Вместе с тем, модель показывает, что статистическая значимость поколенного статуса теряется, благодаря контролю за знанием "этнического" языка. На первый взгляд кажется, что такой результат противоречит нашей гипотезе. Тем не менее, более пристальное рассмотрение данной ситуации приводит к выводу, что о влиянии поколенного статуса самого по себе на этническую самоидентификацию говорить сложно. Для понимания связи между этими переменными необходимо выявление неких причинных механизмов. Знание "этнического" языка может быть таким механизмом, выступая в качестве промежуточной переменной. Можно полагать, что если семья, принадлежащая к этническому меньшинству, длительное время проживает в Петербурге/Ленинграде, для каждого последующего поколения ее членов шансы владения "этническим" языком понижаются. Однако, если семья сохраняет язык своего этноса, это может способствовать самоидентификации ее членов с соответствующей этнической группе. Модель I.4 не имеет принципиальных отличий от предыдущей, за исключением того, что принимает во внимание также лингвистическую самоидентификацию респондентов.
Этническое происхождение респондентов, а также знание "этнического" языка остаются существенными предсказателями этнической самоидентификации в Модели I.5, которая в качестве независимой переменной включает также этнокультурную самоидентификацию. Модель также показывает, что шансы идентификации себя этнически в качестве русских более чем в 9.4 раза (экспонента [2,238] = 9,373) выше для тех респондентов, которые идентифицируют себя с русской культурой, чем для людей, которые идентифицирует себя лишь со своей "этнической" культурой или с двумя культурами сразу - "этнической" и русской. Таким образом, Модель I.5 дает наилучшее объяснение выбора этнической самоидентификации в данном исследовании, потому что она включает все главные переменные. *
Теоретическая модель II ** показана в виде серии таблиц. Таблица 5 представляет, тот вариант данной модели, где в качестве зависимой переменной выступает лингвистическая самоидентификация. Как и в предыдущем случае, серия логистических регрессионных моделей организована в иерархическом порядке. Наибольшей объясняющей силой в данном случая обладает Модель IIА.5. Вариант этой же Теоретической Модели IIB в качестве зависимой переменной использует этнокультурную самоидентификацию (Табл. 6). Здесь тоже наибольшей объяснительной силой обладает последний вариант - Модель IIB.5.***
*Между переменными, включенными в Модель I.5, статистически значимых связей при проверке эффекта взаимодействия не обнаружено.
**В целях экономии места данная модель здесь описывается менее подробно, чем Теоретическая Модель I.
***Проверялся также эффект взаимодействия между переменными в обеих вариантах Теоретической Модели II (в таблицах не показан). Во всех случаях, кроме одного, этот эффект оказался статистически незначимым. Статистически значимым оказалось взаимодействие между этнической самоидентификацией и значением "этнического" языка в Модели IIВ. Однако учет этого взаимодействия в данной модели не приводит к существенным изменениям ни одной из величин представленных в Модели IIВ.5, за исключением того, что соотношение шансов для знания языка понижается с 2.256 до 1.979. Поэтому было решено, что введение взаимодействия между переменными не дает существенного улучшения предсказательной силы данной статистической модели.
Результаты логистического регрессионного анализа и описательного анализа данных опроса помогают дать ответы на гипотезы данного исследования.
1. Исследование подтверждает гипотезу, что большинство людей, рожденных от смешанных браков, склонны идентифицировать себя с этническим большинством населения, т. е. с русскими. В то же время, 14,5% респондентов из украинско-русской группы, 6,5% из белорусско-русской группы и 4,8% из еврейско-русской группы определяют себя в качестве украинцев, белорусов и евреев, соответственно (Табл. 7). Более 10,5% респондентов в украинско-русской группе, 3,2% в белорусско-русской группе и 11,1% в еврейско-русской группе идентифицируют себя с этническими группами своих обоих родителей одновременно. Анализ процентного распределения ответов не подтверждает допущения автора, что респонденты из еврейско-русской группы чаще идентифицируют себя с русскими, чем респонденты из двух других групп смешанного происхождения. Оказалось, что в группах смешанного происхождения наиболее часто идентифицируют себя только с русскими респонденты белорусско-русского происхождения. Но различия между группами в данном случае слишком малы, чтобы быть статистически значимыми.
Анализ перекрестных таблиц (в тексте статьи не показан), который включает такие переменные, как этническая самоидентификация респондента, этническое происхождение отца и принадлежность респондента к одной из шести исследуемых групп, показывает лишь очень небольшие различия между теми людьми белорусско-русского происхождения, кто имеет отцов белорусского происхождения, и членами этой группы, имеющих отцов русского происхождения: 4 респондента из этой группы имеют белорусскую этническую самоидентификацию и еще 4 идентифицируют себя одновременно с русскими и белорусами. У 4-х из этих 8-ми респондентов белорусское происхождение имеют отцы, а у еще 4-х - матери. Поэтому сложно с уверенностью говорить о выборе в белорусско-русской группе этнической самоидентификации по отцу. Если опрос, проведенный по репрезентативной выборке, также не обнаружит, что респонденты в этой группе предпочитают идентифицировать себя с группой отца, это будет означать, что культурные различия между людьми белорусско-русского и русского происхождения в Ленинграде/Петербурге минимальны. Есть серьезные основания полагать, что влияние русской этнической среды и наличие одного русского родителя почти полностью подавляют элементы "белорусскости" в этнической идентичности респондента.
В еврейско-русской группе среди 3 респондентов, которые считают себя евреями, все 3 имеют отцов-евреев. Среди 7 респондентов, идентифицирующих себя одновременно с евреями и русскими, у 4 к еврейскому этносу принадлежат отцы и у 3 - матери. Среди членов этой группы, идентифицирующих себя с русскими, 26 имеют отцов-евреев и 20 - матерей-евреек. Хотя полученные числа очень невелики, они вместе со знанием о ситуации в Ленинграде/Петербурге, полученным от наблюдений и бесед с людьми еврейского происхождения, позволяют утверждать, что религиозная традиция отслеживать еврейское происхождение человека по материнской линии более не работает.
Респонденты украинско-русского происхождения имеют тенденцию идентифицировать себя в этническом плане по линии отца несколько чаще, чем по линии матери: среди 46 из тех, у кого отцы украинцы, 17,4% идентифицируют себя лишь с украинцами и 13,0% одновременно идентифицируют себя с украинцами и русскими. Из 22 респондентов, имеющих мать-украинку, 9,1% считает себя украинцами и 4,5% идентифицируют себя с двумя этносами. Однако эти различия между имеющими отца-украинца и мать-украинку слишком малы для того, чтобы быть статистически значимыми. Эти тенденции нуждаются в подтверждении опросом, проведенным на репрезентативной выборке.
Стоит также заметить, что еврейская этническая группа имеет наиболее стабильную этническую самоидентификацию: 86,3% респондентов из этой группы идентифицируют себя лишь в качестве евреев. 72,7% респондентов из украинской и 67,2% из белорусской групп определяют себя в качестве членов украинской и белорусской этнических групп соответственно. 19,7% респондентов из украинской группы идентифицируют себя в качестве русских. В белорусской группе 27,9% респондентов также имеют русскую самоидентификацию. Это различие между респондентами украинского и белорусского происхождения очень мало и нуждается в подтверждении с помощью опроса, в котором будет использована репрезентативная выборка. В еврейской группе лишь 5,9% респондентов избрали русскую самоидентификацию.
2. Модель I.2 логистического регрессионного анализа выявила корреляцию между поколенным статусом и этнической самоидентификацией респондентов. Анализ перекрестных таблиц (в тексте статьи не представлен) показывает, что такой корреляции не существует для еврейской группы. Не обнаружена корреляция между поколенным статусом и этнической самоидентификацией также и для людей смешанного происхождения. Большинство из них идентифицируют себя с русскими, независимо от того к какому поколению мигрантов они относятся.
Анализ перекрестных таблиц выявил корреляцию между поколенным статусом и этнической самоидентификацией у "славянских" респондентов. В первом поколении они имеют в основном украинскую и белорусскую самоидентификацию (81 респондент относит себя к украинцам и белорусам против 18, относящих себя к русским). Распределение между "этнической" и русской самоидентификацией становится почти равным во втором поколении: 9 против 8, соответственно. В третьем поколении один респондент "славянского" происхождения идентифицирует себя с "этниками" и 4 - с русскими. Хотя ко второму и третьему поколениям принадлежат очень мало респондентов, и поэтому данные не являются статистически значимыми, анализ распределения респондентов по поколениям хорошо иллюстрирует корреляцию между поколенным статусом и этнической самоидентификацией "славянских" респондентов.
3. Логистический регрессионный анализ выявил корреляцию между этнической самоидентификацией и знанием "этнического" языка при контроле по другим переменным. Интерпретируя результаты этого анализа, следует иметь ввиду, что только два респондента еврейского происхождения и один респондент еврейско-русского происхождения знают идиш или иврит. Большинство людей украинско-русского и белорусско-русского происхождения также не знают украинского или белорусского языков. С другой стороны, большинство респондентов несмешанного украинского и белорусского происхождения знают язык своего этноса.