364
ставлениями о металлах. Здесь можно было бы поставить также вопрос о представлении трех царств как небесного, земного и подземного. Но и эта связь также не подтверждается материалами: медное, серебряное и золотое царства находятся не друг под другом, а одно впереди другого, обьгчно они все три находятся под землей. Но так как по сказочному канону тридесятое царство есть последний этап пути героя, после чего происходит его возвращение, а прибытие три раза невозможно (ему должны были бы предшествовать возвращение и новая отправка), то два царства стали своего рода проходными этапами, а одно -- золотое -- этапом прибытия. Но такой переходный этап в сказочном каноне уже имеется. Это -- избушка яги. И вот, мы стоим перед любопытным явлением ассимиляции трех царств с избушкой яги. Действительно: если просмотреть многочисленные случаи этих трех царств, то некоторые элементы в них всегда идут от тридесятого царства и царевны, а другие -- от яги. Кроме названий эти три царства ничего специфического в себе не имеют. Возьмем Аф. 128. вар. Иван приходит в медное царство. Там его встречает "девица, прекрасная из себя". Это во всяком случае не яга. Следует выспрашивание и упрек: "не накормила, не напоила, да стала вести спрашивать". Этот элемент явно от бабы-яги. Затем девица дарит ему перстень, т. е. выступает как дарительница. Однако предмет ее подарка -- перстень -- есть завуалированное обручение. Но обручается герой только с третьей девицей из золотого царства,- которая, следовательно, и функционально есть царевна. Подобно этому случаю могут быть проанализированы и остальные варианты, и это даст право утверждать, что эти три царства есть внутрисказочное образование. Не удалось найти никаких материалов, указывающих на связь этого мотива с первобытным мышлением или первобытными обрядами.
5. Териоморфизм тридесятого царства.
Но наше изучение тридесятого царства еще Далеко не кончено. Есть еще одна черта: то царство иногда представлено царством не людей, а царством животных.
Правда, эти указания встречаются не так часто, эти представления находятся несколько в тени в сравнении с пышными дворцами из золота, мрамора и перламутра, но для исследователя они представляют особый интерес. Так, если похитителем царевны является животное, то это животное уносит ее к себе в свое царство, где людей никаких нет. Так как похитителем чаще всего является змей, то и это царство часто есть царство змеиное. "Долго-долго шел он за клубочком, много лет пролетело, и зашел в такую землю, где нет ни души человеческой, ни птиц, ни зверей, только одни змеи кишат. То было змеиное царство" (Аф. 191, вар.). В сказке 233 говорится: "Сел Василий-царевич на коня и поехал за тридевять земель, в тридесятое государство;
365
долго ли, коротко ли, приехал он в царство львиное". Здесь живет царь-лев, и это указание на царя зверей мы особо отмечаем, оно нам еще пригодится. После этого герой еще попадает в змеиное и воронье царство. Этот животный характер царства не исключает наличия и городов, и дворцов, и садов: "В том царстве жили одни змеи, да гады. Кругом города лежала большая змея, обвившись кольцом, так что голова с хвостом сходились" (Аф. 178, вар.). В тобольской сказке находим: "Видит, перед ним стоит дом с двумя крыльцами: серебряное крыльцо и золотое. Он подумал: "Кто тут живет?"... Пошел и отворил дверь в первую комнату и увидел -- сидят курицы: "Неужели здесь такие люди живут, как наши курицы?"" (См. 335). В сказке "Марья Моревна" (Аф. 159) за трех девушек сватаются сокол, ворон и орел. Брат девушек отправляется их навестить. "Идет день, идет другой, на рассвете третьего видит чудесный дворец, у дворца дуб стоит, на дубу ясный сокол сидит". Это -- царство соколов. Можно предположить, что и царь-медведь (201) уносит детей в медвежье царство. Отметим еще случай прибытия в царство мышей. "Поплыли они по морю; перебрались на другую сторону и пришли в тридесятое царство, в мышье государство" (191, ср. 217, 218).
II. Тoт свет
6. Ранние формм потустороннего мира.
Итак, никакого единообразия нет. Есть многообразие. Скажем наперед, что народов, имеющих совершенно единообразное представление о потустороннем мире, вообще не существует. Эти представления всегда многообразны и часто противоречивы.
Сказка очень наивно, но совершенно точно выражает суть дела, говоря: "И там свет такой же, как у нас". Но так как свет меняется, так как меняются формы человеческого общежития, то вместе с ними меняется и "тот свет". Но мы уже знаем, что в фольклоре с появлением нового старое не умирает. Так появляются все новые и новые формы, сосуществуя со старыми, пока, наконец, в Египте или в классической Греции или в современной сказке не получается нечто вроде маленькой энциклопедии всех некогда имевшихся форм "того света". Человек переносит в иное царство не только свое социальное устройство (в данном случае -- родовое, с позднейшим изменением хозяина в царя), но и формы жизни и географические особенности своей родины. Островитяне представляют себе иной мир в виде острова. Дворцы явно идут от мужских домов -- лучших построек селения и т. д. Но человек переносит туда же и свои интересы, в частности производственные интересы. Так, для охотника это царство населено животными. Он проходит после смерти еще раз весь ис-
366
кус посвящения и продолжает охотиться, как он охотился и здесь, с той лишь разницей, что там в охоте не будет неудач.
Эта проекция мира на тот свет уже совершенно ясна в родовом обществе. Охотник всецело зависит от животного, и он населяет животными мир. Свое родовое устройство он приписывает животным и думает после смерти стать животным и встретиться с "хозяином" или, выражаясь по-сказочному, с "царем" змей, волков, рыб, раков и т. д.
Там живут хозяева, могущие посылать этих животных. Штернберг, изучавший медвежий праздник гиляков, приходит к заключению, что медведя убивают, посылая его к своему хозяину:
"Душа убитого медведя, -- говорит он, -- отправляется к своему хозяину, тому хозяину, от которого зависело благополучие человека" (Штернберг 1936, 43). Таким образом мы можем установить, что сказка, правда, в очень бледных отражениях, сохранила этот слой. Этим объясняется, что иное царство населено животными, и что там герой встречает их царя или хозяина. Эти животные в дворце очень напоминают нам животнообразных обитателей "большого дома", уже знакомых нам по главе IV. На том свете люди -- змеи, львы, медведи, мыши, курицы, т. е. звери в тотемическом понимании этого слова.
7. Пacmь и толкучие горы.
Представление, что нужно попасть в животное, чтобы получить власть над ним, нам уже знакомо. Здесь мы имеем ключ к тому явлению, которое мы наблюдали раньше: что представление о смерти и формы посвящения показывают такое поразительное сходство. При этом нет необходимости утверждать, что одно развилось из другого. Сказочный дворец в ином мире не только поразительно похож на "большой дом", он иногда просто совпадает с ним, так что между ними нельзя провести точной границы. Вход в царство идет через пасть животных. Эта пасть все время закрывается и открывается. "Царство его отворяетца на время; когда змей полоз раздвинетца, тогда отворяются и вороты" (3П 13). В этом случае совершенно ясно, что пасть -- это ворота. Отсюда, с одной стороны, идут захлопывающиеся двери, иногда отхватывающие герою пятку, а также двери с зубами и кусающиеся двери, с другой стороны, отсюда же идут и толкучие горы, грозящие раздавить пришельца. Приведем текст в афанасьевском пересказе. "В том царстве есть две горы высокие, стоят они вместе, вплотную одна к другой прилегли; только раз в сутки расходятся, раздвигаются, и через 2-3 минуты опять сходятся. Промеж тех толкучих гор хранятся воды живущие и целющие" (Аф. 204, вар. 2). Аналогия здесь слишком велика, чтобы быть случайной. Та же периодичность в закрытии и раскрытии, та же функция охраны, та же опасность быть раздавленным, то же откусывание или отхлопывание пятки или кусочка судна, как в сказании об
367
аргонавтах. С падением роли животного как объекта охоты в качестве главного или даже единственного источника существования его функция переносится на другие предметы -- на двери, на горы. Почему именно на горы -- это трудно сказать, хотя такая замена и вполне естественна.
Но действительно ли толкучие горы встречаются не только в эпических сказаниях, но и в верованиях? Такие случаи есть. Так, в Микронезии (о-ва Гилберта) полагали, что душа умершего при неблагоприятных условиях могла "быть раздавлена между двумя камнями и лишена жизни" (Frazer 1928, 49). Отсюда же идут и животные -- главным образом львы и змеи, охраняющие вход во дворец. Им нужно бросить лепешку или напоить их, чтобы они пропустили героя. Вбрасывание в пасть предмета как позднейшая замена впрыгивания в пасть нам также уже известна. Этим объясняются львы и змеи, охраняющие вход во дворец.
Мы не будем приводить материалов, доказывающих, что формы локализации иного царства соответствуют некогда действительно имевшимся формам. Мы найдем достаточно материалов о том, что иной мир не только в сказке, но и в религиозных представлениях, мыслится в зависимости от окружающей природы и от основного занятия народа или под водой, или на горах, или далеко за горизонтом и т. д. Здесь играют роль пространственные представления, рассмотренные нами выше. Разработка этих аналогий не представляет труда, самый вопрос не представляет собой проблемы. Здесь нас интересуют некоторые другие, более трудные вопросы, в частности вопрос о хрустальной горе.