36) Бад-Пирмонт — нижнесаксонский курорт с солеными источниками.
37) Точный адрес дома в XIX в. — Karthäuser Steg 43b (см.: Roth 1995b, S. 294). В настоящее время адрес дома — Juri-Gagarin-Ring, 10 (за эту информацию приношу благодарность Наташе Друбек-Майер).
38) Так, Марианна выдвигает в центр своего повествования образ матери Макса, всячески минимизируя роль отца в жизни семьи и в сознании Макса Вебера-младшего (см.: Roth 1995b, S. 272); она полностью обходит молчанием многолетнюю влюбленность Вебера в Эльзу фон Рихтгофен (в замужестве Яффе), осложнившуюся соперничеством за Эльзу между Максом и его братом Альфредом и увенчавшуюся бурным романом между Эльзой и Максом в последние годы жизни Макса (см.: Roth 1995a, S. 13, S. 42—45; Chol-uj 1995, S. 251—256); несомненно, может быть указано и множество других аспектов биографии Вебера, о которых Марианна предпочла не говорить.
39) О семейных травмах см. монографию Mitzman 1970, заложившую основы психоаналитической интерпретации творчества Вебера. Тему семейных травм акцентирует в своей книге и Е.И. Кравченко (2002). К вопросу об эротических травмах см. статьи Schwentker 1987 и Choluj 1995 (последняя содержит наиболее полную на сегодня сводку материалов и литературы по данной теме). Мы полагаем, что психоаналитическая интерпретация творчества Вебера в принципе вполне легитимна и, более того, насущно необходима; мы также полагаем, что при психоаналитической интерпретации рассказ Вебера о крушении поезда не просто может, но и должен быть истолкован именно в рамках проблематики вытеснения и замещения. Однако наша статья написана не с психоаналитической точки зрения: нас интересует не «Id», а «Ego» и «Super-Ego» у Вебера.
40) Например: «Если на вопрос, прошел ли уже поезд определенную станцию, следует ответ “возможно”, то это означает, что отвечавший субъективно не знает факта, который мог бы исключить такое предположение, но вместе с тем не может с уверенностью это утверждать» («Критические исследования в области наук о культу-ре»: Вебер 1990, с. 473. Пер. М.И. Левиной). Показательно, что Гюнтер Рот в своей статье об эрфуртском детстве Вебера, перечисляя все железнодорожные реалии биографии Вебера (в том числе — и эпизод с крушением поезда), ставит их в связь только с одним пассажем из веберовского наследия, а именно с уже известной нам «метафорой стрелочника»: «Кто не знает той, сегодня уже старомодно звучащей, железнодорожной метафоры, которая была ему, так сказать, дарована в его эрфуртской колыбели и которая выражает центральную мысль его социологии и теории исторического развития [далее следует цитата о стрелочниках]»; этой цитатой Рот и завершает свою статью (Roth 1995b, S. 295).
41) Именно такова была первая железнодорожная катастрофа, вошедшая в анналы истории: крушение пассажирского поезда на линии Париж—Версаль в районе Медона 18 мая 1842 г. Парижане возвращались домой после дня, проведенного в Версале; у локомотива сломалась ось, он сошел с рельсов, в поезде вспыхнул пожар. Пассажиры не могли выбраться из охваченных огнем деревянных вагонов, поскольку все купе были изолированными и каждое имело только наружную дверь, которая, согласно тогдашней технике безопасности, была заперта на ключ. В огне погибло 55 из 770 пассажиров.
42) Проблеме железнодорожных катастроф и безопасности на железнодорожных дорогах была посвящена изданная в Лейпциге в 1854 г. книга, автора которой, по иронии судьбы, звали Макс Мария фон Вебер (1822—1881; это был племянник композитора Карла Мария фон Вебера): Weber 1854. На протяжении всей второй половины XIX в. в Германии выходили книги фон Вебера, посвященные железнодорожному делу, а также написанная им биография К.М. фон Вебера (впервые опубликованная в 1864 г.).
43) «Предварительные замечания» к первому тому «Сочинений по социологии религии» (Вебер 1990, с. 58. Пер. М.И. Левиной). Разумеется, «удары рока» обладали для Вебера, как и для всякого культурного европейца той эпохи, вполне конкретной звуковой реальностью: это были первые такты Пятой симфонии Бетховена (в эпоху Вебера было принято исполнять их в патетически-замедленном темпе). О месте музыки в жизни Вебера см.: Honigsheim 1968 [1963], p. 83—89 («Для Вебера музыка была почти жизненно важным элементом, и он относился с особой благожелательностью к людям, наделенным музыкальной восприимчивостью», — p. 83).
44) «Своей личной судьбе он при этом не придавал значения, даже говорить об этом казалось ему недопустимым. Если ему угрожала гибель от вражеских бомб, большевизма или болезни, то это “его не интересовало”, так как находилось вне сферы его созидающей смысл воли» (Ясперс 1994, с. 563). Говоря о своих отношениях с политикой, Вебер уподобляет себя «одноконному экипажу» в письме к К. Гаусману от 01.05.1917 (см.: Патрушев 1992, с. 86). Подробнее о метафорах экипажа и фиакра у Вебера см. в следующем разделе нашей статьи.
45) «“Социальным” мы называем такое действие, которое по предполагаемому действующим лицом или действующими лицами смыслу соотносится с действием других людей и ориентируется на него» («Основные социологические понятия»: Вебер 1990, с. 603. Пер. М.И. Левиной).
46) «Национальное государство и народнохозяйственная политика» (Вебер 2003, с. 22—24).
47) Цит. по: Marianne Weber 1926, S. 174.
48) Marianne Weber 1926, S. 176.
49) Вебер 1990, с. 644. Пер. А.Ф. Филиппова, П.П. Гайденко.
50)Цит. по: Marianne Weber 1995, p. 192.
51)Вебер 1990, с. 675. Пер. А.Ф. Филиппова, П.П. Гайденко; выделено автором.
52) Веберовская идея плебисцитарно-вождистской демократии и связанная с ней гипотетическая ответственность Вебера за приход Гитлера к власти — одна из «горячих точек» вебероведения. Резко сформулировал свою позицию Вильгельм Хеннис: «Политическая наука могла бы показать полный провал Вебера как политического теоретика. Если он своей концепцией “плебисцитарной демократии вождя” способствовал тому, что-бы проложить дорогу Гитлеру к власти, то можно считать, что он сделал гораздо больше. Ибо десятки тысяч студентов американских колледжей не сравнить с дюжиной веймарских политиков, которые в конце эпохи Веймарской республики еще вспоминали об участии Вебера в создании ее конституции. Студенческая массадоверчиво приняла его “conceptofplebiscitarydemocracy”. Результатом стало существенное ослабление и путаница в понимании концепции президентства в Америке и сути демократии. Серьезная книга Роберта Эдена “Political Leadership and Nihilism. A Study of Weber and Nietzsche” (1983) делает крен именно в эту сторону, а в работе Аллана Блума “The Closing of the American Mind” Веберу отведена важная роль американского рока» (Хеннис 1997, с. 65. Пер. Р.П. Шпаковой). Более развернутую и гораздо более сдержанную по форме, но аналогичную по сути оценку дает Вольфганг Моммзен (Mommsen 1974b, S. 416—441, особенно S. 435—441; Моммзен не затрагивает вопроса о воздействии идей Вебера на политическую жизнь США).
53) «Вместо того, чтобы заботиться о том, что касается политика: о будущем и ответственности перед ним, этика занимается политически стерильными — в силу своей неразрешимости — вопросами вины в прошлом» (Вебер 1990, с. 694; выделено нами). С этого пассажа начинается та часть доклада, которая посвящена важнейшей для Вебера теме разграничения двух несовместимых видов этики («этика ответственности», исходящая из вопроса о практических последствиях всякого политического действия, и «этика убеждений», исходящая из абстрактных моральных императивов и игнорирующая вопрос о последствиях). Ср. разграничение двух типов политического деятеля в концепции Реймона Арона (см. примеч. 58).
54) Вебер 1990, с. 694.
55) Цит. по: Mommsen 1974b, S. 151 (эта же цитата приведена и в Marianne Weber 1926, S. 130).
56) Ср. позднейшую — предсмертную — автохарактеристику Вебера в его письме к сенатору Карлу Петерсену от 14 апреля 1920 г.: «Политик обязан и должен заключать компромиссы. Но я по профессии [von Beruf] — ученый» (выделено автором; цит. по: Mommsen 1974b, S. 334). Впрочем, принципиальная двусмысленность немецкого слова Beruf оставляет здесь неразрешимым вопрос о том, что в данном случае имел в виду Вебер: одну только профессию либо же — и профессию, и призвание? Тот факт, что Вебер не стал профессиональным политиком, нисколько не отменяет его глубокой вовлеченности в немецкую политику на протяжении всей жизни. См. об этом фундаментальное исследование: Mommsen 1974b.
57) Подробнеесм.: Marianne Weber 1995, р. 239—243.
58) Ср. суждение Реймона Арона, который в своей книге «Введение в философию истории» (1938) противопоставляет два типа политиков («политиков рассудка» и «политиков Разума»): «Политик рассудка — Макс Вебер, Ален — стремится к сохранению определенных благ, мира, свободы или желает добиться единственной цели — национального величия, — но всегда в новых ситуациях, которые неорганизованно следуют друг за другом. Он подобен лоцману, который плывет, но не знает, где находится порт. <…> Политик Разума, напротив, по крайней мере, предвидит будущий конец эволюции. Марксист знает о неизбежном исчезновении капитализма, и единственной проблемой является адаптация тактикик стратегии». Арон так резюмирует антиномию двух этих идеальных типов: «В одном случае стратегия представляет собой постоянно обновляющуюся тактику, в другом же — тактика подчиняется стратегии <…> Одно положение рискует дегенерировать до покорности, другое — до слепоты; одно положение превращается в бессилие из-за того, что вверяется истории, другое тоже становится бессильным из-за того, что забывает историю; одно положение более мудрое, другое более героическое. Это значит, что всякая политика одновременно является и тем, и другим» (Арон 2000, с. 507). Эта концепция Арона, судя по всему, представляет собой переосмысление веберовского разграничения между «этикой ответственности» и «этикой убеждений», но переосмысление весьма существенное. Если перейти из системы координат Вебера в систему координат Арона, то, согласно логике Арона, именно потому, что Макс Вебер слишком близко подходил к одному из двух полюсов антиномии (так, как ее формулирует Арон), Вебер был плохим политиком.
59) Гайденко 1990, с. 29—30.
60) Ср. оценку Моммзена: «Все его [Вебера] научное творчество, его непреклонное стремление к интеллектуальной честности и научной объективности может быть в известном смысле истолковано как одна непрерывная и грандиозная попытка обрести дистанцию и внутреннюю свободу по отношению к злободневным событиям практической политики» (Mommsen 1974b, S. 1).