Не обсуждая в настоящий момент проблем историософии России, отметим, что многие перипетии отечественной истории заставляют вспомнить парадоксальное суждение о русском народе, сумевшем создать великое государство, не основанное на «инстинкте государственности» — способности прощать соотечественникам самые серьезные идейные разногласия во имя достижения объективно общих национальных интересов, сохранения и преумножения общих национальных ценностей. Несомненно, что будущее страны прямо связано с укреплением единого национального менталитета, позволяющего людям разных рас и национальностей, живущих в России, ощущать себя одной страной не только в тяжкую годину военных испытаний, но и в мирные дни. В благополучной процветающей России не может существовать взаимного отчуждения столицы и провинций, не может быть обоюдного безразличия правительства и граждан к страданиям соотечественников в чужеземном плену и прочих проявлений национального инфантилизма, в какие бы одежды «интернационализма» и «вселенскости» он ни рядился.
Конечно, нельзя не учитывать и альтернативную крайность агрессивного национализма, которая тем не менее представляется нам значительно менее опасной для России, не соответствующей прежде всего национальному характеру русских — большого и сильного народа, ксенофобия которого едва ли соответствует действительности.
29 Дело не только в том, что богатой истории человечества встречаются уникальные случаи «сконструированных» обществ (к примеру, колония на острове Питкерн, возникшая фактически на основе корабельного экипажа с мятежного британского брига «Баунти»). Дело в том, что стихийным путем, как показывает история, возникают не только целостные общественные устройства, но и отдельные социальные группы — к примеру, те же классы. Никто, скажем, не ставил перед собой сознательную цель создать крестьянство, которое возникло в процессе стихийного разделения труда.
30 А. Тойнби решительно опровергает мнение ученых, полагающих, что национальное государство как самодостаточное социальное образование служит основной и исходной единицей в историческом развитии человечества. Полемизируя с такой точкой зрения, английский историк и философ рассматривает Великобританию в качестве примера общественной системы, в наибольшей степени изолированной от других (европейских) стран, как в силу своего географического положения, так и «в силу той специфической политики, которую проводили ее государственные деятели в период, когда она переживала наибольший творческий расцвет и могущество». Тем не менее, как полагает Тойнби, ни одна из основных вех английской истории (обращение англичан в религию западного христианства; установление феодальной системы в XI в.; ренессанс XV в. в его политическом, экономическом, интеллектуальном и художественном аспектах; реформация; морская экспансия; установление ответственного парламентского правительства, установление индустриальной экономической системы) не могут быть объяснены внутренней логикой развития английского общества. Главы английской истории в этом смысле слова «оказываются в действительности главами повествования из жизни какого-то общества, в котором Великобритания была лишь частью, действующим лицом, испытавшим на себе те же опыты, что пережили и другие участники событий — Франция, Испания, Португалия, Нидерланды, Скандинавские страны и т.д.».
Нужно сказать, что взгляды Тойнби могут считаться вполне обоснованными до тех пор, пока речь идет об анализе английской истории, понимая под историей Жизнь конкретных людей в реальном пространстве и времени. Действительно, историю Англии во всем богатстве ее событий невозможно понять, не рассматривая ее в контексте европейской истории, не учитывая, примеру, фактор нормандского завоевания или противостояния с наполеоновской Францией.
Важно понимать, однако, что, рассуждая о самодостаточности обществ, философы и социологи исходят из иных, нежели историки, посылок. Общественная жизнь рассматривается в данном случае не как совокупность конкретных событий, но как функционирование и развитие безличных, устойчивых, воспроизводимых структур человеческого поведения, лежащих за этими событиями и несводимых к ним.
31 Излишне напоминать, что все «организмические» аналогии, используемые в нашей работе, имеют исключительно дидактический характер, т.е. призваны служить иллюстрацией к проблемам устройства общества, а не готовой моделью такого устройства, как в этом убеждены сторонники социально-философского редукционизма.
32 Сорокин П.А. Система социологии. Т. 1. С. 137.
33 То же касается и многих предыдущих школ, для которых структурная проблематика всегда оставалась камнем преткновения. Можно согласиться с тем же Сорокиным, утверждающим: «Со времен О. Конта социологи привыкли делить социологию на социальную статику и динамику. Но большинство из них, начиная с самого Конта, работало почти исключительно в сфере социальной динамики. Чуть не вся социология ушла в область изучения эволюции общества и открытия «эволюционных законов». Социальная статика числилась в качестве отдела социологии, но, за редкими исключениями, не наполнялась никаким систематическим содержанием. На ее месте оставалась «пустое место», или, в лучшем случае, в этот отдел второпях включали два-три вопроса и... тем довольствовались» (Там же. С. 54).
34 См.: Момджян К.Х. Концептуальная природа исторического материализма. М., 1982.
35 Сказанное нельзя интерпретировать, однако, в духе субстанциальной первичности общественных отношений перед деятельностью людей. Не следует забывать, что отношения собственности и власти, которые каждый индивид застает как некую «готовую» реальность, предписывающую ему способы адаптации к ней, являются, в свою очередь результатом предшествующей деятельности других индивидов, создающих эти отношения как формы взаимного обмена деятельностью, зависящие от ее конкретного содержания (См. Момджян К.Х. Категории исторического материализма: системность, развитие. С. 59—110).
36 Институтами общественной жизни принято считать особый тип интегративных, целостность которых основана на безличных объективных связях, характер и направленность которых не зависит от индивидуальных свойств людей, включенных в эти институты. В отличие от неинституциональных групп (подобных дружеской компании) институты типа государства или армии представляют собой не совокупность живых людей, а систему взаимосоотнесенных социальных ролей, исполняемых такими людьми и накладывающими жесткие ограничения на их возможное и допустимое поведение.
37 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 23. С. 337.
38 Заметим в скобках, что взаимный обмен продуктами различных видов и типов деятельности мы рассматриваем как особую форму коллективной активности людей, а именно деятельность общения, отличную от продуктивной ее формы. И в том и в другом случае совместная деятельность предполагает скоординированное взаимодействие субъектов, вызванное взаимоопосредованием потребностей и интересов, наличием совместных целей. Тем не менее во втором случае деятельность предполагает совместное создание необходимых продуктов, а в первом — коммуникативный обмен ранее созданными, «готовыми» продуктами, «выпавшими» из породившей их деятельности (См. Момджян К.Х. Категории исторического материализма: системность, развитие. С. 226—229).
39 Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 46. Ч. 1. С. 189.
40 Даже роль военного вождя в такой ситуации может быть доступной многим, как это было, к примеру, у древних германцев, где «человек поднимался посреди собрания; он говорил, что собирается совершить нападение на такую-то страну, на такого-то неприятеля; те, кто доверял ему и жаждал добычи, провозглашали его вождем и следовали за ним. Социальная связь была слишком слаба, чтобы удержать людей против их воли от искушений бродячей жизни и наживы» (См.: Дюркгейм Э. О разделении общественного труда. М., 1991. С. 144).
41 Как полагает большинство этнографов, подобная консервация ролевых функций происходит лишь в предклассовом и раннеклассовом обществах, в то время как первобытное общество знает лишь феномен «умельчества» — способность людей, которые лучше других справляются с определенными родами деятельности, уделять им специальное внимание, наряду с другими занятиями. Специализация труда в этом случае обретает не столько внутриобщинную, сколько межобщинную форму и не имеет строгого характера, не позволяющего, к примеру, гончарам активно заниматься огородничеством.
42 И этот процесс находит в древних обществах свое объяснение, далекое от научной теории. К примеру, различие между людьми, занятыми материальным производством и социальным управлением, мифология Winnebago (индейцев Висконсина) объясняет соревнованием за пост вождя между двумя «половинами» — «небесной», владеющей ритуальными силами, и «земной», владеющей мастерством, позволяющим обеспечивать материальное существование. Первая завоевала место вождя и «утвердила свое господство: один из кланов, который она учреждает — клан Орла — обладает монополией в племенном совете... «Те, что от земли»... включаются в политическую сферу только второстепенным образом, имея, например, функции полиции (клан Медведя) и выполняя обязанностей глашатаев (клан Бизона). Они остаются в стороне от власти, которая желает себе, согласно намерениям, сверхъестественного могущества» (См.: Бапандье Жорж. Социальнаястратификацияивласть // Anthropologie politique par Georges Batandier. Paris. 1967. Перевод с французского С.В. Серебрянского).