Протопресв. Василий Зеньковский
Коснемся основных проблем средней школы. Средняя школа впитала идею, близкую христианскому мировоззрению, стремящемуся узнать себя в целом мире как в Творении, — идею энциклопедического образования (одним из виднейших проводников идеи энциклопедического образования был педагог Коменский). Христианство обнаруживает конкретные силы для того, чтобы быть универсальным, и именно поэтому в школе возникла идея соответствующего характера. Человек должен понимать мир в целом, и стремление к этому вполне законно, как верна религиозная установка думать о целом.
Здесь мы можем поставить вопрос: почему же применение и развитие этой идеи должно иметь место в среднем образовании? В средней школе эта идея обращается фактически в усвоение набора сведений, так как духовный капитал ученика слишком мал, чтобы овладеть сообщаемым ему материалом. Если необходимо, чтобы ученики, изучая разные вопросы, в то же время не теряли из виду «целое», то все же это не имеет прямого отношения к педагогическому делу. Мы обычно склонны исправлять происшедшие с нами ошибки на детях и перенесение идеи энциклопедического образования в школу и укоренение ее там нужно объяснить тем, что для взрослых идея энциклопедии стала дорогой и ценной.
Правильно то, что средняя школа, прежде всего, учит человека. Только там мы получаем общие знания, а, выходя из нее, мы обычно лишь специализируемся в какой-нибудь области.
Из этого следует, что в детях нужно создать представление о целом, но такое представление можно давать ребенку разными путями. Фактически получалось, что школа имеет в своей программе все основные науки, что создает ни с чем не сравнимую многопредметность и перегруженность программы.
Идея энциклопедического образования соединялась иногда с ложными психологическими идеями, например, с учением Гербарта о многостороннем интересе. Суть этого учения такова: личность первоначально меняется, она неустойчива в начале своего развития, — здесь нет еще того, что называется индивидуальностью. То, что ее делает неповторимой, строится в течение жизни. То, что каждый из нас, как образ Божий, глубоко индивидуален и неповторим, — это Гербарту чуждо. Однако у него верно то, что лишь путем раскрытия всех струн в человеке, при их звучании происходит развитие индивидуальности. Гербарт говорит о развитии в ребенке основных его интересов (эмпирического, спекулятивного, симпатического и т. д.). Но для Гербарта основное не в развитии отдельных интересов, а в создании «многостороннего интереса», который есть не случайная внешняя обращенность к миру, а внутренняя многосторонность.
Гербарт считал возможным достижение этого через приобщение к различным сферам культуры. Думать, однако, что задача школы состоит в обеспечении многостороннего интереса, — неверно. Его нельзя создать так же, как нельзя внести религиозный интерес в душу, если там не было соответствующей подпочвы. В душе есть определенные функции, и верно го, что обычно ни одна функция нашего духа не развивается без внимания. Иначе — нужно помочь ребенку в том, в чем он беспомощен. Поэтому задача школы состоит в том, чтобы создать подходящую обстановку для применения сил ребенка. Нужно не организовывать интерес, но развить присущие ребенку функции души. Исходя из этого, учебный план новой школы строится на естественном росте ребенка, удовлетворении того, в чем он нуждается.
Таким образом, учение о многостороннем интересе, создаваемом школой, должно быть отброшено. То, что у ребенка есть различные возможности души (а не «интересы»), требует не энциклопедического образования, а развития этих возможностей.
Вторая ложная мысль в теории энциклопедического образования — это идея гармонического строения личности. Согласно этой идее, в человеке есть «все», и это «все» пребывает в природной гармонии, в равной степени развито и устроено. На самом деле личность построена не гармонически, но иерархически. Не все в человеке равноценно, и надо знать, что важнее, для того чтобы не устремлять излишнее внимание на второстепенное, мелкое.
Основная роль школы в том, чтобы она ребенку в главном, в том, без чего он не может стать духовным человеком. Забота же школы о том, чтобы каждая область знания была поставлена достаточно высоко, является фикцией. Нельзя, например, от всех требовать углубления в математику, так как не все к ней способны. Изучение того, как мы проходим школу, открывает нам наши ошибки. Идея гармонического строения личности, а, следовательно, отрицание ее иерархического устроения всегда мешала правильному построению школы. Конечно, известное элементарное общее образование нужно, но безусловно необходимо сообразовываться с тем, что есть известные функции детского ума, которым в известное время должен быть преподнесен соответствующий материал.
Вопрос о формальном и реальном образовании играл раньше чрезвычайно большую роль в построении средней школы. Под реальным образованием нужно разуметь акцент содержания знаний, под формальным — развитие навыков ума и приемов мышления. Спор между сторонниками того и другого направления имел важное значение для уяснения природы школы. Вопрос разрешался то в одну, то в другую сторону, тогда как на самом деле он не может быть разрешен в пользу только одной какой-нибудь стороны. Даже математика, и та по природе своей, двойственна, так как сообщает и формальные и реальные знания. Еще пример — изучение древних языков можно рассматривать с двух сторон: оно дает реальное знание о древней культуре через изучение определенных авторов и обеспечивает в то же время формальное развитие ума. Акцент на одной или другой стороне образования определяет программу школы и ее тип.
Спор о преимуществах реального или формального образования причинил школе много трудностей. Психологически невозможно строить формальное без реального, невозможно развитие формальных навыков ума без сообщения реальных знаний. Необходимо, чтобы школа укрепляла все функции ума; необходимо, чтобы все приобщались в школе — конечно в степени, соответствующей знаниям и интересам, — и к индуктивному методу (изучение явлении природы), и к методу филологическому (изучение языка как орудия мысли), и к математическому мышлению. Нельзя ограничивать школу развитием у детей одной какой-либо функции ума не потому, что это односторонне, а потому, что все силы ума нужны и ценны.
Впрочем, необходимо указать, что новейшие патологические исследования (Меймана и др.) подчеркнули реальность чисто формального развития ума, которое охватывает не отдельные функции, а общее его развитие. Этот вопрос труден тем, что нельзя окончательно разделить формальное знание от реального.
Вопрос о роли древних языков исторически очень сложен. В русском обществе всегда существовало недоумение, зачем детям изучать древние языки. Конечно, для полного понимания какой-либо литературной вещи необходимо прочесть ее не в переводе, но в подлиннике: литература понятна до конца лишь на том языке, на котором она написана. Но в наше время, когда все переведено на новые языки, изучение древних кажется роскошью, доступной и нужной только для немногих. Особенно резко вопрос этот стоит для русских, далеких от латинской культуры.
Я являюсь защитником сохранения в системе образования древних языков, вернее говоря, — греческого языка. Общие соображения в пользу этого таковы: языкознание имеет исключительное значение для развития ума. Есть три области, изучение которых необычайно обогащает и развивает ум: это область языков (и все, что с ними связано — история, культура, литература), область естественных наук (изучение природы) и математический анализ.
Каждому человеку нужно в каждой области что-нибудь сделать для того, чтобы интеллект его развивался — в этом здоровье ума. Развитие ума через изучение родного языка, литературы — это проводник богатства жизни родного прошлого. Однако изучение своего языка как языка не может дать много, потому что, благодаря слишком большой практике в нем, слишком большой близости, от нас ускользают его особенности. Другое обстоятельство — это то, что современные языки не разработаны научно и в то же время имеют дальнейшее стремление к грамматическому обеднению. Если обращаться к древним языкам, то там мы найдем не только богатство форм, но и прозрачность их. Когда мы изучаем чужой язык, то приобретаемый навык мы переносим и в родной язык; каждому человеку для понимания себя полезно узнать историю чужой души. Изучением чужого языка наш ум удивительно проникает в тайну языкового выражения и раскрытия души. Изучение древних языков не является только роскошью, это есть проникновение в связь между языком и мыслью, углубление и утончение силы языкового творчества. Однако возражение относительно изучения латинского языка, более отдаленного от нас по культуре, сохраняет свое значение. К тому же он гораздо беднее греческого, от которого мы взяли очень многое.
Нас не должно смущать многообразие форм изучаемого языка и количество мелочей. Мелочи в языке существуют до тех пор, пока мы не проникли в мир, который за ними скрывается. Предубеждение относительно трудностей языка создается, главным образом, неумелой системой преподавания.
Языковой материал без грамматики, которую нужно изучать вовсе не с младших классов, при разумном преподавании не представляет никакой трудности. При изучении древних языков мы овладеваем их структурой, которая затем помогает нам овладеть родным языком. При изучении греческого языка в особенности мы узнаем свое прошлое, потому что Россия пережила большое влияние греческой культуры. Но достигается ли изучением древнего языка что-нибудь «общеценное»? Несомненно, так как при этом развивается одна из трех важнейших функций ума. Нельзя, конечно, настаивать на всеобщем изучении древнего языка, как и музыки, хотя последняя по системе Далькроза успешно усваивается даже «безмузыкальными» людьми. Нельзя общество обязать принять в программу средней школы древний язык для общего изучения, несмотря даже на то, что изучение древних языков способствует развитию и других функций ума. Вообще не следует ничего навязывать обществу, но надо, чтобы само общество прониклось сознанием ценности для нас знания греческого языка.