.
Каптерев П. Ф.
В развитии теоретических педагогических идей в Петровскую эпоху и вообще до Екатерины II можно различать несколько направлений.
Первое направление напоминает допетровскую эпоху и служит ее непосредственным продолжением. Если петровская школа была следствием педагогического сознания допетровский эпохи и через Московскую славяно-греко-латинскую академию вошла в органическую связь со школами первого периода, то и теоретическая педагогия второго периода (собственно его начала) находилась в такой же органической связи с педагогией первого периода. Как в эпоху церковно-религиозной педагогии педагогические размышления не обособлялись еще от размышлений о других сторонах жизни, преимущественно религиозно-нравственной, а потому не выражались в специальной педагогической литературе, встречаясь в разных сборниках поучительного содержания, проповедях, домостроях и т. п., так то же явление продолжается и в Петровское время, с тем различием, что к старым идеалам прибавляются новые черты и обнаруживается большее сознание ценности собственно евангельских начал перед ветхозаветными и светской науки наряду со словом Божиим и духовной наукой. Но и ветхозаветные начала все же продолжают еще крепко держаться, уступая и сокращаясь пока больше в теории, чем в практике. Точно так же продолжается во второй период старинная переводная деятельность всякого рода педагогических произведений.
Для характеристики направления и сущности педагогических идей в петровское время особенно важными являются произведения трех деятелей той эпохи: Феофана Прокоповича, Посошкова и Татищева. Ни один из них не был специалистом-педагогом, не оставил специальных педагогических трактатов, но каждый касался, и довольно подробно, воспитания в сочинениях, имевших другие цели. Все они характеризуют Петровское время в педагогическом отношении с различных сторон 1.
Феофан Прокопович кроме практической деятельности особенно известен "Духовным регламентом". Эта книга интересна историку педагогики с различных сторон, прежде всего со стороны того мировоззрения, тех убеждений, которые составляют самую основу знаменитого сочинения Прокоповича.
Петр круто изменил характер образования и школы, причем духовная школа, бывшая прежде всеобщей, единственным типом образования, превратилась в сословную, один из многих видов профессионального обучения. Вместе с этим духовенство много теряло в своем влиянии на народ: вместо одного учителя — церковника или его заместителя — мастера грамоты появилось много учителей. Такое фактическое сокращение и принижение духовенства "Духовный регламент" возвел в правило, в закон, превратив церковь из самостоятельного органа народной жизни, самодовлеющего, имеющего свои задачи, в служебное орудие государства, всем ему подчиненное, долженствующее жить по его указке, под наблюдением и руководством "из офицеров человека идейного и смелаго" (из указа о назначении обер-прокурора, 11 мая 1722 г.). В "Духовном регламенте" превозносится "духовный коллегиум" над единоличной властью патриарха, патриаршество отменяется, важное в политическом отношении, а на его место ставится соборное управление, весьма сильно смахивающее на приказ, канцелярию, и во всяком случае лишенное инициативы и самостоятельного развития. В присяге, которую должны были давать члены коллегиума, между прочим, сказано: "Исповедую с клятвою крайняго су духовныя сея коллегии быти самаго всероссийского Монарха, Государя нашего милостивейшаго". "Духовный коллегиум" был высшим учреждением, решавшим все вопросы, касающиеся церкви и духовенства. С момента утверждения "Духовного регламента" и открытия духовной коллегии (14 февраля 1721 г.) русская церковь потеряла свою былую свободу и полновластие и сделалась одним из многих органов полицейски организующегося государства. В глазах Петра сторонники независимой от государства церкви представлялись людьми, зараженными "папежским делом", завзятыми противниками его религии и весьма опасными из-за своей близости к народу, вследствие чего члены духовенства занимали видное место в списках преображенского приказа. "Большия бороды, — говаривал Петр, — ныне, по тунеядству своему, не во авантаже обретаются". "А бородачи! - часто повторял он. - Отец имел дело только с одним (Никоном), а мне приходится иметь дело с тысячами; многому злу корень старцы и попы". В свою очередь, защитники старины не стеснялись обзывать Феофана Прокоповича лютеранином, "безбожным ересиархом", который соедининялся с другими, "зачали явно всю святую церковь бога и все ея догматы и предания разрушать и превращать, и безбожное лютеранство и прочее еретичество вводить и вкопать; и тогда весьма от них было в начале плачевное время... всякое развратное тобое житие имети учили смело... всяко благочестивое христианское дело единым словом — суеверием называемое было... И не весь монашеский чин превратили бесстрашие и слабость таковую, и многие пьянствуют, и вместо книг в церквах табакерки в руках держат и непрестанно порошок нюхают". "Духовный регламент" называли "проклятой идеей", а самого Петра обзывали антихристом. 2
Во второй части "Регламента" духовной религии вменяется в обязанность: розыскать вновь сложенные службы и акафисты, "не имеют ли нечто в себе слову Божию противное"; "смотреть истории святых, не суть ли некия от них ложно вымышленныя, сказующия чего не было, или и христианскому православному учению противныя, или бездельныя, и смеху достойныя повести"; "о мощах святых, где какия явятся быть сумнительныя, розыскивать: много бо и о сем наплутано... Святаго первомученика Стефана тело лежит и в Венеции на преградии в монастыре Бенедиктинском, в церкви святаго Георгия, и в Риме, в загородной церкви святаго Лаврентия. Також много гвоздей креста Господня, и много млека Пресвятыя Богородицы по Италии, и иных сим подобных без числа"; "еще сие наблюдать, чтоб как деялось, впредь бы того не было, понеже сказуют, что нецыи архиереи, для вспоможения церквей убогих, или новых построения, повелевали приискивать явления иконы в пустыне, или при источнице, и икону оную за самое обретение свидетельствовали быти чудотворную". Все это лишь суеверие, все это лишнее, "ко спасению непотребное, на интерес только свой от лицемеров вымышленное, а простой народ прельщающе". О подаянии милостыни "духовный коллегиум" должен сочинить наставление, "ибо в сем не мало погрешаем... И аще кто снабдевает оных (ленивых и дерзких попрошаек), и той есть яко помощник, тако и участник оных же греха".
Изложенные и подобные им рассеянные в "Регламенте" мысли и суждения весьма чувствительно задевали установившийся церковный быт, народные верования, давние религиозно-церковные обычаи. Пусть Прокопович по существу был прав, что много в обличаемом было суеверного и лишнего; но ведь нужно помнить, что дело шло о мощах, чудотворных иконах, службах и акафистах, о житиях святых, о подаянии милостыни, о всем укладе церковно-народной жизни, давнем, почитаемом, от покойных родителей и дедов принятом; между тем весь этот уклад острым и бойким на язык малорусским ученым подвергнут суровой, беспощадной критике. А давно ли православие малороссов на Москве подвергалось сомнению и их приказывали испытывать в вере? От "Регламента" же действительно несколько пахло лютеранством. Мировоззрение "Регламента" — новое мировоззрение, критически-рационалистическое, и если бы к Феофану Прокоповичу применить правила жалованной грамоты Московской академии, то ему пришлось бы плохо. А нужно заметить, что в то время и несколько ранее протестантские идеи распространились по Москве, уже осмеивались разные церковные установления, уже о постах, о поклонении иконам, о монашеском устроении спрашивали: "Сие чего ради, и сие откуда взято, и сие кто предаде, и сие где писано?" "От той ереси лютеранской и кальвинской", говорится в одной челобитной, читанной на Московском соборе 1681 года, "в царствующем граде происходит в вере колебание".
Будучи защитником главенства государства над церковью, Прокопович признавал вполне необходимость образования для духовенства и наставлений для народа, но постановку его понимал по-другому, чем понимали его прежде. Религиозная сторона не имеет в его проектах того важного значения, какое она имела прежде; государственный, светский и прямо педагогический интерес у него на первом плане. Если мы сравним основные положения о Московской славяно-греко-латинской академии, утвержденные царем Федором Алексеевичем в 1682 году, и "Духовный регламент", утвержденный Петром в 1721 году, то заметим весьма большое различие между этими двумя памятниками в педагогическом отношении, хотя по времени они отстают один от другого всего на 40 лет. Резко церковный характер Московской духовной академии, вменение ей в обязанность надзора за охраной правоверия в государстве и в то же время необычайная щепетильность в требовании твердой и чистой православной веры от всех ее деятелей были уже указаны. Посмотрим теперь на проекты училищного дела по "Регламенту": каков их характер? Феофан Прокопович проектировал духовные школы трех разрядов: академии, семинарии и элементарные училища.
Первая забота при устройстве академии у него — забота об учителях, об их числе, об их качествах. Каковы же должны быть свойства учителей? Нужно "искушать всячески, каков в деле своем есть, кто хощет быть учитель школы", например, искусен ли он в латинском языке, велеть ему перевесть русское на латинское и латинское на русское, а равно нужно произвести "и иных учений свойственныя искушения". Если на "искушениях" учитель окажется недостаточно сведущим, но сообразительным, такому велеть доучиваться. Избранные учителя должны толковать своим ученикам кратко и ясно, брать для занятий с учениками "изряднейших во всяком учении авторов", для чего следует пользоваться учебниками, изданными в Париже, которые очень хороши и много облегчают и ускоряют учение. И только после этих чисто педагогических наставлений об учителях и учебниках вообще начинается речь о постановке изучения богословия (а не укреплении веры и благочестия), придаются такие советы: побольше изучать Св. Писание, в помощь к его толкованию читать сочинения отцов церкви, "которые прилежно писали о догматах, нужду распрь в церкве случавшихся, с подвигом на протвиныя ереси". "Зело полезно" деяния и разговоры вселенских и поместных синодов. "Может богословский учитель и от новейших иноверных учителей помощи искать, но должен не учитися у них и полагатися на их сказки, но только руководство их принимать, каких они писания и от древних учителей довольно употребляют". Вообще иноверцам не нужно легко верить, но проверять их Св. Писанием и книгами отеческими; однако же метод их рассуждения усвоить можно. Так смысл наставлений Прокоповича о постановке преподавания богословия: "Должен учитель богословский не по чужим сказкам, но по своему ведению учить".