Для того чтобы знание было передаваемым, исследователь в своих научных сообщениях и отчетах должен достаточно точно определить, какие именно данные собраны и каким образом они анализировались. Ясное описание процедуры исследования позволяет другим ученым, может быть, иным способом, независимым от первого, оценить его достоинства. Оно позволяет также другим исследователям собрать аналогичную информацию об иных схожих явлениях и самим проверить утверждения оригинала. Если результаты оригинала не воспроизводятся при использовании таких же процедур другими учеными, они могут быть признаны неправильными. Хотя это, конечно, не означает, что научное знание накапливается главным образом путем точного повторения какого-то одного исследования многими исследователями. Напротив, часто процедуры исследования — иногда даже преднамеренно — изменяются, чтобы проверить, получатся ли подобные результаты при других условиях.
Таким образом, упущения, сделанные при проведении исследований одними учеными, часто заставляют других сомневаться и осуществлять проекты собственных проверок. Это было бы невозможным, если бы они не публиковали ясного описания своих исследовательских проектов и методов. Описание методов и результатов позволяет лучше оценить выводы и дает возможность другим провести дальнейшие исследования, скорректировав проект и способы измерения. Результаты новых исследований затем могут быть сравнены с предшествующими результатами — так формируется целостное представление о социальном явлении. Таким путем сведения о частном аспекте социальной или политической жизни могут накапливаться и, надо надеяться, становятся все более информативными.
Вряд ли знание здравого смысла является в такой же степени передаваемым, как научное знание. Конечно, существует некий общий для данного сообщества людей социальный опыт познания окружающего мира и обращения с ним — опыт, усваиваемый каждым человеком в ходе социализации и помогающий приобрести элементарные сведения об этом мире и навыки повседневной жизнедеятельности, составляющие основу знания здравого смысла. Однако в конечном счете это знание приобретается каждым человеком в одиночку, и, скажем, обращенная к кузнецу-практику просьба объяснить, почему он нагревает металл перед ковкой именно до такой температуры (цвета) и почему это надо делать именно так, как делает он, а не иначе, может вызвать лишь недоуменное пожатие плечами: для него это очевидно.
То же самое относится к мифологическому знанию. Ни один священнослужитель, ни один жрец или шаман не сумеет внятно и убедительно пояснить, каковы механизмы действия его молитв или заклинаний. Он может рассказать вам, какой должна быть последовательность действий, какие слова в какой момент необходимо произнести, но почему именно эти действия и эти слова, а не другие, необходимы в данный момент, а не в другой — это выше его разумения. Стало быть, по-настоящему научить вас этому (то есть в подлинном смысле передать свои знания) он не в состоянии. Мы же говорим, что именно от «научить» и берет свое начало «наука», т. е. процесс научения. Мы не отрицаем существования, а тем более — социальной значимости знания, основанного на вере. Однако ни один из его обладателей, даже из числа тех, кто умеет эффективно пользоваться таким знанием для каких-то практических нужд, не в состоянии толково объяснить окружающим, почему это происходит именно так, а не иначе, и при каких условиях события могли бы двигаться в ином направлении. Словом, как справедливо отмечал один из самых известных и загадочных в истории прорицателей Мишель Нострадамус, «познание как результат интеллектуального творчества не может видеть оккультное...». Поэтому научное знание в отличие, скажем, от имплицитного знания здравого смысла выступает полной противоположностью ему: оно эксплицитно, т. е. явно сформулировано с помощью вербального выражения (от лат. explicite — ясно, разборчиво, отчетливо выраженное).
Общность. Еще одной важной характеристикой научного знания является то, что оно носит обобщающий характер. Тот тип знания, который дает описание, объяснение и предсказание многих явлений корректнее, нежели немногих, частных явлений, обладает для науки большей ценностью. Например, знание о том, что зрелые и вообще люди старшего возраста с большей вероятностью приходят в день выборов на избирательный участок, имеет более обобщенный характер, нежели знание того конкретного факта, что пенсионер Петров голосовал в день выборов, а студент Козлов не принимал участия в голосовании.
Общее знание предпочтительнее в том смысле, что оно учитывает более широкую сферу распространенности явления, нежели частное знание, и в результате помогает нам лучше понять мир, в котором мы живем. Утверждения, в которых формулируются общие знания, называются эмпирическими обобщениями, они суммируют соотношения между отдельными фактами. Например, утверждение о том, что электоральная активность населения повышается пропорционально возрасту, связывает информацию о возрасте избирателей и информацию об их активности и обобщает эту информацию. Понятие «общность» применительно к научному знанию имеет еще один смысл: такое знание является общим для множества людей науки, разделяется ими, пополняется новой информацией, которая обязательно сообщается другим ученым, расширяя тем самым общий для них всех научный тезаурус. Знание, здравого смысла, в отличие от научного заведомо не является обобщающим; оно всегда индивидуально, ограничено — и в пространстве, и во времени — личным жизненным опытом его обладателя. Знания и опыт, накопленные предками, также входят в состав знания здравого смысла, но, главным образом, в той мере, в какой они пригодны для сегодняшнего практического использования. Другими словами, оно имеет отношение к тому миру, который находится в пределах непосредственной досягаемости его обладателя. Напротив, мифологическое знание (равно как и идеологическое) почти всегда претендует на максимальное обобщение. Даже в сказках, где персонажами выступают животные, за каждым из них стоит более или менее обобщенный типаж человеческой личности. Не менее обобщающий характер носит и идеологическое знание.
Объяснительный характер. Научное знание, как правило, стремится к выявлению и изложению причины возникновения того или иного явления в окружающем мире; оно стремится к поиску ответа на вопрос, почему, зачем, по каким причинам имеет место то или иное явление, что вызывает его к жизни, каковы механизмы протекания процессов. Как мы видели, для научного знания требуется точное описание характерных черт или особенностей изучаемого явления, основанное на внимательном наблюдении и тщательном измерении. Познание фактов, конечно, важно, но большинство исследователей не испытывают удовлетворения от одного только описания фактической ситуации. Они обычно проявляют интерес к выявлению причин, объясняющих или толкующих то, что происходит в этом мире, т. е. стремятся к достижению каузального знания (от лат. causa — причина). Например, социологическая теория относительных деприваций, предложенная Т. Гарром в его работе «Почему люди бунтуют», дает объяснение, вследствие каких причин возникает в обществе политическое насилие и почему определенная комбинация экспектаций и ценностных достижений, как правило, ассоциируется с политическим насилием. Это нечто большее, нежели простое скрупулезное описание того, где, как и при каких обстоятельствах произошло то или иное конкретное насилие. На основании работы Т. Гарра другие социологи или политологи могут попытаться объяснить, почему законодательные органы в некоторых государствах избирают именно такую политику, а не иную, почему некоторые люди избегают военной службы, почему некоторые регионы, области или города процветают, в то время как другие приходят в упадок.
Разумеется, основой для наблюдения типичных образцов и регулярности (повторяемости) явлений и для объяснения их необходимо точное описание. Картину того, что есть, необходимо составить настолько точно, насколько это возможно. А уж затем можно приступать к определению того, почему это так. История переполнена примерами ошибочных объяснений, бравших свое начало из неадекватных наблюдений. Такие объяснения приходилось в конечном счете отвергать, и их место занимали новые, более убедительные и обобщающие.
Объясняющее знание важно, поскольку оно является основой прогноза, предсказания, применения объяснения к событиям в будущем. Поэтому не случайно многие полагают конечной проверкой объяснения степень его применимости для предсказания. Предсказание — само по себе чрезвычайно ценный тип знания, поскольку оно может оказаться полезным для того, чтобы избежать нежелательных событий и достичь желаемых результатов.
Именно благодаря своей ограниченности и осторожности наука способна прогнозировать будущее в той или иной области. Парадокс заключается в том, что вероятность наступления прогнозируемого события или явления отнюдь не является стопроцентной. Так, если социолог, осуществив соответствующие исследования, предсказывает вероятность того, что 72 % малоимущих людей предпенсионного или пенсионного возраста, проживающих в сельской местности, будут голосовать на ближайших выборах за коммунистов, то прогноз скорее всего сбудется. Оставшиеся 28 % социолог относит на всевозможные отклонения по случайным причинам. Может, например, случиться так, что какая-то часть малоимущего пожилого электората коммунистов, насмотревшись на злоупотребления местной администрации, состоящей из коммунистов, разочаруется в них и проголосует за «Яблоко» или СПС. Сколько их окажется точно, сказать заранее не смогут ни статистика, ни социология, ни местные органы власти.