Разумеется, социальные работники не могут своими силами устранить с политической арены экстремизм или обеспечить доминирование позитивно влияющих на молодежь сил. Однако, знать политическую ситуацию, предпочтения и симпатии молодежи, влиять на них, сотрудничать с руководством политических партий и движений они могут и обязаны.
Принципиально важным представляется вопрос о степени развития политических представлений молодежи. В нем принято выделять этапы ориентированного на значимых других восприятия, персонализации, формирования эмоциональных представлений о политике и институционализации представлений. При этом первые три этапа характеризуют уровень первичной политической социализации, на котором молодые люди лишь адаптируются к системе, а четвертый – уровень вторичной социализации, на котором личность вырабатывает собственные политические суждения.
История дает слишком много примеров вовлечения в политическое действие молодых людей, ступивших лишь на второй или третий этапы политического развития. Именно они и становились материалом для реализации силовых акций, диктуемых теми или иными, скрытыми от самих исполнителей, целями. К сожалению, рефлективность, способность непременного осмысления последствий предполагаемого действия, также приходит с жизненным опытом и молодежи не всегда свойственна. По данным НИЦ Института молодежи (массовые опросы по репрезентативной выборке), для значительной части молодежи характерно романтизированное представление о сущности демократии, связывающее ее, прежде всего, со свободой (33 % в целом по выборке и 38 % в региональных столицах). На втором месте – «законность, порядок»: 32 %, но в столицах субъектов федерации лишь 28 %. Тенденция, таким образом, просматривается не к обретению зрелости, но, напротив, романтизации представлений. Это говорит о том, что их первоначальное содержание, рудиментарно фиксируемое «глубинкой», основывается просто на восприятии внешних установок. Юношам и девушкам известно, что в общественном мнении принято связывать демократическое устройство с устойчивым правопорядком, и они некритически принимают это суждение именно потому, что не выработали своих собственных. Естественно, смещение взглядов начинается в столичных городах, но идет оно не в сторону формирования целостных убеждений, а именно к высвобождению персонифицированного, эмоционального восприятия политики.
Гендерная специфика в этой сфере сводится к доминированию установок, обосновывающих практики исключения женщин из политической деятельности. Доминирующие в большинстве социальных групп представления предлагают модель женщины-политика, либо приближающуюся к образу «деловой леди», исключающему женственность, либо создающую портрет своеобразно романтизированной участницы экстремистской группировки.
Разумеется, молодежь не воспринимает свои политические установки в качестве требующих коррекции, напротив, склонна к их нормализации. По данным тех же опросов НИЦ ИМ, считает себя гражданами России 62 % (нет – 14,4 %, затруднились с ответом 23 %), но при этом состоявшейся российскую государственность полагает только 9,7 %, в то время как не состоявшейся – 58,3 %. Закономерен вопрос, принадлежность к чему именно заявляет большинство? При этом «не до гражданской активности» 42,3 % респондентов, полагающих, что важнее завершить учебу, найти работу, в то время как только 21,2 % полагают такую активность неуместной в силу отчужденности государства от молодежи. Трезвый взгляд на вещи можно только приветствовать; однако, сумма этих взглядов дает нам картину, не слишком обещающую в отношении формирования гражданского общества. Неудивительно, что 64,9 % ставят порядок, как ценность, выше демократии (в то время как только 27 % связывают установление в стране порядка и законности с объединением граждан на демократической основе).
Приходится констатировать высокий уровень отчуждения молодежи от государства, как такового, и приватизации жизнедеятельности.
Декларировать готовность к проявлению политической активности склонна довольно значительная группа молодежи: участвовать в забастовках полагают возможным для себя 23,4 %, в несанкционированных демонстрациях и митингах – 16,6 %, распространять декларации, манифесты, продукцию самиздата – 15,9 %. Однако, между намерениями и поступками существенная, и меняющаяся, в зависимости от ситуации, дистанция. Опыт последнего десятилетия показывает, что общая напряженность политической обстановки интенсивнее всего провоцирует экзальтированность именно молодежи: в акциях 1991 года молодое поколение участвовало достаточно интенсивно.
В то же время, не следует ожидать от юношей и девушек действий, переструктурирующих контекст политической ситуации, хотя не реализуемая установка не перестает быть установкой, порождая состояния, аналогичные феномену «внутренней эмиграции». Вывод можно сформулировать следующим образом: молодежь не выступит в роли инициатора и организатора радикалистских, экстремистских движений, но вполне может составить значительную часть их базы, если такие движения приобретут популярность. Учет этих соображений в социальной работе предполагает безусловное наличие в социальных службах информации о политической ситуации в регионе и учет этой информации в прогнозировании поведения молодых людей.
Сотрудничество социальных служб и политических организаций в молодежной работе наиболее институционализовано в странах с развитой демократической традицией. Наша страна имеет традиции молодежного политического движения. В 1909 году была создана первая скаутская дружина, и в последующие годы скаутские организации, а также поддерживаемые различными партиями объединения, приобретали существенное влияние на молодежь. На рубеже 20-х – 30-х годов все некоммунистические организации были ликвидированы. Результатом монополии одной государственной идеологии стало снижение реальной политической активности молодежи, ставшее особенно очевидным к середине 90-х годов.
Сегодня большая часть молодых людей связывает возможности участия в политической жизни только с ажитацией предвыборных кампаний, причем 8,32% готовы подобную активность проявлять лишь на платной основе (а среди студентов 11,54%, что связано с их реальным знакомством с такого рода практикой). В партиях, движениях готовы участвовать только 6,75%. Здесь наивысший показатель тоже среди студентов, 12,64%, в то время как у школьников втрое ниже, 3,09%. Зато противоположное соотношение мнений в отношении участия в митингах и демонстрациях. Студенты позитивно относятся к этой форме политической активности в наименьшей степени: 3,02%, по школам – 4,58%, колледжам – 6,51%. И здесь студенты апеллируют к своему опыту различных вузовских акций протеста, мнения других групп учащейся молодежи прожективны.
Парадигма демократического общества, основанного на экономической свободе, плюрализме, многопартийности, для значительной части населения распадается на не связанные между собой элементы. Предлагаемый образ свободы просто не воспринимается в качестве такового. Государственная политика в России давно не являлась полем открытой борьбы частных и групповых интересов, реализовывавшихся вне ее пространства. При этом отчуждение политики от общества столь глубоко, что без поддержки остаются даже добросовестные попытки изменить ситуацию.
Вес политизированных молодежных организаций в современной России незначителен. Общая численность сторонников крупнейших не превышает 90 тысяч человек. При этом, всеми ими активно эксплуатируются аффилиативные стремления молодежи. Особенно показательна в этом плане сеть «Идущие вместе», где организация оказывается самоцелью: сколачивая «пятерки» и «десятки», функционеры поднимаются во внутренней иерархии, получая и подкрепление в виде оплаты труда.
Это реальное положение вещей маскируется активностью политической элиты. В середине девяностых годов в России фунуционировало 70 международных, федеральных, межрегиональных молодежных объединений, 5 молодежных организаций при политических партиях. Но, по самым завышенным данным, охватывала эта разветвленная сеть лишь 0,5-2% молодежи. По точной оценке Ю. Л. Качанова, российская политика не выражает ничего, кроме самой себя… политическая реальность предстает сегодня не в качестве чего-то объективного… но как отражения отражений, отражения отражений отражений… которые, в свою очередь, ничего не выражают, не имеют действительного значения. И можно было бы лишь приветствовать деполитизацию социализационных процессов, если бы за эфемерностью политической реальности не стоял, с жесткой определенностью, вопрос о власти.