Введение
Говоря о "российской социологии", мы имеем в виду Россию не столько как географическое, сколько как историческое, социокультурное понятие, некое социокультурное единство. Речь идет о социологии, как она развивалась на российской почве во второй половине XIX - первой четверти XX в. в качестве ответа на потребности страны, представляющей собою особый цивилизационно - культурный ареал.
Об истории российской социологии
Чаще всего история социологии излагается на основе двух вариантов: анализ взглядов различных теоретиков либо анализ направлений или традиций. Но проблема в том, что те или иные идеи обычно выдвигаются теоретиком в рамках определенной традиции (парадигмы). С другой стороны, сам социолог, выдвинув определенную концепцию, может стать "традицией", "школой".
Поэтому мы попытались наложить друг на друга оба подхода, а именно раскрыть традиции через изложение позиций теоретиков, которые сами же эти традиции и создавали. Полагаю, что это особенно важно для истории российской социологии, где за исторически короткий промежуток времени в той или иной форме проявились все ключевые социологические традиции.
Что касается другой проблемы, то она конкретизируется серией вопросов: с какой даты начинается социология? кого можно считать ее основателями? Какое при этом определение социологии применять в качестве операционального? И именно поэтому в пособии, к тому же посвященном теоретической социологии, мы не можем обойти молчанием социально-философские подходы ряда мыслителей.
Так, мы подробно останавливаемся на социальных концепциях религиозных философов, декларативно антисоциологичных, но на самом деле, как показывает последующая история, закладывавших основы современной социологии.
Отмеченные черты и особенности российской общественной мысли показывают, что ключевое положение в ней занимает проблема человека, она внутренне антропологична.
Отсюда популярность идеи "нового человека", опасность которой была осознана слишком поздно. Отсюда же тенденция этизации социологии, вплоть до полного отождествления этического и социологического рассмотрения общества.
Проблематика «счастья» как объект исследования в дореволюционной российской социологии
Проблематика «счастья» в отечественной социологии развернулась вокруг вышедших в 1892 году двух томов «Оснований этики» Г. Спенсера, английского позитивиста, пытавшегося с научной позиции раскрыть категорию «счастья».
Задача этики, по мнению Спенсеру, состояла в том, чтобы вывести из законов жизни правила, по которым стало бы возможно определить, какие виды индивидуального поведения стремятся к счастью, а какие нет. С научной точки зрения, этика - это наука, о поведении людей, разнообразные деятельности которых доставляют удовольствие во всех проявлениях, если они соответствуют норме.
Этика, то есть наука о хорошем и плохом поведении, должна поощрять все, что способствует удовлетворению человеческих потребностей и запрещать все, что им противоречит.
Г.Спенсер считал, что все этические системы, которые ставят главной целью добро, право, обязанность оказываются дополнительными к тем, которые ставят главными целями благоденствие, удовольствие и счастье. В итоге, он пришёл к выводу, что конечная цель любой этической системы – это счастье людей.
Именно вокруг этих положений в России ХIХ века развернулась острая полемика.
Соколова и Линицкий не приняли подобные положения Спенсера и выступили с жёсткой критикой, где обвинили Спенсера в преследовании грубых компромиссов между объективной наукой, которая только входила в моду того времени, и религией. В этом компромиссе реальное значение придавалось лишь одним низким желаниям, требования более высокого порядка использовались, чтобы придать первым смягченную форму.
«Спенсер постоянно говорил о компромиссах, но, в сущности, он ничего нового не сказал, не новую систему нравственности он открыл, а безнравственность он противопоставил нравственности религиозной». Теория счастья Спенсера самоубийственна, так как никто не может предвидеть и рассчитать каждый раз приятность или неприятность поступка со всеми его последствиями.
«Счастье есть понятие чисто индивидуальное и как таковое ничего определенного в себе не заключает. Не может быть определенного образа действий для достижения счастья, так как оно само по себе неопределенно».
В. Беккер пытался развить идеи Спенсера, он считал необходимо найти закон достижения счастья людей. Личная жизнь людей складывалась из физиологических и биологических процессов зарождения и удовлетворения потребностей; социальная жизнь также складывается из появления и удовлетворения социальных потребностей.
Необходимо установить закон, по которому выделяется и устанавливается строй, с помощью которого люди само приспосабливаются к удовлетворению совместных потребностей и получают от этого удовольствие.
В «Основаниях этики», Спенсер четко определил, что процессы, формирующие человека в соответствии с потребностями жизни, делают их выполнение источником удовольствия, а естественный ход вещей, который идёт к системе наибольшего производства, упраздняет желания, которые невозможно удовлетворить.
Таким образом, путем приспособления получается счастье.
Д.Львов попытался объективно рассмотреть эти две категории. Если жизнь в вечном потоке эволюции есть постоянный процесс приспособления, который сопровождается чувством удовольствия, то с другой стороны, приспособиться к чему-нибудь можно тогда, когда ощущается в этом потребность удовлетворения, которая в свою очередь, возникает из-за расстройства равновесия.
Восстановление равновесия будет сказываться, как страдания, следовательно, в самом процессе развития даны два необходимые и параллельные состояния: удовольствия и страдания. Они же являются результатом процесса развития, но в то же время служат его стимулами.
Из этого можно сделать утверждение, что пока существует мир, будут существовать удовольствие и страдание, приятное и неприятное, счастье и несчастье. Соглашаясь с тем, что удовольствие, по своей сущности, есть нечто неопределенное, он пришел к выводу, что худшее средство для достижения счастья, есть поиск этого счастья.
«Если каждый человек понимает свое счастье по-своему, то, как же он будет понимать счастье других людей и счастье всего человечества? Если он не знает где и как найти свое счастье, каким образом он будет искать его другим людям и вообще всем? Следовательно, чем искреннее и решительнее будет действовать искатель общего счастья, тем положение дел будет рискованнее и опаснее».
Соколова рассматривала счастье, как временное состояние сознания, которое не должно быть целью человеческой деятельности. Счастье нельзя считать за критерий совершенства, определенное совершенство человека не гарантировало ему особое счастье и удачу в жизни, часто даже наоборот, идеи торжествовали, а создавшие их, люди, умирали. Критерием совершенства могла быть только степень приближения к идеалу, который ей предполагался один – это Бог.
Сопровождается ли это приближение к идеалу счастьем или бедствием – не имело значения, так как другого пути нет. В итоге, с точки зрения Спенсера, осталось неизвестным, что такое счастье, справедливость и откуда возникают нравственные чувства.
Как можно видеть из приведённых выше мнений, для российских социологов ХIХ столетия эффект страдания был наиболее важен, чем принцип счастья, страдания не во имя себя, а во имя других. Здесь наблюдался тот случай, когда человечество бросалось из крайности в крайность; русские социологи в одну – страдание и самоотречение, а американцы и европейцы в другую – удовольствие и наслаждение.
Как показала практика идеалы западного общества оказались более применимы в реальной жизни, чем идеалы дореволюционного российского общества, но тем не менее и эти идеалы не являются высшей ценностью в современном понимании проблематики «счастья».
Собственное страдание даже во имя других не принесло счастья, ни отдельному человеку, ни обществу в целом, западные общества более успешны, но внутренние психологические противоречия всё ещё остаются у граждан этого общества. В целом сам вопрос о природе «счастья» до сих пор не раскрыт, и оно понимается каждым по своему или не понимается вообще.
Религиозно-традиционалистские основания социальных идей русских консерваторов XIX – начала XX вв.
Русский консерватизм XIX столетия был в значительной степени новым направлением в отечественной социально-политической мысли. Тем не менее, основы его теоретической базы уходят корнями в русское средневековье.
Так, если вплоть до XVIII в. основные консервативные постулаты органично вписывались в жизнь феодального государства, то с началом петровских преобразований, объективных социально-экономических изменений и последовавшим за ними распространением в России идей Просвещения принципы консерватизма перестали быть безусловными ценностями.
В связи с этим закономерно, как реакция на вышеуказанные процессы, в русском обществе зародилась политическая сила, отстаивающая традиционные основы его жизни. Этой силой стал русский политический консерватизм XIX столетия, который, оставаясь явлением достаточно неоднородным, имел систему принципов консервативного типа социального и политического мышления.
К таковым относятся: следование традиции, антирационализм и антииндивидуализм, культ религии и Церкви, культ патриотизма, государственного порядка, отрицание революций, принцип осторожности перемен, необходимость социальной иерархии.
На наш взгляд, нельзя однозначно утверждать безусловную реакционность консервативных идей того периода, так как, отстаивая традиционные бытовые и духовно-нравственные ценности, русские мыслители-консерваторы XIX века (Н.Я. Данилевский, К.Н. Леонтьев, М.Н. Катков, К.П. Победоносцев и др.) никогда не настаивали на сохранении крепостного права и других пережитков феодализма.