Что за жалкая логика у Фейербаха, как мало в ней действительной потребности в жизни! Даже на вершине счастья он расхолаживает себя: дескать, и любовь и не вечна, и то, и это не вечно; он боится взглянуть в глаза бесконечности, вроде как от солнца закрывается ладошкой. Или как слепой не видит бесконечности, даже когда та сияет ему в глаза. Он боится быть счастливым, боится взять то, что уже в руках, бережет зрение, бережет разум. Что такое счастье как не актуальная, "настоящая", раскрывающаяся в тебе и для тебя бесконечность жизни? ВОТ ОНА, во всей ее плоти и крови... чего тут думать, о чем думать, когда надо просто ЖИТЬ? - Но нет, Фейербах БУДЕТ ДУМАТЬ! Дрянная философия - словно пошлый мотив, от которого невозможно отвязаться. Все конечно, поэтому всякое счастье иллюзорно, вот что неотвязно вертится на уме Фейербаха. И вот он боится спугнуть счастье, словно это тень или призрак, спугнуть случайной, ненужной мыслью о тленности всего и вся, о смерти:
"Ибо почему передо мной необходимо встает подобная мысль (о бессмертии)? Потому что я думая о своем конце без необходимости, беспричинно, не во-время. Естественно в такой ситуации мой конец мне представляется насильственным уничтожением, есть для меня невыносимая мысль; значит, я должен отказаться от представления о моем конце, должен себя мыслить вновь существующим". (296)
Вот она вся мудрость Фейербаха: человек конечен, потому он не в состоянии вместить действительное счастье, но если не думать об этом, то эта слепота или неведение относительно своей убогой сущности может породить некоторую иллюзию счастья. Главное здесь не думать не во время и о чем не следует. А если взять и подумать, то сразу все полетит к черту. Поэтому не думать, ни в коем случае не думать:
"Деятельный, занятый предметами человеческой жизни человек не имеет времени думать о смерти и поэтому не испытывает потребности в бессмертии". (297)
Итак, Фейербах воспевает реальную жизнь, призывает к деятельности, не потому, что не только в любви, но и в творчестве, в созидании человек может выразить свою бесконечную сущность и тем самым удовлетворить потребность в бессмертии, но затем, чтоб уйти от самого себя, от "несвоевременных мыслей" о смерти, О НИЧТОЖЕСТВЕ этой самой жизни и деятельности. Если таким образом охмурить себя, усыпить свой разум, если к тому же случай не оборвет жизнь не вовремя, то так, пожалуй, можно дожить до глубокой старости с "ощущением счастья". И тогда смерть уже не страшна, можно даже пустить благочестивую слезу и изречь что-нибудь назидательное:
"Сколь иной... действительный конец жизни! Это окончание жизни происходит постепенно... когда жизненный огонь уже погас..." и т.п. (297)
Да горел ли этот огонь когда ни будь, возможен ли вообще какой-то "жизненный огонь"? - именно это сомнительно с точки зрения Фейербаха. Если в жизни НЕТ ничего бесконечного, если человеку ЧУЖДО все бесконечное, то он и не обретает ничего бесконечного; тогда даже счастье земное во всей его полноте есть только призрак, иллюзия бесконечного, т.е. не есть "настоящее" счастье. Человек в этом случае в каждом мгновении своего бытия лишь выражает свою ограниченность, упирается в нее, давится ею, словом, не столько ЕСТЬ, сколько НЕ ЕСТЬ. И не только человек; в этом печальном мире - мире Фейербаха и материалистов - никому ничего не дано, скорее у всех все отнято, все и вся страдает анемией: пущенная из тугого лука стрела замирает на лету, быстроногий Ахиллес не может догнать черепаху и даже всемогущий бог не может не то создать, не то поднять какой-то там камень. Какой уж тут "пламень жизни"!; вся жизнь становится лишь растянутой во времени смертью. И речи Фейербаха об естественном, умиротворенном конце - продолжение все той же лжи, того же обмана, причем в ситуации, когда обманываться уже невозможно. Пока человек силен и здоров, ему легко придаваться бурной деятельности и всем земным радостям, иначе говоря, ему легко обманывать себя и он обманываться рад. Но когда, в конце жизни, у него уже нет здоровья, не нужны ни деньги, ни слава, ни все прочее, когда особенно обостряется потребность в вечном, он остается поистине у разбитого корыта. Как раз в этот то момент, если только он на старости лет не выжил из ума, он должен отрезветь и прозреть и особенно остро почувствовать всю бессмысленность и пустоту своей жизни, - не то, что она сейчас, в старости, стала пустой и бессмысленной, а то, что она ВСЕГДА была таковой. А если у него и возникнет какое-то положительное чувство в связи с прожитой жизнью, то отнюдь не чувство завершенности жизни и удовлетворенности ею, а, в лучшем случае, ощущение злорадного самодовольства оттого, что ему удалось таки одурачить смерть и урвать свое. Человек в этом случае встречает смерть не с ясным взором и глубокой мыслью, а... с кукишем в кармане: дескать, ты у меня уже ничего отнять не в можешь, потому как я поистине никогда ничего и не имел, а если что и имел, то сам уже успел промотать. Итак, разбитое корыто и кукиш в кармане - таков итог материалистической этики, если только отбросить риторику, а главное, взглянуть на дело ТРЕЗВО... Кто то из героев Достоевского даже в баньке с пауками сумел увидеть вечность, господа же материалисты способны лишь на то, чтоб и вечное, и приходящее свести к какой-нибудь тоске и скуке.
Этот поистине ПРЕВРАТНЫЙ взгляд на жизнь, органическая неспособность постичь действительность, т.е. жизнь и смерть как нечто бесконечное, т.е. ПОИСТИНЕ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОЕ, в марксизме, как мы уже видели, достигает своего апогея. Все конечно, говорит Фейербах. Поэтому, очень последовательно заключает Маркс, действительность ничтожна; все подлинно действительное трансцендентно - это вечное "светлое будущее", которое никогда не станет настоящим. Этот потусторонний характер марксизма неожиданно просто и прямо обнаруживается в пресловутой теории отражения: наши ощущения, гласит последняя, не есть НАСТОЯЩАЯ действительность, не есть ее "действительные" качества, а лишь "образы", "оттиски", "отпечатки" и т.п., этой действительности или ее качеств. Таким образом, сколь бы глубоко материалист не погружался в "груду дел, суматоху явлений", он всегда имеет дело не С САМОЙ ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬЮ, но с ее подобием, суррогатом или копией, "более или менее точной" и т.п. То есть реальность материалистов - это цветы, которые не пахнут, женщины, которые не любят, вино, которое не пьянит, труд, который не затрудняет и т.п., короче, это реальность без реальности. Материалистическая философия - нечто вроде интеллектуального презерватива, который изолирует мышление от бытия, разрывает между ними контакт, даже когда они оказываются, вроде бы, в самой глубокой интимной связи.
Итак. Суеверие мыслит вечное по дурному - как непосредственно данное, чувственно существующее, - то, что потом и становится объектом религиозного поклонения. При этом, чем далее теист отдаляется от мира, тем в большей зависимости от него оказывается; эта зависимость, наконец, становится прямо позорной: он начинает мистически смаковать как раз самые мелкие, случайные стороны этой жизни, т.е. он "взвинчивает" до уровня трансцендентного как раз то, что прежде всего заслуживают забвения. Фейербах мыслит наоборот, но так же по дурному. Те бесконечное хотели бы ощущать, трогать руками, вкушать, Фейербах и материалисты вообще отказываются бесконечное не только ощущать, но и мыслить, для них оно вообще не существует. Первые доводят потребности духа до степени исступленной болезненной жажды, последние убеждены, что никаких таких потребностей не существует вовсе. При этом крайности, как всегда сходятся: ни те, ни другие не способны мыслить реальную жизнь, у тех и других понятие о реальной жизни вырождается в МЕЧТУ о ней. При этом одни упускают жизнь меж пальцев и потом воображают, что возвращают ее себе в идее бессмертия, потустороннего мира, для других жизнь - это только препятствие к "светлому будущему" и они ломают это препятствие, но вместо "светлого будущего", в конце концов, воспроизводят в еще худших формах то, что вроде бы пытались сломать. Материалист утверждает себя в мире тем, что отказывается от себя, идеалист - тем, что отказывается от мира. При этом оба терпят поражение, ибо совершают в сущности одну и ту же ошибку: в обоих случаях НЕТ действительного контакта с реальностью, проникновения в реальность, у тех и других разум недействителен, действительность неразумна. Иначе говоря, те и другие не умеют ни жить, ни мыслить.