Этот подход наиболее характерен для понимания судьбы у современных мыслителей, общим для которых является утверждение, что судьба, это только начальное условие, только канва, по которой вышивается в своем богатстве узор человеческой жизни, который отнюдь не детерминирован.
По Николаю Бердяеву, человеческая судьба представляется зависящей от времени, а время зависит от человеческой судьбы, от изменения и переживания событий в этой судьбе Величайшая трагедия человеческого существования порождается тем, что акт, совершенный в мгновении настоящего, связывает на будущее, на всю жизнь, может быть, на вечность. Это и есть ужас объективации совершенного акта, который сам по себе такой объективации не имеет в виду. Это и есть проблема судьбы, проецированной в будущее. Судьба определяется случайностями, а не детерминируется законами природы. Время связано с судьбой и внутренне воспринимается как судьба. Время в конце концов становится проблемой эсхатологической. Представить себе судьбу человека, его эсхатологию в перспективе времени, переходящем в вечность, когда за один отрезок времени отвечают все времена, вечность, есть объективация человеческой судьбы, выбрасывание ее изнутри вовне, из глубины на поверхность. Такая объективация и натурализация свойственна традиционным эсхатологическим учениям. Второе отношение ко времени означает преодоление болезни времени, и оно вводит в вечность. Страх и ужас будущего преодолевается легкомыслием и глубокомыслием. Переживание греха и зла в каком-либо отрезке времени не есть переживание полноты и не относимо к полноте человеческой судьбы, оно всегда есть переживание частичное и оторванное, всегда изолирует часть от целого. Но именно ввиду этой частичности и изолированности нет тут окончательного решения человеческой судьбы. Мгновение, в котором создается зло, остается во власти времени, оно не вводит в вечность, хотя бы эта вечность называлась адом. Прошлое и будущее представляются нам фатальными лишь потому, что мы объективируем время, что прошлое и будущее представляются нам объектами, которым мы соподчинены. Прошлое представляется О будущем же совсем нельзя сказать, что оно детерминировано. Будущее может переживаться или как свобода, или как судьба. Судьба не есть детерминизм, в судьбу включена и свобода. Судьба личности и судьба мира тесно связаны и переплетаются тысячами нитей. Человек тоскует не только потому, что его ждет смерть, но и потому, что смерть ждет весь мир. Парадокс времени и вечности существует не только для судьбы мира, но и для судьбы личности.
В понимании Мартина Хайдеггера судьба означает единство подлинного рождения и подлинной смерти, т. е. открытость для вот-бытия временности его существования в целом, включая ее конститутивные пределы. Такая открытость осуществляется самим вот-бытием как осмысливающее свою фактичность можествование быть самим собой, т. е. как "проекция" бывшего в будущее. Последняя же есть не что иное как экзистенциальный "механизм" истории. "Лишь подлинная временность, которая в то же время конечна (т. е. конституирована рождением и смертью как ее пределами), делает возможным такой феномен, как судьба, т. е. подлинная историчность." Поэтому подлинная временность - судьба - в то же время предполагает конкретное понимание и действенное осуществление вот-бытием исторических пределов его существования.
Судьба становится действительным продолжением истории, осуществлением ее непрерывности в индивидуальном существовании. Хайдеггер утверждает двуединство судьбы как, во-первых, рождения "здесь и теперь" и, во-вторых, как судьбы "посмертной".
Современная психология видит свой смысл в помощи человеку в осознании своей судьбы и в том, чтобы подняться над нею, осознать ее и овладеть ею.
А. Маслоу считает, что помочь индивиду двигаться к полной человечности можно только через осознание им своей идентичности. Очень важная часть этого — знание того, чем этот индивид является: биологически, с точки зрения темперамента, конституционально, как представитель вида; энание его способностей, желаний, потребностей, а также того, для чего он пригоден, его, можно сказать, призвания или судьбы. Выражаясь ясно и недвусмысленно, абсолютно необходимым аспектом этого знания о себе является то, что я называю "инстинктоидным" знанием своей внутренней биологии, своих животных и видовых человеческих качеств.
Цель, которую должны были бы преследовать наши школы и учителя, состоит в открытии призвания, судьбы каждого. Открытие того, что вы хотите сделать с вашей жизнью — часть понимания того, кто вы такой, часть способности слышать свой внутренний голос.
Одним из смыслов трансценденции он полагал трансценденцию своей воли (в духе изречения: "Да сбудется не моя воля, а Твоя, Господи!"). Уступить своей судьбе и слиться с ней, любить ее в духе Спинозы или в даосистском духе. Как бы обнять свою судьбу, любя ее.
В рамках теории метамотивации Маслоу говорит о том, что изучая самоактуализирующихся людей, он неизменно находит, что это люди, посвятившие себя чему-то, преданные какому-то делу "вне самих себя", некоторой профессии, любимой работе, долгу. Обычно это настолько сильно выражено, что для того, чтобы хоть как-то описать их страстную, самозабвенную преданность делу, приходится прибегнуть к таким старым словам, как призвание, предназначение, миссия. Иногда напрашиваются даже слова "судьба" или "участь". Порой я начинал говорить о долге в религиозном смысле, о самоотречении, посвящении себя некоему делу во внешнем мире, чему-то большему, чем сам человек, чему-то, лежащему вне личности. Понятия судьбы или участи у Маслоу , как он сам говорит, это не совсем удачное определение впечатления, возникающего при общении с самоактуализирующимися (и некоторыми другими) людьми, когда они говорят о своей работе или своем деле. Чувствуется, что у них есть любимое дело, то, к чему человек имеет прирожденную склонность, для чего он подходит и что подходит ему самому, или даже то, для чего он был рожден. Довольно легко складывается впечатление предзаданной гармонии, или же удачного союза наподобие любви или дружбы, в которой люди идеально подходят друг к другу.
Маслоу приводит в качестве примера женщину, полностью посвятившую себя тому, чтобы быть матерью. Ее призванием можно было назвать воспитание детей, заботу о муже, объединение большого количества родственников в одну дружную семью.
В подобных ситуациях Маслоу вычленяет два типа детерминант подобного явления (слияния, синтеза, химической реакции), приводящих к возникновению единства из дуализма, и что эти два типа детерминант могут варьировать независимо друг от друга. Один тип можно охарактеризовать как реакции внутри личности, - как внутренняя необходимость", которая переживается скорее как потворство своим желаниям, нежели как зов долга. Эта детерминанта отличается от "внешней необходимости", которая пережинается скорее как реакция на то, что внешний мир, окружение, ситуация, проблема требуют от человека. Это в большей степени "я должен, я вынужден, мне необходимо", чем "я хочу". В идеальной ситуации «я хочу" совпадает с "я должен". Складывается гармония между внутренней и внешней необходимостью При этом субъект чувствует не только то, что "так должно быть", но и то, "что так этому следует быть, так будет уместно и правильно". В основе этого лежит не только желание или волевое решение , но и увлеченность, готовность самоотдачи, и добровольный шаг навстречу судьбе при одновременном ее принятии. В идеале, в такой момент человек открывает свою судьбу, а не просто строит или решает ее. Человек ее узнает, будто, сам того не подозревая, всегда ее ждал. Возможно, более точным определением будет выбор, решение или цель в духе даосизма или Спинозы — или даже воление. Все это можно сформулировать как трансценденцию (в духе Спинозы) дихотомии "свобода воли-детерминизм". На уровне метамотивации человек свободно, радостно и всем сердцем приемлет собственные детерминанты. Человек выбирает и "волит" свою судьбу не вынужденно, не "эго-дистонически", а с любовью и энтузиазмом. И чем значительнее озарение, тем более слияние свободной воли и детерминизма является "эго-синтонным", созвучным эго.
По Виктору Франклу, судьба представляет собой часть жизни. Никто не может избежать всего конкретного и неповторимого, что готовит ему судьба. Если же он спорит со своей участью - то есть с тем, что не в его власти, с тем, за что он не несет никакой ответственности, с тем, в чем он не может быть повинен, - он упускает смысл своей собственной судьбы. Судьба человека всегда имеет определенный смысл: ведь судьба - столь же существенная составляющая смысла человеческой жизни, как и смерть. В пределах своей собственной "исключительной" судьбы каждый человек является незаменимым.
Благодаря этой незаменимости повышается его ответственность при формировании собственной судьбы. Если мы говорим, что у человека есть судьба, это значит, что у каждого - своя собственная судьба. Вопрос о возможности другой судьбы для человека сам по себе несостоятелен, противоречив и бессмыслен. Мы должны принять нашу судьбу, как мы принимаем землю, на которой стоим, - это площадка, являющаяся как бы трамплином для нашей свободы.
Свобода воли противостоит судьбе. Судьбой мы называем то, что по сути своей отрицает человеческую свободу, судьба - это то, что лежит за пределами как власти человека, так и его ответственности. Однако никогда не следует забывать, что вся свобода человека находится в зависимости от его судьбы, поскольку свободой этой человек пользуется в пределах своей судьбы и именно благодаря свободе он на эту судьбу воздействует. Судьба, то есть все уже свершившееся, должна всегда выступать стимулом к новым, сознательным и ответственным действиям.