Вопрос о национальном характере образования и воспитания получил у Стоюнина по сравнению с Ушинским дальнейшее выяснение и разработку. Недостатки русского воспитания, указанные Стоюниным, справедливы, но они касаются лишь одной стороны воспитания — социальной и могут быть кратко сформулированы так: недостаточность культурности. Требования возвышения значения науки и производительного труда в народной жизни предполагают невысокую культуру данного народа; заботы о поднятии чувства законности в народе общественной нравственности, очевидно, опять-таки выглядят уместными только при недостаточности народной культуры. Таким образом, указанные Стоюниным частные задачи русского гражданского воспитания суть выражения одной общей мысли — недостаточной культурности русского народа. Но в воспитании кроме социальной есть еще и личная сторона — всестороннее усовершенствование индивидуума. По этой стороне Стоюниным не указано никакой задачи, а между тем они, несомненно, есть, а именно необходимость формирования свободной, самодеятельной и настойчивой личности. Наши исторические судьбы таковы, что лишили нас перечисленных свойств, сделали нестойкими, малосамодеятельными и малопредприимчивыми. Без этих свойств плохо жить, без этих свойств и отдельный человек, и целый народ — вялый исполнитель, а не энергичный руководитель, слуга и даже холоп, а не господин и властный владыка. О развитии указанных свойств необходимо заботиться, если мы хотим, чтобы отдельная личность была счастлива, а народ был исторически видным народом.
Помимо Ушинского и Стоюнина вопроса о национальном характере воспитания касались и другие педагоги, но намечали в нем, собственно, частные черты. Мы упомянем о трудах некоторых позднейших исследователей свойств национального образования, чтобы дать понятие о характере дальнейшей разработки этого вопроса.
Профессор Царевский с грустью отмечал слабое развитие у нас национального самосознания, самоуважения и сознательного патриотизма. Национальное самоотречение "чужебесие" наших предков XVIII века передалось и нам, заграница и теперь еще слывет в мнении русского общества идеалом земного благополучия и чуть ли не райского счастия на земле. Русские любят жить за границей, проживать там свое состояние и редко и умирают на чужбине, завещая привезти свои бренные останки на родимое кладбище. "Какое в самом деле драгоценное наследство в этих останках признательного сына получает дорогая родина!"
Едва ли не самый крупный и существенный недостаток нашего обычного воспитания и образования — его безличность, космополитизм. По той программе, по которой мы воспитываем и образовываем себя, с одинаковым удобством можно воспитывать и китайца, и японца, всякого иностранца. Ревниво и серьезно исследуя общие воспитательные цели, мы почти совсем не обращаем внимания на национальное воспитание. Обучаясь уважать человека вообще, мы не приучаемся оказывать предпочтение своему русскому человеку; ценя все иностранное, подражая ему, мы мало ценим свое родное, интересы русской жизни, русской науки. С детства в семье нас окружают иностранные бонны и гувернантки; в школе мы изучаем общечеловеческие науки и мало знаем о России; в жизни предпочитаем иностранную жизнь русской, заграницу — России, даже иностранный язык — отечественному. И ходят у нас люди "с общеевропейскою казенною физиономиею и душою, без национальности, без отечества".
Самое могущественное орудие в борьбе с недостатком национальности образования, почти единственное, разве только с некоторой помощью русской истории, есть история русской словесности. "В то время, как мы педантично во всем следуем иностранцам, беспрестанно оглядываемся по сторонам: стоим ли мы на уровне европейского просвещения, страшимся при иной мысли: не отстали ли в чем, не упустили ли чего, не сочли бы нас за варваров; когда мы во всех науках топчем следы европейцев, чуть не на все в мире смотрим их глазами, повторяем после них зады". На долю русской словесности выпадает ответственная задача — удержать русское юношество на родной почве, привязать к родному гнезду. Словесность народа — древнейшее зеркало народного самосознания, в словесности наши предки передали то, о чем они думали, что переиспытали, и страдали, что трепетно любили, чем жили. А между тем положение русской словесности в школах и обществе невидное: древнерусская словесность допетровского времени забыта; такие авторы, как Посошков, Татищев, Феофан Прокопович для нас не существуют; даже от великих Ломоносова и Державина остались одни имена. Больше того, Карамзина, Жуковского мы нигде не встречаем и не видим; Пушкин, Лермонтов, Тургенев и другие замечательные писатели известны большинству образованной русской публики только крупнейшими, наиболее прославленными своими произведениями, а далеко не сполна, не во всей цельности и полноте оставленного ими литературного наследства 1.
Нельзя не признать, что в замечаниях профессора Царевского много горькой правды, хотя предложенные им средства для исцеления застарелой болезни нашего общества — слабого национального самосознания — и имеют очень специальный характер, а потому недостаточны.
Тех же взглядов, что и профессор Царевский, держится и профессор Ярош, только его взгляды более резки и односторонни. Профессор Царевский по своим идеям ближе стоит к Стоюнину, а профессор Ярош — к Ушинскому. Профессор Ярош утверждает, что ссылки на какие-то общечеловеческие идеалы суть будто бы "только пустые слова, обманчивые и вредные фразы, которые вносят путаницу в мысли... Ссылки на общечеловеческие идеалы, когда они не составляют продукта простого недомыслия, служат обыкновенно удобной маской шарлатанам, которые морочат наивных людей". "Школа, как мифический Антей, сильна лишь, стоя на родной земле, на национальной почве". Главные средства национального образования: русская история с отечественной литературой, сообщение сведений о коренных чертах внешнего юридическо-политического уклада русской жизни и общехристианский идеал должного и нравственного, облеченный в плоть и кровь национальных свойств 2.
Несмотря на то что профессор Ярош написал целую книгу для разрешения поставленной им задачи, его положительные взгляды не совсем ясны и определенны. Нового в них усматривается мало, кроме резкого отрицания общечеловеческих идеалов, что едва ли может составить большую заслугу автора.
Педагогический национализм не переводится, он оживает постоянно в новых формах, то крайне свирепого и узкого руссификаторского консерватизма в области школы и просвещения, старающегося воскресить старую николаевскую школьную политику, то скромного педагогического движения, заявляющего обычные национальные благопожелания о возвышении в школах так называемых "русских предметов", со ссылкой на яркий национализм немцев, французов, англичан и японцев и с прибавкой иногда разных наивных предложений с полицейским оттенком. Немножко остановимся на последней форме национализма нового времени.
Задача школы состоит в том, чтобы внушить учащемуся юношеству ясное понимание и благоговейное отношение к тем историческим устоям, на которых выросла нация. Важнейшим таким устоем в истории России является наша православная вера, и русским образованным классам не следовало был отделяться от простого народа во всем том, что касается соблюдения религиозных обычаев. Поэтому для создания новой, более твердой системы воспитания молодого поколения необходимо отвести нашей государственной религии подобающее ей место.
Автор при этом заявляет, что "наша православная вера потеряла свою прежнюю чистоту и затемнилась массой формальностей", а потому "как преподавание Закона Божия, так и самое православие нуждаются в преобразованиях". Преобразования, в частности, предлагаются такие: "Все скучные заучивания катехиса, богослужений и пр. должны быть уделом специальных духовных школ, а из общего курса учебных заведений их следует устранить. Таким образом, преподавание Закона Божия будет ближе к духу религии и сделается интересным предметом для учащихся". Из приведенных слов следует, что именно специальным духовным школам автор оставляет преподавание Закона Божия, не близкое духу религии и неинтересное. Это, с одной стороны, жестоко, а с другой — как же пастыри церкви будут преподавать в общеобразовательных школах Закон Божий близко к духу религии и интересно, когда им самим он преподавался не близко к духу религии и неинтересно?
Второй устой русской школы есть обязательное преподавание во всех школах без различия ранга, т. е. в низших, средних и высших, родиноведения, под которым подразумеваются русский язык, русская история и русская география. Молодое поколение, воспитывающееся в школах, должно получить основательные и прочные знания о своем отечестве. И только по сообщении таких сведений по родиноведению можно познакомить учащихся с другими странами и иноземными государствами.
Затем автор предлагает изъять из употребления слова "студент" как иностранное и не пользующееся престижем в народе и заменить его вполне соответственным русским словом "ученик"; предлагает сделать безусловно обязательным для учеников (т. е. студентов) посещение лекций под угрозой (в случае пропусков) исключения, запретить в учебное время всякие посторонние занятия или удовольствия, в особенности ограничить посещение театров, концертов и других публичных увеселений, запретить сходки — некогда ими заниматься, да и "какие же такие дела могут быть у учащихся, чтобы требовали их общего обсуждения"; ввести в высших школах обязательные молитвы перед началом лекций, посещение церковных богослужений, ежегодную исповедь и т. п. 3