Разврат и распущенность придворных и высших классов населения не замедлили распространиться в народ. Кроме того, придворные куртизанки приобрели большое влияние на политику государства. "Некогда, - говорит Mezeray в своем "Precis chronologique de l histoire de France", - мужчины увлекали женщин в разврат словом и примером, но с тех пор, как любовные интриги начали играть такую выдающуюся роль в событиях государственной важности, женщины далеко превзошли мужчин". Екатерина Медичи для достижения своих политических планов пользовалась массой придворных дам и молодых девушек, которые были очень искусны в любовной стратегии. Женщины эти назывались "летучим отрядом королевы". Отряд этот состоял из 200-300 женщин, которые постоянно жили вместе, связанные друг с другом самым тесным образом. Далее, во главе шаек Фронды находились также женщины, отличавшиеся ловкостью и красотой. Они достигали своих целей, соблазняя офицеров и даже солдат. Герцогиня Bouillon действовала в Париже, а принцесса Конде, племянница Ришелье, сделавшись супругой и матерью по приказанию своего дяди, призывала к оружию народ в Бордо. Далее, г-жа Монбазон рекрутировала солдат среди военных и чиновников, жены парламентских секретарей орудовали среди судейских, лавочницы - среди торговых людей, женщины из простонародья - среди этого последнего. И все они шли к намеченной цели одним и тем же путем разврата: богатые развратничали в своих роскошных салонах, мещанки - в своих скромных домиках, а женщины из простонародья - на перекрестках и в трактирах.
В XV столетии в Италии была распространена эстетическая проституция, которая, по свидетельству Графа, представляла собою возрождение проституции Древней Греции. Проститутки этого класса, в отличие от обыкновенных, назывались "Meretrices honestae". Они отличались в общем высоким образованием и вращались в высших сферах общества: среди артистов, сановников, принцев и т. п. У Графа мы находим следующее описание некоторых из них: знаменитая Imperia изучила искусство сочинять стихи у Nicolo Compono, прозванного "Lo Strascino", и владела латинским языком. Лукреция, прозванная "Madrema non vuote", могла служить образцом корректного и изящного языка, и Аретино говорит о ней устами известного прожигателя жизни Ludovico в одном из своих Ragionamenti следующее: "Ее можно было бы назвать Цицероном: она знает на память всего Петрарку и Боккаччо и массу стихов из Вергилия, Горация, Овидия и многих других авторов". Лукрецию Squarcia, родом венецианку, о которой говорится в известной Таriffa, можно было часто видеть на гуляньях с сочинениями Петрарки, Вергилия и Гомера в руках: Recando spesso il Petrachetto in mano, Di Virgilio le carte ed or dOmero. Она считалась в свое время большим знатоком чистого итальянского языка. Имена Туллии дАрагона и Вероники Франко известны в истории литературы, а Камилла Пизана написала книгу, которую редактировал Франциск дель Неро. Дошедшие до нас письма ее отличаются немного вычурным слогом, но не лишены изящества; в них встречается множество латинизмов и даже целые латинские выражения. Говоря о знаменитой Изабелле де Луна, испанке, которая объездила полсвета, Банделло замечает, что она считалась самой умной и ловкой женщиной в Риме. Аристократы и писатели не только не скрывали своих связей с наиболее известными куртизанками, но даже хвастали ими, и каждый стремился добиться у них большего внимания, чем его соперники. Знаменитый полководец Джовани Медичи приказал увести насильно Лукрецию ("Madrema non voule") от Giovanni del Stufa, который давал в честь ее праздник в Recanati. В 1531 году шесть рыцарей вызывали во Флоренции на поединок всякого, кто не хотел бы признать Туллию дАрагона самой почтенной и достойной удивления женщиной в свете. Когда такая Аспазия меняла место своего жительства, то о ней говорили столько же, сколько о приезде и отъезде королевы. Посланники извещали даже об этом свои дворы.
Из всего изложенного мы можем сделать следующее заключение. У народов на заре их развития стыд был совершенно неизвестен; в половых сношениях существовала самая полная свобода; даже там, где не было беспорядочного полового сожительства, брак являлся не тормозом, а, скорее, двигателем проституции: особенно в странах, где муж торговал своей женой, отдавал ее временно другому в пользование, и т. д. За этим периодом существования проституции в качестве нормального явления следует другой, в котором она, претерпев множество перемен, является уже более или менее отжившей, устаревшей. Она выражается тогда различно: то женщина должна принадлежать одинаково всем членам данной общины, то только политическому или духовному главе ее (Jus primae noctis в средние века и религиозное растлевание девушек в Камбодже). Дальнейшей формой ее является проституция в храмах, причем женщина принадлежит безразлично всем или во всякое время, или же только в известные периоды, при религиозных празднествах. По временам наблюдается как бы ослабление проституции: замужние женщины, например, должны быть целомудренны, а девушки могут пользоваться полной свободой в своем поведении, или же первые обязаны в известное время нарушать свою обычную супружескую верность и возвращаться к первоначальному беспорядочному половому общению. В некоторых случаях проституция находится в связи с долгом гостеприимства, и брак, принимающий моногамную форму, допускает, тем не менее, право гостя на жену своего друга. В других случаях первобытное беспорядочное половое сожительство оживает вновь, но уже в виде наказания женщины за нарушение ее долга супружеской верности. Часто проституцию санкционирует и религия, стремящаяся всегда сохранить все прошлое, призывая ее опять в известных случаях к жизни, как и иногда каннибализм, когда он уже давно исчез из народных обычаев. В третьем периоде проституция опять исчезает из области традиций и представляется явлением болезненности и отсталости лишь известного класса лиц. Нов этом переходе от здорового к болезненному состоянию в виде блестящего исключения является эстетическая проституция, играющая роль оживляющего, плодотворного начала. Так, мы видим, что в Японии и в Индии известный класс гениальных проституток заботливо хранит и культивирует искусство пения и танцев и образует на основании этого особую привилегированную касту. Точно так же и в Греции некогда цвет гениальных мужей группировался около гетер и нашел в них могучий двигатель духовного и политического развития. Явление это повторилось в Италии в XV столетии и имело огромное влияние на духовный прогресс этой эпохи, который у отдельных индивидов, как и у целых народов, всегда так тесно связан с их половой жизнью. Граф доказал, что известные условия, благоприятствовавшие появлению на свет эстетической проституции, повторялись в XV столетии в Италии и потому сопровождались и здесь одинаковыми последствиями. "Современники Перикла и Алкивиада, - говорит он, -- были окружены всепроникающей атмосферой красоты. Женская красота могла достигнуть своего идеального воплощения, по мнению древних, только в лице гетеры. Поэтому Аспазии, античной красоте которой угрожает беременность, вменяется в обязанность предотвратить эту опасность при помощи предохранительного выкидыша". Итальянцы XV столетия также жили, окруженные красотой; век этот оставил нам многочисленные произведения, в которых женская красота описана, анализирована и самым тщательным образом исследована в своих причинах и законах. В Греции во времена Перикла исчезает уважение к браку; точно так же в Италии в XV столетии он подвергается всеобщему презрению и осмеянию, так что тогдашние писатели почти все разделяют взгляд Аретино, по которому "жена - тяжесть, для которой нужны плечи Атланта". "Если холостая жизнь, - замечает Граф, - вообще поддерживает и даже создает проституцию, то безбрачие образованных людей, писателей и артистов призывает к жизни гетеру и куртизанку".