический взгляд чреват пессимизмом, и современная жизнь красноречиво об этом свидетельствует: в ней так часто подчеркивается memento mori вместо memento viveri. От любви к истории, по мнению Ницше, можно избавиться с помощью «неисторического» и «сверхисторического». «Неисторическим» он называл «искусство и способность забывать и ограничивать себя известным горизонтом» (Ницше Ф. Полн. Собр. соч. Т. 9. М., 1997. С. 320–321). Речь идёт о том, что прошлое не должно закрывать настоящее и при любом интересе к истории нужно оставаться современником в мышлении и жизневосприятии. «Сверхисторический» взор характеризуется способностью подниматься над повседневностью и обращаться к вечному.
К. Леонтьев подходит к истории как естествоиспытатель и изучает её как физиологический процесс и, таким образом, отвергает моральную точку зрения на историю. Если сказать его словами, то «есть люди очень гуманные, но гуманных государств не бывает». История есть процесс связанный с природными изменениями и в ней просто необходимы страдания (одно без другого не может существовать). И плохим является то государство, которое ставит своей задачей избежать страдания народа.
Как и Ф. Ницше, К. Леонтьев ищет ответы на свои вопросы в антропологии. Он не раз восстаёт против неё, как «новой веры в земного человека и в земное человечество, – в идеальное, самостоятельное, автономическое достоинство лица...». Он не верит в человека, в человеческий разум, в современную культуру с её «поэзией изящной безнравственности». И именно христианство кажется Леонтьеву решительно несоединимым с культом человека, с верой в человека. Он с небывалой силой в русской философии ставит вопрос о спасении, – и хотя сам он постоянно подчёркивает, что понимает его в смысле трансцендентальном, потустороннем, но если вчитаться в его сочинения, то становится ясным, что его интенция шире его формулы. Леонтьев отказывается трактовать проблему человека, проблему его жизни лишь в отношении к отрезку земной жизни. Он глубоко живёт сознанием, что человек живёт и в потустороннем мире, и что его жизнь там зависит от жизни здесь. Это коренное христианское убеждение, со времени перелома целиком проникающее в мысль и душу Леонтьева, определяет его отношение к утилитарной морали, к буржуазному идеалу. Отвращение к духовному мещанству, к внешнему равнению определяется, конечно, и его эстетическим отталкиванием от современности.
Ф. Ницше начинает исходить с тех же позиций, что и К. Леонтьев, говоря о современном человеке. Ведь человек – дитя своего времени, своей культуры, он стремится к ней, постепенно отчуждаясь от истины, от своего «Я», от морали, от естества. И как говорит Ницше: «Жутко человеческое существование и к тому же всегда лишено смысла: скоморох может стать уделом его».
Таким образом, оба философа отрицали человека, общество с его, так называемой, моралью. Для них существовала лишь «амораль». Они знали, что мораль в современном мире невозможна.
Идея прогресса:
Идея прогресса, его становления и развития является одной из центральных в философии К. Леонтьева (как и Ф. Ницше). Данному вопросу он посвящает не только целый ряд своих статей, но и всю жизнь. Возможно, он один из первых смог понять смысл исторического движения в XIX в., осознать понятие прогресс, что было актуальным для того времени.
Он начинает с вопроса – что такое процесс развития, выражением которого служит историческая жизнь всех народов? И отвечает, что процесс развития есть «постепенное восхождение от простейшего к сложнейшему, постепенная индивидуализация, обособление, с одной стороны от окружающего мира, а с другой – от родственных явлений» (Леонтьев К. Н. Восток, Россия и Славянство. М., 1996. С. 125). То есть организм, постепенно усложняясь в своём развитии, начинает приобретать какие-то личностные черты, непохожесть, он начинает выделяться из внешнего мира своей индивидуальностью. Это можно назвать постепенным шагом от бесцветности, простоты к оригинальности и сложности. Высшая точка развития в органических явлениях есть высшая степень сложности, объединённая неким внутренним единством. Чем сложнее картина, тем более она индивидуализирована, сильнее и влиятельнее.
И Леонтьев рассматривает таким образом народы, государства, как любой другой организм: «Этому подвержены и растения, и животные, и человеческие организмы, и государственные организмы, и целые культуры мира». То есть законы развития и падения государств подобны жизни, болезни и смерти людей, болезнь может протекать по-разному, но через смерть достигается абсолютное равенство и свобода. Падения государств в общих чертах однородны не только с законами органического мира, но и вообще с законами возникновения, существования и гибели всего того сущего, что нам доступно. И как я уже сказала, Леонтьев, будучи врачом, подробно описывает, как после смерти постепенно исчезают мягкие ткани, потом кости и всё растворяется, смешивается.
Таким образом, как подмечает В. В. Розанов, существование всего подлежащего закону рождения и умирания слагается из двух противоположных процессов: