«Строго говоря, «неокантианскими» следует называть, прежде всего, две школы – Марбургскую и Баденскую (немецкую юго-западную), поскольку именно принадлежавшими к ним философами, в отличие от ранних неокантианцев, были сформулированы «зрелые доктрины». Вместе с тем, как у «ранних», так и у «зрелых» неокантианцев можно выявить общие тенденции, что отличает их от кантианцев (младших современников Канта и корреспондентов, считавших себя его учениками) и так называемых «послекантовских» идеалистов.»[3]
Во-первых, неокантианец, в отличие от кантианца,исходит из невозможности непосредственно продолжатьмысль Канта. Неокантианцу не остается ничего другого, как развивать свои собственныевзгляды «вдухе»Канта. Кант для неокантианца историчен. Ключевым моментом в различении кантианства и неокантианства становится решение философами проблемы «вещи самой по себе». В неокантианстве это кантовское понятие по сути превращается в предмет познания, который понимается как бесконечно подлежащий определению, всегда только «заданный» познанию и никогда не «данный» предмет. Понятие «вещи самой по себе», однако, не исчезает из неокантианской теории, но получает новое значение – значение «пограничного понятия», «бесконечной задачи» познания, идеи, или регулятивного принципа, для унификации множественности опыта.
Во-вторых, опираясь на буквукантовского учения, сохраняя кантовский «дух систематичности», выстроить новые системы философского знания. Удалось им или нет построить собственные системы, неокантианское философствование – это не что иное, как «систематическое философствование в духе Канта». Кантианцы, напротив, следуя в идейном (и, по большей части, временном) смысле непосредственноза Кантом, строили свои концепции с тех или иных «единственно верных» позиций в его философской системе так, чтобы откорректировать и дополнить другие части егосистемы, казавшиеся им недостаточно обоснованными, внутренне противоречивыми и потому ошибочными. В то же время они оставляли без внимания саму систему как целое.
«К 1916 г. специалисты насчитывали шесть различных неокантианских направлений: 1. физиологическое (Гельмгольц, Ланге); 2. метафизическое (Либман, Фолькельт); 3. реалистическое (Риль, Кюльпе); 4. логицистское (Коген, Наторп, Кассирер – Марбургская школа); 5. ценностно-теоретический критицизм (Виндельбанд, Риккерт, Мюнстерберг – Баденская школа); 6. релятивистское преобразование критицизма (Зиммель). В 1923 г. к этому списку было добавлено седьмое – психологическое – направление, опиравшееся в своих исследованиях на кантианца Я. Фриза («неофризская школа», Нельсон)».[4]
В философской исследовательской литературе неокантианскими школамипринято считать только две – Марбургскую и Баденскую.
«Оба направления обзавелись со временем собственными научными изданиями. В рамках Марбургской школы стала выходить серия «PhilosophischeArbeiten» (1906-1915). Под эгидой Баденской школы был основан международный журнал философии культуры «Logos» (1910-1933), открытый, однако, для философов разных идейных течений. Печатались в нем и представители Марбургской школы. Между школами существовало соперничество в том, что касалось общественной славы и научного влияния. К тому или иному направлению ученые присоединялись или покидали его, как будто бы это была религиозная или политическая партия. Члены одной школы препятствовали назначениям и повышению по службе членам другой школы. «Обе эти новокантианские школы враждовали друг с другом – при Виндельбанде нельзя было упоминать имя Когена, при Когене считалось неприличным говорить о «шарлатанах» гейдельбергской школы».»[5]
Рассмотрим Марбугскую школу Неокантианства.
«Основателем Марбургской школы неокантианства был Герман Коген (1842-1918) изучал филологию, математику и естествознание в Брейсгау и Берлине. В 1873 г. в Марбурге как ученик Ланге он защитил докторскую диссертацию. С 1876 по 1912 г. Коген был профессором Марбургского университета, создав знаменитую марбургскую неокантианскую школу, которая на целые десятилетия стала центром притяжения для философов разных стран. Интерес к философии Канта рано определил направленность исследовательской и педагогической деятельности Когена. Так, в 1871 г., еще до защиты докторской диссертации, он написал классическую работу «Кантовская теория опыта», второе, обновленное издание которой вышло в 1885, а третье – в 1918 г. В 1877 г. было издано сочинение «Кантовское обоснование этики», в 1889 г. – «Кантовское обоснование эстетики». В этих книгaх три кантовские «Критики» были подвергнуты обстоятельному критическому анализу. В XX в. творческая и педагогическая деятельность Когена продолжалась. В 1902 г. появился 1 том его произведения «Система философии» – «Логика чистого познания» в 1904 г. – т. 2 «Этика чистой воли», в 1912 – «Эстетика чистого чувства». Кроме того, были написаны книги «Иммануил Кант»(1904) и «Комментарий к «Критике чистого разума » (1907). Г.Коген занимался также философией математики. Еще в 1883 г. он опубликовал сочинение «Принцип метода бесконечно малых». Произведения Г. Когена и сегодня причисляются к лучшим философским работам XX в.Вокруг Когена как ученого и педагога собралась школа блестящих учеников и последователей. Учиться к нему приезжали из разных стран, в том числе и из России. Самые значительные после Когена философы марбургской школы – Пауль Наторп и Эрнст Кассирер. Пауль Наторп (1854-1924), который с 1881 г. был доцентом, а с 1885 г. – профессором Марбургского университета, известен и как ученик, сподвижник Когена и как яркий, оригинальный философ, специализировавшийся в истории философии, теории познания и метода, в философской психологии и педагогике. Его главные сочинения: «Теория познания Декарта», «Исследование предыстории критицизма» (1882), «Исследования по истории проблемы познания в древности» (1884), «Этика Демокрита» (1893), «Социальная педагогика» (1898), «Государство Платона и идея социальной педагогики» (1898), «Учение Платона об идеях. Введение в идеализм» (1903, второе расширенное издание – 1921 г.), «Логические основы точных наук» (1910), «Всеобщая психология» (1912), «Всеобщая логика» (после 1914 г.).»[6]
Эрнест Кассирер (1874-1945) – блестящий философ, который в начальный период творчества примыкал к марбургской школе неокантианства, а затем встал на самостоятельный путь в исследовании круга философско-математических, теоретико-познавательных, философско-правовых, филологических, языковых, литературно-критических проблем.
«Кассирер – превосходный историк философии. В 1902 г. было опубликовано его сочинение «Система Лейбница в ее научных основаниях». В 1906-1907 гг. он написал (и защитил в Берлине) докторскую диссертацию «Проблема познания в философии и науке новейшего времени», которая затем переросла в трехтомный труд; его публикация закончилась уже после смерти Кассирера. Другие известные произведения этого философа, написанные еще под влиянием неокантианства – «Понятие о субстанции и понятие о функции» (1910 г.). В 20-х годах он перешел к созданию своеобразной концепции мышления, языка, культуры, которую изложил в трехтомной книге «Философия символических форм» (1923-1929). В 1932 г. вмарбургскойшколе обучались и другие философы.Некоторые из них потом становились основателями самостоятельныхнаправлений.»[7]
На первый план среди кантовских сочинений была выдвинута «Критика чистого разума», а в ней – ориентация на критику познания, на науку, в частности, на математику, стремление разработать строгий научный метод. Особо подчеркивались логический характер кантовского учения о рассудке, научно-рационалистическая трактовка опыта, в которой во главу угла поставлены трансцендентализм и априоризм. Речь шла о главной заслуге Канта – особой логической обработке опыта.
«Однако почти в каждом из достижений Канта, как полагали марбуржцы, были заключены непоследовательности, ограниченности, противоречия, которые требовали устранения и кардинальных «поправок». Так, Кант, согласно Когену, ввел новое и весьма ценное понятие опыта, но он не полностью и не вполне отчетливо осознал смысл своего открытия. Опыт в «подлинно» кантовском смысле должен быть сообразован с деятельностью ученого, прежде всего математика, с сутью научной деятельности как воплощения творчества, культуры. А это значит, что сердцевина «опыта» – не наблюдения за предметом, не его «фиксирование» с помощью ощущений. Критика кантовского учения о вещи самой по себе – один из самых важных конструктивных моментов в философской концепции марбуржцев. В то же время мотивы этой критики вряд ли можно счесть оригинальными: впервые они прозвучали в произведениях многих философов от Якоби до Ланге. По существу вслед за ними Коген, Наторп, Кассирер разъясняли, что вещь сама по себе должна трактоваться не как объективная реальность, не как данность, а как пограничное понятие, обозначающее цель, проблему познания. Вместе с сокрушением кантовской вещи самой по себе как источника познания отвергается и основополагающее теоретическое значение – и не только для математики, но и для всей теории познания, для философии в целом – учения о чувственности, трансцендентальной эстетики.В центре же их программы, поскольку она была не только критикой кантианства, но и самостоятельной разработкой логико-методологических проблем, стояли исследования Г. Когена по философии математики и математического естествознания. Следуя Канту, неокантианцы-марбуржцы высоко оценивали моделирующую роль математики. Однако если Кант ставил вопрос о возможности априорных синтетических суждений (т.е. нового всеобщего и необходимого знания) именно в трансцендентальной эстетике, в учении о чистых формах чувственности – пространстве и времени, то Коген, Кассирер, Наторп объявили «привязывание» математики именно к созерцанию, хотя бы и «чистому», ceрьезной ошибкой. Чтобы исправить ее, учат марбуржцы, надо двигать в двух главных направлениях – дать новое учение, во-первых, о примете, а во-вторых, о первоначале мышления и познания.»[8]