При этом Ватсьяяна нередко дает характеристики, создающие самостоятельное или дополнительное (к соответствующей классификации) членение. Таково очень употребительное в древнеиндийской литературе неоднократное введение высшего, среднего и низшего разрядов — для мужчин (5.30), наслаждений (6.9—11); это сочетается с делением наслаждений на «равные» и «неравные», а последних — на «высокие», «высшие», «низкие» и «низшие» — 6.3—8), разрядов гетер (57.25—28).
Сходным образом люди делятся на «вялых», «средних» и «страстных» (6.14—15),
мужчины — на «быстрых», «средних» и «медлительных» (6.17);
родство в браке определяется как «высшее», «равное» и «низшее» (24.22 и ел.).
Наслаждения гетер и способы приобретения ими денег различаются как «естественные» и «искусственные» (50.2;53.1);
их посетители делятся на влюбленных и равнодушных, щедрых и скупых, богатых и бедных, полезных и бесполезных, благодарных и неблагодарных (57.9 и ел.) и т.д.
При этом отдельные категории лиц, свойства, ситуации подвергаются добросовестному перечислению.
Таковы перечни, где последовательно названы :
наставники девушки (3.15);
праздничные игры (4.42; 26.5 );
женщины, которых следует избегать (5.32);
друзья любящего (5.35 );
свойства посредника (5.40);
благоприятные и неблагоприятные признаки невесты (23.2 и 11-13); причины женской уклончивости (41.17 );
основания для успеха мужчины (42.50);
причины женской доступности (43.52);
помощники гетеры (50.9);
выгодные для нее посетители (50.10);
посетители, которых следует избегать (50.16);
причины посещения (50.17—18);
признаки равнодушия в посетителе (54.28 и ел.);
виды платы гетере (57.7);
искусственные средства (62.24) и др.
Следует сказать, что указанные классификации и перечни было бы неверно рассматривать лишь как дань некоторым формальным канонам — они отличаются определенной смысловой упорядоченностью, подчас небезынтересной для современного исследователя. Вот, например, классификация видов любви (см. 7.1; ср. 21.28 ):
1) «привычная» (которая «возникает от слов и прочего и отличается привычными действиями»;
2) «воображаемая» — «любовь к непривычным ранее действиям, что рождается не от чувственных восприятий, но от намерения» (связь с аупа-риштакой, предварительными ласками и т.д.);
3) «связанная с верой» — т.е. «вызванная иной любовью» (когда представляют себе, что находятся не с действительным партнером, а с другим, любимым, человеком);
4) «связанная с чувственными восприятиями» — т.е. считающаяся наилучшей «нормальная любовь». Приведенная классификация представляет несомненный интерес и с точки зрения современной психологии (роль рассудочного начала и воображения; самовнушение, приводящее к «замещению»; значение привычки, степень влечения к данному лицу и т.д.).
Указанные особенности Камасутры тесно связаны со стремлением к полноте описания. Эта тенденция проявляется уже в исчерпывающем выборочном перечислении всех элементов того или иного множества. Характерно наложение друг на друга разных классификаций с учетом всех возможных сочетаний. Таковы, например, рассуждения о типах мужчин и женщин (см. 6.1, 6.65).
Здесь предусмотрены все сочетания каждого из трех типов (согласно размерам) мужчин с каждым из трех типов женщин.
Полученные девять сочетаний в свою очередь делятся на 3 «равных», или «лучших» (т.е. между сходными типами) и 6 «неравных», из которых выделено по два «высоких» и «низких» («средние») и по одному «высшему» и «низшему», т.е. с максимальной разницей между партнерами («худшие»).
Далее сходное деление на три типа проводится согласно принципам «времени» (т.е. скорости наступления оргазма) и «природы» (т.е. темперамента); каждое из них также образует 9 сочетаний; наконец, совмещение всех трех принципов образует в общей сложности, как это отмечает комментарий Яшодхары, 9х9х9 =729 сочетаний. (!!!)
Другие примеры - перечисление различных вариантов использования посредницы (47.1 и ел., 31—34), описание прежних посетителей гетеры, перешедших от нее к другой женщине (56.4 ); ср. 58.4 и др.
Как уже отмечалось, многие из этих классификаций не потеряли интереса и в наше время. Но даже в тех случаях, когда подобная игра различными комбинациями представляется оправданной скорее чисто формальными соображениями, нежели значимостью перечисляемых объектов и ситуаций, материал Камасутры сохраняет свое значение для истории научной методологии, указывая на пути, которыми древнеиндийская наука шла к полноте описания. Рассуждения Ватсьяяны о типах мужчин и женщин или о выгодах гетер выглядят как своеобразные упражнения в комбинаторике (разумеется, самой элементарной); они достаточно явно обнаруживают стремление к исчерпывающему анализу логических возможностей — проблеме, актуальной и в современной науке.
Другая интересная черта Камасутры — определенная двуплановость повествования, систематическое введение текста «второго порядка», в той или иной форме опосредствующего «первичные» наставления (разумеется, здесь не идет речь о комментарии). Следует сказать, что сходные, пожалуй, даже еще более ярко выраженные примеры дают и некоторые другие древнеиндийские трактаты — ср. заключительную часть А., своего рода метатеорию артхи, содержащую описание «методов науки», т.е. подробный перечень и характеристику всех приемов описания, употребляемых автором.
Этот «второй порядок» не столь строго организован в Камасутре, однако и здесь он весьма интересен. Сюда можно прежде всего отнести уже упоминавшиеся данные о традиции и содержании К. (гл. I), замечания об установке автора (64.57), рассуждения о допустимости следования отдельным наставлениям К. (например, 19.37; ср. 49.51—52; 64.55) со своеобразным противопоставлением теории , т.е. совокупности рекомендаций самой Камасутры, практическому их осуществлению.
Не раз встречаются оценки действия Камасутры с упоминанием ее названия:
42.50 (ср. 64.59) — об успехе у женщин мужчины, сведущего в К; 44.8 — совет при определенных обстоятельствах беседовать о Камасутре, чтобы дать знать женщине о своей любви;
8.30 — о способности наставлений об объятиях пробудить влечение; 50.14 — об искушенности в Камасутре, как общем достоинстве гетеры и ее посетителя и т.д.
Среди подобных примеров весьма примечательными представляются некоторые оговорки — здесь не рекомендуется следовать отдельным из высказанных раньше рекомендаций, указывается на ограниченность их применения и т.п. Так, после скрупулезной классификации объятий в зависимости от различных стадий знакомства автор в известном смысле сводит на нет эти рациональные рассуждения.
«Настолько лишь простирается действие наук, — пишет Ватсьяяна (8.32), — насколько слабо чувство в людях; когда же колесо страсти пришло в движение, то нет уже ни науки, ни порядка» .
Аналогичным замечанием начинается и следующая глава (9.1), где на том же основании отрицается строгая последовательность для поцелуев и других ласк. Сходным образом вслед за перечислением мест, куда наносятся царапины, автор говорит: «Когда колеса страсти пришли в движение, то уже неизвестно, где место, где не место» (10.6, ср. 24). При страстном соединении, продолжает он (15—15.30), «не размышляют и не следуют предписаниям... здесь действует лишь влечение ». Как бы сознавая ограниченность возможностей собственного описания, Ватсьяяна подчеркивает, что явления, с которыми он имеет дело, поддаются строгому упорядочению лишь при определенном состоянии субъекта, что его рекомендации пригодны лишь при соблюдении «порядка», при размышлении и принципиально неприменимы к состоянию страстного возбуждения. Эти свидетельства весьма кратки и отрывочны, однако и в таком виде они достаточно ясно свидетельствуют о различении автором двух установок, которые могут быть соответственно обозначены как рациональная и иррациональная и как бы находятся в отношении взаимной дополнительности.
Подобное различение — еще одна черта Камасутры, находящая себе аналогии в современной научной методике и важная для историка науки. То, как описывает Ватсьяяна свой материал, подчас оказывается для нас ничуть не менее интересным, чем то, что он описывает.
Пожалуй, наиболее сложный аспект оценки сведений Ватсьяяны — хронологический, т.е. соотнесение их с каким-либо определенным периодом истории Индии. Подобно многим другим памятникам санскрита, Камасутра ставит нас перед промежутком в несколько веков.
С известною вероятностью можно, например, отнести ее к периоду Гуптов, когда после падения власти кушан сложилось централизованное индийское государство. При основателе этой династии Чандрагупте I (320—335), правившем в Паталипутре (Магадха), и его ближайших преемниках, прежде всего Самудрагупте (335—375), Гупты подчинили себе почти всю Северную Индию, государства же Центральной и Южной Индии оказались в той или иной степени зависимыми от них. Лишь натиск гуннов, усилившийся во второй половине V в., привел в VI в. к ослаблению и распаду империи. Стало традицией называть период Гуптов «золотым веком» в истории Индии — как век Перикла в древней Греции. Общеизвестны замечательные культурные достижения Индии этих лет — именно к периоду Гуптов с достаточными основаниями относят драмы Калидасы и Шудраки, деятельность ряда математиков и философов, росписи Аджанты, скульптуру Сарнатха, Канчи, Матхуры. Вместе с тем считать такую датировку полностью доказанной (при всем ее Правдоподобии) отнюдь нельзя. Не надо забывать, что основной довод здесь — ссылки на Камасутру, свидетельствующие о VI—VII вв., в то время как сам памятник не содержит ни одного прямого указания на Гуптов и, вполне возможно, был создан до них.
Состояние наших знаний о древнеиндийской хронологии таково, что здесь, как и в отношении многих других памятников санскрита, представляется более надежным начать с выделения сведений Камасутры, как основного материала для реконструкции среды, в которой она возникла, нежели заведомо исходить из сопоставлений с произведениями какого-либо определенного периода.