Полемика в среде социологов о новых формах социальной дифференциации и уже упоминавшихся <пограничных слоях> (рабочих-интеллигентах, рабочих-крестьянах, работниках межведомственных организаций и т.д.) вызвала возражения <научных коммунистов>. Сам вопрос был назван <надуманным>. В соответствии с тезисом о <ведущей роли рабочего класса>, по утверждению оппонентов, следовало акцентировать внимание не на процессах дифференциации, но, напротив, -на преодолении различий внутри самого рабочего класса [3, с. 54; 126].
Исследование, начатое в 1975 г. в г. Горьком по международному проекту <Автоматизация и промышленные рабочие> (руководитель В.И. Усенин), установило, что переход от механизации к автоматизации ведет к несомненным изменениям в характере, содержании и условиях труда. В 1979 г. были обследованы все квалификационные группы рабочих, что подтверждало существенную неоднородность состава рабочего класса [137].
В связи с анализом структуры отдельных классов и групп возникает интерес к проблематике их социального воспроизводства: изменению социально-демографического состава, социальным источникам пополнения, профессиональной и образовательной мобильности и т. д. Фиксировалось снижение доли выходцев из крестьян и повышение удельного веса выходцев из рабочих, интеллигенции, служащих; возрастание роли отраслевых и региональных факторов; качественные сдвиги в образовательно-квалификационном уровне; различия в адаптации молодых рабочих на производстве и др.
В том же направлении ведутся исследования высшей школы. Опрос студентов высшей школы в середине 70-х гг. в шести регионах страны обнаружил существенные различия между учащимися вузов различного профиля по <выходу> из разных социальных групп, мотивам поступления в высшую школу, жизненным планам, ценностным ориентациям и т.д. И здесь опять-таки фиксировалась усиливающаяся социальная неоднородность [17, 29, 116, 136].
Другой вывод заключался в том, что одним из основных источников пополнения интеллигенции стал рабочий класс.
Таким образом, если идеологические установки утверждали формирование социально однородного общества, социологические исследования, по существу, их опровергали. Как правило, доказывая нарастание социальных различий, социологи не шли на открытую критику тезиса однородности, но цитировали тот или иной официальный документ (обычно это были ссылки на решения ЦК КПСС и доклады на партийных съездах), а далее рассматривали проблему как таковую. Издательские редакторы, в свою очередь, видели эту несообразность, но требовали лишь одного: упоминания партийных установок - и тем самым вместе с авторами участвовали в этой <игре> с идеологическим цензором.
Достаточно интенсивно развивались также исследования, связанные с изменениями в социальной структуре сельского населения Они имели свою проблематику: о двойственной природе колхозной части интеллигенции и служащих, о характере и критериях внутриклассовых различий, их соотношении с различиями между классами; о природе и содержании существенных различий между городом и деревней, аграрным и индустриальным трудом и т.д. [71]. Заметный вклад в развитие этого направления внесли Ю.В. Арутюнян [5], В.И. Староверов [125], П.И. Симуш [100]. Новая <программная> установка была дана XXV съездом КПСС (1976 г.) в тезисе о <создании однотипной социальной структуры во всех регионах страны, у всех социалистических наций, входящих в новую историческую общность - советский народ>. В соответствии с нею разворачиваются исследования развития регионов и городов: социальная структура городского населения, различия между крупными и малыми городами, миграционная подвижность населения, городская семья и т.д. [40, 57, 64, 76, 93, 104, 129]. Здесь надо отметить, что <отклик> социологического сообщества на партийные указания не был однозначным. Следуя за очередным съездом КПСС, Академия наук разрабатывала целевые или координационные планы социальных исследований, каковые подвергались достаточно жесткому контролю. В социологии <головной институт>, т.е. Институт конкретных социологических исследований, отвечал за разработку координационного плана, а далее план <спускался> на места и составлял основу годичных научных отчетов и в системе Академии наук СССР, и в системе исследовательских планов Министерства высшего образования. Далее начиналась та же самая <игра>. Дело в том, что исследования социально-классовой структуры и национальных отношений ранее осуществлялись порознь; теперь их совмещение позволяло прояснить динамику социального состава <наций> и <народностей>, обнаружить реальные, а не надуманные различия между ними в процессах изменений социальной структуры, в направленности социальной мобильности, в особенностях демографии, в социально-культурном облике. Среди инициаторов изучения этой проблематики - Ю.В Арутюнян, В.В. Бойко, Л.М. Дробижева, М.С. Джунусов, Ю.Ю. Кахк и др. Исследования проводились в Татарии, Эстонии, Латвии, в Сибири и др. регионах СССР [13, 43, 110]. На первый план выступили вопросы, связанные с характером социально-региональных (территориальных) различий, обсуждалась типология регионов и перспективы их развития. Исследования в 80-е гг. проходили в соответствии с очередной партийной установкой о возможности формирования бесклассовой структуры <в главном и основном> в исторических рамках <развитого социализма> (XXVI съезд КПСС, 1980 г.). Социологи переформулировали этот тезис. В проблематику <органической ее целостности> (IV Всесоюзная научная конференция, 1981 г., г. Таллинн; V- в г. Харькове, 1985 г.) [82]. <Целостность> описывается в понятиях системно-структурного целого составляющих, ее социальных групп и слоев, групп по характеру труда, образованию, образу жизни, динамики и направленности социальной мобильности.
Однако по-прежнему доминирует преимущественно одномерное рассмотрение социальной структуры. Такие критерии, как участие во властных отношениях и престиж, использовались скорее с декоративной целью (участие в общественной работе, профессиональные предпочтения и т.д.). Между тем в странах Центральной и Юго-Восточной Европы коллеги советских исследователей изучали социальную структуру, используя различные критерии и показатели социального расслоения, в том числе критерий власти или осуществление управленческих функций. Подчеркивалось, что источники власти опираются на монополию на средства производства и на определенное положение в уже сформировавшейся социальной структуре, но роль последнего становится более существенной вследствие усложнения общественной организации и по мере фактического обобществления производства. Разрастается бюрократический аппарат, управляющий <общественной собственностью> и использующий свое положение как источник власти. Иными словами, происходит институционализация бюрократии и власти, приобретающая самостоятельный характер в социальной структуре общества советского типа. Нарастает бюрократизация всех социальных отношений, а партийно-хозяйственная номенклатура становится доминантной социальной группой. Участие работников в управлении производством и в других отношениях базируется на профессиональном разделении труда и тесно переплетается с бюрократическими структурами. В совокупности это приводит к технократизации общественных отношений или к системе, являющейся гибридом технократических и бюрократических отношений [14, 16, 20, 70, 153].
В советской литературе тема <социалистическая бюрократия> подвергалась одиозной критике. Советские социологи изучали механизмы взаимодействия равенства и неравенства, единства и многообразия интересов классов, социальных групп и слоев, социально-территориальных общностей, их противоречий. Характер этих противоречий оценивался как исключительно неантагонистический [46, с. 1]. И все же размежевание с философами, историками, экономистами, этнографами явилось продвижением в изучении социального неравенства [87, 91, 98].
Наиболее деидеологизированной сферой была разработка инструментария исследований социально-классового расслоения, в рамках которого система критериев межклассовых и внутриклассовых различий переводилась в соответствующие показатели и индикаторы [1]. Например, тщательно верифицировались показатели характера и содержания труда, профессионально-квалификационные характеристики, условия труда и быта, структура рабочего и внерабочего времени и др. По сути дела, многие из этих индикаторов и сегодня остаются адекватными социальным реалиям, так что создают возможность вторичного анализа под углом зрения различных теоретических подходов.
Исследования, проведенные в начале 80-х гг. в Горьковской области, Башкирии и других регионах, выявили заметные различия между основными слоями рабочего класса [2], а крупномасштабные обследования интеллигенции позволили уточнить границы неоднородного слоя <специалистов> [6, 88, 112].
Заметную роль в рассматриваемой области сыграло всесоюзное исследование, осуществленное ИСИ АН СССР совместно с другими социологическими центрами страны (руководитель Г.В. Осипов), под названием <Показатели социального развития советского общества>. Оно охватывало рабочих и инженерно-производственную интеллигенцию в основных отраслях народного хозяйства девяти регионов и зафиксировало ряд важных тенденций. До начала 80-х гг. имела место довольно высокая динамика социально-структурных изменений, но позже общество утрачивает динамизм, стагнирует, преобладают воспроизводственные процессы. При этом и само воспроизводство деформируется - растет численность бюрократии и <нетрудовых элементов>, деятели теневой экономики превращаются в фактор латентной структуры, высококвалифицированные рабочие и специалисты зачастую выполняют работу ниже уровня своего образования и квалификации. Эти <ножницы> в среднем по стране составляли от 10 до 50% по различным социальным слоям [77, с. 153].