Концепция Тарского, по мнению Дэвидсона, позволяет ответить на этот вопрос, поскольку для этого теория значения должна только включать в себя рекурсивное определение истины-для- L , которое определяет предложение как истинное тогда и только тогда, когда оно выполняется всеми объектами. Это выполнение, или выполнимость ( satisfaction ) предложения объектами есть характеристика предиката предложения ("…бел"), который еще Фреге определил как функцию, и это определение было принято, в частности, Тарским. Объекты, которые выполняют предложение (делают его истинным), составляют объем термина (предиката предложения). Пропозициональная логика показывает, как истинностное значение выражения " p или q " может быть получено из истинностных значений " p " и " q "; Тарский показал, как истинностное значение открытых предложений, содержащих свободные переменные, зависит от их выполнения упорядоченными последовательностями — например, открытое предложение формы " x — отец y ", выполняется такой упорядоченной последовательностью как < Герцог Эдинбургский, Принц Чарльз >. По мнению Дэвидсона, таким образом можно связать значения употребляемых нами слов (то есть их буквальные семантические свойства, включая истинность) с той целью, для достижения которой мы их употребляем (например, для того, чтобы высказать истину). Так концепция Тарского — теория истины для квантифицированных предложений — позволяет ответить на вопрос, как значение предложения зависит от значений его частей.
Дэвидсон стремится дать такую же строгую экстенсиональную теорию, как и Тарский. Аксиомы определения истины Тарского содержат только такие выражения как "класс", "последовательность", "предложение", "структурное описание". Для того, чтобы развивать подобную строгую теорию значения, мы должны сначала, по Дэвидсону, обнаружить некоторое свойство " T ", характеризующее те предложения, которые "означают что p " (на специфическом языке L ) и затем обнаружить некоторые не-интенсиональные отношения между предложениями с таким свойством и непосредственно самим p . Мы можем сделать это, заменяя "если и только если" на "означает" и "истинный" на " T ". Таким образом мы приходим к предложениям истины Тарского — "Снег бел" является истинным предложением (в данном случае русского языка), если и только если снег бел.
Основные технические положения условие-истинностной семантики Дэвидсона заключаются в следующем. Согласно Тарскому, удовлетворительная теория истины для языка L должна полагать, что для каждого предложения s из L существует теорема формы " s истинно, если и только если р", где " s " заменяется описанием s , а "р" — самим s (или, предположим, переводом s на тот язык, совокупность всех тривиально истинных предложений которого единственным образом определяют объем понятия истины для его носителя, если L не является таковым)[2] . Отвлекаясь от собственно определения истинности, такая теория (Т-конвенция) воплощает нашу интуицию о том, как должно использоваться понятие истины применительно к языковым выражениям. Тогда требование к семантической теории языка L состоит в следующем: без обращения к каким-либо дальнейшим семантическим понятиям теория накладывает на предикат "является Т" ограничения, достаточные для получения из схемы Т всех предложений, в которых s замещено структурным описанием предложения, а р — самим предложением. Список T -предложений составляет полное описание значений объектного языка[3] . Отсюда мы можем воспользоваться формальными ресурсами теории Тарского, включая методы доказательства T -предложений.
Весьма сильное требование Дэвидсона здесь состоит в том, что мы должны в деталях представлять себе, как истинностные значения предложений языка связаны с их структурами, почему из одних предложений следуют другие, и как слова выполняют свои функции посредством отношений к предметам в мире[4] .
Тарский считал, что строгое определение истины возможно только для формальных языков, а применение его теории к естественным языкам невозможно потому, что
это привело бы к семантическим парадоксам;
естественные языки содержат нередуцируемые индексальные выражения, не указывающие те объекты, которые выполняли бы их. Иными словами, в его теории есть место для выражений "Книга украдена" или "Все книги украдены", но не для "Эта книга была украдена", поскольку у нас не будет никакого способа оценки истинности последнего предложения, если мы не присутствовали при его произнесении и, следовательно, не знаем, о какой именно книге идет речь и на какое именно время указывает слово "была".
Однако Дэвидсон полагает, что семантика, основанная на определении истины Тарского, возможна и для естественных языков. Самые общие возражения против использования семантической концепции истины для построения теории значения касаются прежде всего того, что такая теория должна использовать в качестве базисного термина, т.е. такого, посредством которого определяются и вводятся все остальные, понятие истины, тогда как в самой теории Тарского это понятие определяется через понятие выполнимости. Однако последнее сводится к еще более онтологически несвободному понятию денотации, поскольку то, что объект выполняет предложению (предикатной функции) означает в обычном понимании только то, что в данном случае в предложении определенная его часть, представленная субъектным термином, указывает на данный объект и ни на какой другой, когда предложение истинно. Между тем понятие денотации само нуждается в адекватном определении, и Дэвидсон считает, что теорию значения нельзя на нем основывать. Здесь и привлекается дополнительный критерий — структура языка, межконцептуальные связи, которые также должен знать говорящий, вместе с Т-схемой для этого языка, чтобы понимать значения его предложений: референциальная часть вклада в условия истинности предложений L , таким образом, в семантике Дэвидсона объясняется через наличие концептуальной системы.
Дэвидсон выходит из затруднения, излагая T -предложение таким образом:
"Эта книга была украдена" истинно (в том естественном языке, которому принадлежит это предложение) как (потенциально) произнесенное индивидом p в момент времени t , если и только если книга, демонстрируемая p в t , украдена до t .
Это положение характерно для Дэвидсона. С левой стороны, как у Тарского, находится предложение языка, подвергаемого семантическому исследованию, а с правой стороны — предложение на языке теории[5] . Язык теории не содержит кавычек и не отсылает к "значениям", "смыслам" или подобным интенсиональным выражениям; в то же время он проясняет логическую форму исходного анализируемого предложения и таким образом вносит вклад в наше понимание его значения. Это метод Тарского, но с изменениями: анализируемое предложение рассмотрено как акт речи, а язык теории все еще содержит индексальные выражения — "книга, демонстрируемая p ". Мы можем понимать такие предложения только в том случае, если мы понимаем значение их составных частей. Но если части предложений имеют значение только в силу их "систематического вклада в значение предложения, в которое они входят", то мы получаем порочный круг: чтобы понимать предложение, мы должны знать значение его частей, а чтобы понимать части, мы должны понять предложение. Это соображение приводит Дэвидсона к защите холизма: согласно его точке зрения, мы можем дать значение любого предложения (или слова) языка, только давая значение каждого предложения (и слова) этого языка. Тогда никакое отдельное T -предложение не дает нам значение предложения, к которому оно относится — скорее оно, наряду с его доказательством (посредством логической классификации элементов предложения), сообщает нам нечто, что мы должны знать, чтобы понять ту роль, которую этот вид предложения играет в нашем языке.
Здесь возникают три вопроса.
Почему обычный носитель языка вполне успешно понимает его выражения, хотя у него вовсе нет полной теории его языка? Дэвидсон, конечно, не утверждает, что носитель языка знает такую теорию, но требование знания Т-конвенции предъявляется для ограниченного фрагмента языка, а у носителя языка нет теории и для такого фрагмента тоже.
Каким образом мы можем знать, является ли некоторое используемое в теории T -предложение самостоятельно истинным?
И наконец, даже если мы знаем, что наше T -предложение истинно, каким образом мы можем знать, что оно дает нам значение выражения, о котором оно заключает?
Дэвидсон утверждает, что он не выдвигает теорию того, как мы обычно изучаем или интерпретируем наш собственный или другой естественный язык. Его теория не содержит никакой отсылки к психологии или даже к эпистемологии: для него вопрос состоит в том, какая теория могла бы сообщить нам, что когда некий Курт (носитель, соответственно, немецкого языка) "при правильных условиях" произносит слова " Es regnet ", то он сказал, что идет дождь, и каким образом мы могли бы знать эту теорию[6] .
Однако когда эти требования выполнены, т.е. когда мы все это знаем, тогда мы должны быть способны интерпретировать утверждение Курта в некотором таком смысле, в котором сам он не может его интерпретировать: мы будем знать, например, что по-русски его слова означают "Идет дождь". Наша интерпретация обнаружила бы такие признаки значения этого предложения, которых Курт не знает. Это возражение особенно ясно в случае с предложениями полагания, влекущими за собой известные семантические проблемы: если Курт говорит " Ich glaube das es regnet ", то наша интерпретация с помощью Т-предложения может нарушить истинность анализируемого предложения.