* См .: Ibid. S. 189.
**Z'Etre et le Neant. P . 66.
«Артиллерийская подготовка, предшествующая атаке, может вызвать боязнь у солдата, который выдерживает бомбардировку, но страх возникнет у него тогда, когда он попытается предвидеть свои поступки... после того, как спросит себя, будет ли он держаться»*. «В тот момент, когда я постигаю самого себя как переживающего ужас гибели, я осознаю этот ужас как не-опреде-ляющий по отношению к моему возможному поведению»** и именно в силу этого у меня начинается головокружение и мною овладевает страх. Реализуя свое будущее поведение как возможное, я отдаю себе также отчет в том, что «ничто не может меня вынудить придерживаться этого поведения»***. И, однако, меня интересует это поведение; я знаю, что либо оно, либо его противоположность будут иметь место в действительности. «Именно осознание моего бытия моим собственным будущим в мире небытия мы называем страхом»****.
Страх – это осознание того, что между мотивами действия и действием нет ничего. Или же что эти мотивы, что бы я ни думал сегодня, должны будут быть переосмыслены, переоценены, хотя ничто меня не убеждает, что они будут переосмыслены и переоценены. «Свобода, которая проявляется в страхе, характеризуется постоянно возобновляющейся необходимостью переделать «Я», обозначающее свободное бытие»+. Что означает, что это свободное бытие есть ничто. И что Гегель был прав, когда говорил: « Wesln ist was gewesen ist », т.е. сущностное есть былое.
..."Свобода полна страха, перед самой собой, поскольку ее никогда ничто ее не вызывает и ничто ей не препятствует"++.
Если это так, то страх должен был бы проявляться часто; однако он очень редок. Дело в том, что мало «возможного» предстает передо мной в качестве моих возможностей. Дело в том также, что малое число моих возможностей предстает передо мной в качестве возможных заранее, а не только в тот момент, когда я их осуществляю, как сигарета, которую я зажигаю. Как Киркегор уже отмечал, страх рефлективен и связан с неангажированностью мира. В этом смысле я могу придерживаться определенного поведения, а именно – стремиться к бегству от своего собственного страха. Достаточно лишь отказаться от этой неангажированности. Но, добавляет Сартр, поскольку мы суть страх, подобное поведение всегда недобросовестно.
* Ibid. Р . 66. ** Ibid. Р . 68. *** Ibid. **** Ibid. P. 69. + Ibid. P. 72. + + Ibid. P. 73.
Как мы уже отметили, такая позиция соединяет в себе главные черты позиции Киркегора и Хайдегтера, что ею, впрочем, отчетливо осознается. Какова бы ни была феноменология Сартра, его метафизика и его онтология, он, определяя сознание «для себя» как погружение в ничто, не может не согласиться с тезисом о фундаментальной и радикальной негативности нашего бытия. И страх как обнаружение того, чем я являюсь, не может быть ничем иным, как страхом небытия, страхом перед небытием.
То же самое положение мы находим в недавно вышедшей и очень интересной книге Жанны Деломм «Вопрошающая мысль». Страх, по ее мнению, это страх свободы, потому что свобода появляется при полном отсутствии своего обоснования. Но Жанна Деломм спорит с тем, что это открытие свойственно только страху. Любое чувство способно содержать его в себе. Ибо любое чувство является тем или иным образом вопросом о бытии человека. Следовательно, вопросы, касающиеся человеческого бытия, бесконечны» потому, что бытие человека раскрывается как ничто. Итак, именно вопрошающий смысл страха – так же как вопрошающий смысл радости или разочарования – открывает нам, что мы суть ничто. Не что иное, как подверженность постоянному сомнению в самих себя.