Необходимо отметить, что по всей видимости далеко не все, что Шагинян заносила в свой дневник, впоследствии находило отражение в будущих произведениях журналистки. Например, не вошло в “Путешествие по Советской Армении” описание визита в обсерваторию в Бюракане, занимающее около трех страниц в дневнике Шагинян. А это был интересный визит. Шагинян описала в дневнике обсерваторию, ее оборудование, то, как работают люди. И задала астрономам коварный вопрос: “А вам не снятся эти звезды, когда вы, наконец, засыпаете?”[67]. Услышала она в ответ долгий и не совсем обычный рассказ, из которого хочется привести несколько цитат: “Если вы увидите астронома за работой, вы поймете, снятся ли ему звезды. …Навели телескоп на Плеяды – там видим массу звезд, неслыханного разнообразия. Когда в лесу много цветов, это дает эстетическое наслаждение, - а тут наслаждение больше, гораздо больше; оно такой силы, что превышает страсть и достигает страшного. …Как сияет, как играет, как действует само это количество – описать невозможно. Для астронома требуются железные нервы. Если иметь слабые нервы и слабый характер, то можно не только “сны видеть”, но и с ума сойти.”[68] Не правда ли, впечатляющий отрывок? Хотя Мариэтта Шагинян не включила его в очерк “Путешествие по Советской Армении”, но тем не менее это весьма поэтическое и художественно написанное место.
Дневники Шагинян представляют интерес не только как основа для ее будущих произведений, не только как ее рабочий полигон, где подводила итоги и планировала свою будущую деятельность, но и как самостоятельное произведение. Она заносила в них не только информацию об увиденном, о встречах и людях, но и множество своих мыслей. Мариэтта Шагинян очень много читала, была высокообразованным человеком, и порой ее ассоциации с общим культурным пластом очень интересны. Когда она смотрит в Ереване Государственном театре имени Сундукяна пьесу того времени на производственную тему “Эти звезды наши”, то думает о том, каким великим драматургом был Островский: “он не только поднял русскую драматургию до подлинных литературных шедевров, от чтения которых испытываешь наслаждение, и хочется их без конца перечитывать, но он русский театр, русского актера создал на десятки лет… В основе всех пьес Островского – живой человек… И любовь – самый сильный двигатель людского действия на земле…” И далее журналистка делает неутешительные выводы о современной ей драматургии: “А в большей части наших пьес внутренней любви, которая действительно чувствуется и переживается, нет, - вместо этого обозначение любви: такие-то и такие-то герои говорят и действуют соответственно, как если б любили или были влюблены.[69] ” Эти размышления Шагинян, конечно, не имеют отношения к будущему произведению, к “Путешествию в Армению”, но они интересны сами по себе, и как показатель общей культурной эрудированности писательницы, и как возможные наработки для будущих литературных исследований.
Шагинян постоянно работала над своим литературным стилем, и в дневниках видны отголоски этих поисков. “Я сама грешна тем, что выписала с десяток примеров из “Войны и мира”, которыми думала подействовать на своего редактора, чтоб не очень подстригал “вольности” и “неправильности”. А… грамматический строй языка, развивающийся очень медленно, медленнее словарного состава, с течением времени совершенствуется, улучшает и уточняет свои правила, обогащается новыми правилами, - очень долго сохраняя свои основы. Значит, надо улучшать и уточнять, а не повторять старые неточности.[70]”. И удивительно интересны ее наблюдения за развитием языка, например, за тем, как в XIX веке русское дворянство употребляло в русском языке оборот, характерный больше для французской грамматики, чем для русской. В дневниках встречаются упоминания книг и авторов, которые журналистка читает. Журналистка в своих дневниках восхищается языком Чехова, пронизанным “авторской интонацией, и это в выборе слов, в синтаксисе, в окончании речи, в ремарках от автора, во всем: получается стиль, неповторимое, “чеховский характер””[71], рассуждает о современном ей поколении советских писателей.
Таким образом можно сказать, что “Дневник писателя” интересен отнюдь не только как рабочая тетрадь журналистки, но и как произведение, принявшее в себя множество интереснейших мыслей и рассуждений писательницы.
§ 4. Отклики прессы на книгу “Дневник писателя”
Книга “Дневник писателя” не прошла незамеченной критикой, и нельзя сказать, что она была принята всеми единодушно. В 1954 году во втором номере “Нового мира” появилась разгромная статья Михаила Лифшица под названием “Дневник Мариэтты Шагинян”. Вот что он писал о “Дневнике”:
"Поразительна разносторонность Мариэтты Шагинян. Она цитирует Паскаля и Гете, свободно разбирается в архитектуре и строительных материалах, живо интересуется технологией бездымного сжигания сланца, описывает множество машин и процессов, знает сравнительные преимущества швицов и симменталов, знакома с холодным воспитанием телят, выращивает мичуринские яблоки у себя на даче, интересуется музыкой и политической экономией, философией и наукой, заседает в ученом совете Института мировой литературы, изучает архивные материалы о пребывании Абовяна в Юрьевском университете, рецензирует диссертации о Банделло (итальянском писателе XVI века), пишет о математике и языкознании. Все это не только в Москве, у себя дома, нет, - в постоянных разъездах: от Чудского озера до Севана, от горных районов Армении до эстонской низменности. Кто бы подумал, что Мариэтта Шагинян имеет диплом альпиниста? Между тем она первая женщина, взошедшая на Арагац...
Дневник Мариэтты Шагинян показывает, каким лихорадочным темпом работает писательница. Перед глазами мелькают профессора, доярки, проблемы, открытия... Тысячи нужных людей, специалистов, и с каждым Мариэтта Шагинян успевает поговорить на месте действия, а если не успевает, то приглашает к себе в гостиницу. Все эти люди, занятые общественно-полезным трудом, считают нужным уделить ей частицу своего времени. Между тем коэффициент полезного действия этих бесед часто невелик...
Мариэтта Шагинян отличается от Жюль Верна тем, что этот автор, сидя дома, в своей библиотеке, описывал многие страны и притом довольно точно, а Мариэтта Шагинян ездит, не щадя себя, но... “кто ей поверит, тот ошибется”...
К счастью Мариэтта Шагинян не принадлежит к категории слабых, она может постоять за себя. Не всякому автору по силам выпустить книгу, которая так откровенно рекламирует его труды и дни, включая сюда и домашние происшествия, так добросовестно заносит в анналы истории любую мысль или, скорее, пленной мысли раздраженье, являющееся на минуту в голове автора, так смело объединяет все сомнительные места, вычеркнутые в различных редакциях из других его произведений. Перебирая все известные нам случаи, мы не находим в истории литературы ничего похожего на “Дневник писателя”...
В этом произведении столько ошибок и чернильных пятен, а литературный язык так плох, что не может быть никакого сомнения – перед нами действительно настоящий дневник, не переписанный набело, рабочая тетрадь. Даже великие писатели оставляли вопрос о публикации таких тетрадей на усмотрение потомства”[72].
Статья Лифшица не прошла без внимания. Вот что вспоминает Корней Чуковский: "6 февраля. Были Каверин и Лидия Николаевна. Они тоже в восторге от статьи Лифшица о Мариэтте Шагинян... Куда я ни пойду, всюду разговоры об этой статье. "[73]. Действительно, Лифшиц весьма остроумно и язвительно разобрал “Дневник”, объявив практически бессмысленным тот лихорадочный темп, в котором обычно работала писательница, и поставив под сомнение достоверность и выверенность материалов “Дневника”, но при этом он даже не попытался все же обратить внимание на несомненные достоинства книги: на то, что она написана прежде всего с целью показать другим журналистам и писателям, и всем интересующимся свой, наработанный годами метод работы, и на то, что при всех возможных недочетах фактический материал, представленный в “Дневнике”, обладает все же огромным интересом для широкого круга читателей.
Нельзя сказать, что реакция Лифшица на книгу “Дневник писателя” совсем не имела под собой оснований. Замечание Лифшица о лихорадочном темпе деятельности Шагинян, множестве встреч, множестве бесед и низком коэффициэнте частично обосновано. Действительно, Шагинян пыталась “объять необъятное” и усвоить за короткий срок слишком большой объем часто новой и непонятной информации, и не всегда она была идеально информирована о всех видах человеческой деятельности, которые она упоминает в “Дневнике”, и показательно в этом плане уже упоминавшееся описание беседы с академиком Бунятиным, но ведь от журналиста сложно требовать академической образованности во всех областях человеческого знания. Действительно, иногда журналистку подводило ее богатое воображение и очень эмоциональное восприятие окружающего