Исторические аналогии можно продолжить. Подобно тому как греки тогда построили боевые корабли римлянам, а потом и ромеям, так теперь арабам помогли в этом деле потомки финикийских мореходов, согнанные ими со всей мусульманской вселенной на свои верфи.
По-видимому, арабы, превосходные знатоки географии, уже наметили вчерне план своих будущих завоеваний и прикинули соотношение сил.
Стараниями халифа Омара был расчищен и благоустроен давно заброшенный Нильско-Красноморский канал. По нему и вдоль него частью своим ходом, частью в разобранном виде на спинах мулов и верблюдов были доставлены в Средиземное море первые корабли арабов.
Александрия — вековая житница Рима — стала после этого более чем на столетие житницей Аравии, а на ее верфях зазвучала гортанная речь вчерашних бедуинов: поручив женщинам заботу о своих верблюдах, они строили флот.
Новым великолепием заблистала древняя Акка. Ее гавань имела вход шириной около сорока метров, что открывало доступ в нее даже самым крупным весельным кораблям. Вход этот преграждался массивной цепью — как в Карфагене, Милете, Константинополе.
В Александрии арабы подновили изрядно обветшавший маяк, внимательно изучили принцип действия его механизмов и особенную заботу уделили его громадному полированному зеркалу, фокусирующему солнечные лучи так, что, по свидетельству таджикско-персидского поэта XI века Насира Хосрова, «если судно румийцев, шедшее из Стамбула, попадало в круг действия этого зеркала, на него тотчас же падал огонь, и судно сгорало».
Самым сильным противником, попавшим в поле их зрения, оказалась, естественно, Византия с ее огнедышащими дромонами. Первым чувством, овладевшим арабами при этом знакомстве, был страх. Он быстро прошел, но вновь появился после ряда катастрофических поражений на море. Даже Нильско-Красноморский канал, уже порядком к тому времени запущенный, был закрыт ими в 775 году ввиду угрозы карательной экспедиции византийского военного флота в южные моря. (Его пытался оживить лет двадцать спустя Гарун ар-Рашид, но отказался от этой затеи и приказал отвести воды канала в озеро Биркет ал-Джубб, больше чем на тысячелетие прервав сообщение между двумя морями.)
Поэтому, не тратя драгоценного времени на инженерное теоретизирование, арабы поручили корабелам переоборудовать в спешном порядке торговые суда в военные, взяв за образец именно «дармун» (дромон). Задача оказалась несложной: она свелась, в сущности, к тому, чтобы изменить расположение гребцов, прикрыть их сверху просторной боевой палубой и установить на ней всевозможную технику, включая пневматические и механические устройства для метания жидкого огня.
Использовали ли арабы вслед за ромеями римский абордажный мостик корвус («ворон») — неизвестно, но скорее всего да, потому что, во-первых, дромон был во многом скопирован с либурны, где такой мостик был неотъемлемой деталью, а во-вторых, абордажные мостики упоминают, не вдаваясь в детализацию, и византийские, и арабские источники. Возможно, впрочем, что здесь имеются в виду боевые площадки на баке и юте, поддерживавшиеся пиллерсами в виде навеса, но одно другого не исключает.
Для кораблей новых типов, особенно торговых, ничем не напоминавших привычные дау, арабы заимствовали греческое слово «нав», очень похожее на их «зав» (дау) и тоже обозначающее просто судно, независимо от его типа. Неизвестно, называли ли арабы своих судовладельцев завхудами или захудами, но это вполне можно допустить по аналогии с новорожденным словечком на (в) худа — калькой греческого «нав-клер» («худа» — хозяин, владелец).
Средиземноморские корабелы творили истинные чудеса.
Древнеегипетское гребное грузовое судно барит, которое греки вслед за Геродотом именовали барис и которое в эпоху императорского Рима использовалось чаще всего как погребальная ладья, они превратили в грозную парусную бариджу — особо быстроходный корабль, навевающий ассоциации с пиратскими миопаронами киликийцев. Впрочем, с миопарона он и был, пожалуй, в основном «списан», судя хотя бы по несвойственному арабам прямому парусному вооружению. По-видимому, бариджа развивалась параллельно с византийской бардинн, менявшей свое звучание от года к году: барджиа, барджа, барза... Бариджи в числе сорока пяти человек своего экипажа имели хлебопека и плотника, что свидетельствует о дальности их разбойничьих рейдов, наверняка небезопасных, а также метателей жидкого огня (наффатинов) и специальный абордажный отряд. Исходя из названия судна, хотя и заимствованного из Египта, но ставшего значимым у новых хозяев (бариджа — «несущее крепость»), и количества воинов (тридцать-сорок человек), оно имело на палубе башню по образцу византийских кораблей: в ней укрывались бойцы, а на верхней ее площадке стояли метательные орудия и сифоны с жидким огнем. Если бы какому-нибудь купцу первых веков нашей эры сказали, что ему придется когда-нибудь спасаться от бар-ит, он рассмеялся бы шутнику в лицо! И вот — шутка стала явью. Бариджи уверенно потеснили миопароны во всех пиратских флотах.
Кораблями среднего класса были, по-видимому, накира, саллура и мусаттах («палубный»), но что они собой представляли — неизвестно. Вероятнее всего, предком мусаттаха был какой-нибудь античный корабль: у греческих и римских авторов легко можно найти понятие «палубные суда» (это всегда подчеркивалось) наряду с «пиратскими» — то был не класс, а, скорее, родовое понятие. Да и саллура напоминает своим названием ромейские селандр и элуру, слово это явно греческое.
Византийский пурпуроносный хеландий дал арабам по крайней мере две модификации: нарядную харраку («испепеляющую»), чьим основным орудием было множество приспособлений для метания жидкого огня, и многопалубную трехмачтовую шаланди. Шаланди — узкое и длинное судно до шестидесяти метров длиной и до десяти шириной, то есть построенное в соотношении 6:1 и предназначенное в первую очередь для абордажного боя и захвата береговых крепостей: ее экипаж насчитывал до шестисот человек. В формировании облика шаланди, вероятно, не последнюю роль сыграл созвучный хеландию южноморский парусный коландий, то есть здесь мы видим такой же судостроительный гибрид, как в случае с бариджей. Впоследствии, когда арабы уже уверенно владели морем, надобность в харраке отпала, и она вернулась к своему первообразу — стала прогулочным судном царственных особ и непременной участницей помпезных празднеств на воде.
Примерно столько же моряков, как шаланди, брал на борт быстроходный и очень маневренный гураб («ворон»), тоже бесспорный наследник античной диеры, вероятнее всего либурны. Он имел сто восемьдесят гребцов — на десяток больше, чем на триере, и почти вдвое больше, чем на дромоне. Относительно его названия можно предложить две версии: либо арабы просто перевели на свой язык римское слово «корвус» и этот корабль предназначался исключительно для абордажа, либо он был изобретен на верфях Хисн-ал-Гураба в Хадрамауте, древнейших в арабском мире наряду с верфями Адена и Маската. Вероятнее второе, так как достоверно известно, что гурабы очень часто использовались для оперативной переброски войск, то есть служили транспортами. И уж во всяком случае они не имели никакого отношения к галльскому карабу — маленькому и не слишком популярному даже в античности гребному плетеному челноку, обтянутому дублеными кожами (хотя карабы изредка попадаются в византийских и арабских документах). Греческий эквивалент ка-раба — рапта, означающая «сшитый из лоскутьев», упоминается автором «Перипла Эритрейского моря», встретившим где-то возле Занзибара «очень много сшитых лодок», и его земляками Диогеном и Диоскором лет десять спустя, как свидетельствует Клавдий Птолемей.
Караб заслуживает того, чтобы сказать о нем несколько слов. Название это звучит как ассирийское (karabi) или древнеиндийское (karabhas) — «верблюд» (отсюда «караван»). У греков оно прилагалось к жуку-рогачу, жужелице, крабу — то есть тоже имело отношение исключительно к животному миру. С этими значениями его заимствовали римляне (а от них и итальянцы). Но позднее, после британских походов Цезаря, было добавлено еще одно — вид галльского судна. Правда, оно у них так и не прижилось: караб в первом значении упоминает только Плиний Старший в своей «Естественной истории», во втором — севильский архиепископ рубежа VI и VII веков Исидор в «Этимо-логиях». Сам Цезарь увиденные им суда не называет никак, он только дает их местные названия и описание: это плетеные из прутьев челноки, обтянутые дублеными настоем дубовой коры бычьими шкурами. Так в римский лексикон пришли carabus и coracles, обозначающие одно и то же — те самые челноки британцев и ирландцев. Второе из них не прижилось: возможно, это всего лишь вариант первого, имевшего поистине счастливую судьбу.
Подлинное их название — карра, или курра. Галльское currach, кельтское curragh означает «болото». В древности под болотом понимали также любое мелководье, в том числе и реку: Азовское море, например, во всех античных источниках значится как Меотийское болото. Итак — челнок для мелководья. (Тут можно вспомнить также широкие и тоже плетеные, а иногда и обшитые кожей, «мокроступы» для хождения по болоту или глубокому рыхлому снегу — предшественники лыж, хорошо известные у многих народов с незапамятных времен.) Это в полной мере соответствует тому, что нам известно о каррах — челнах для рыбной ловли у побережий и на реках. Имя караб они получили не только обычным путем — по созвучию. Изображение караба на римской мраморной гробнице в районе мыса Болт-Тейл близ устья реки Эйвон и особенно на полях рукописи Витрувия, где упоминается это судно, показывают легкий челнок с плавно изогнутыми бортами и гладкой обшивкой из кож с промазанными смолой или жиром швами. Самой удивительной была кормовая часть: весь корпус примерно до его середины был плотно обмотан вкруговую канатом, уложенным, как нитка на катушке. Это предохраняло рыбака от непогоды. А управлял он, когда судно скользило по течению, посредством двух тросов, продетых сквозь обшивку и закрепленных на навесном руле. Эта-то внешность, нигде больше не встречавшаяся, и напомнила италийцам о коконе с двумя усами, как у жука.